Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Обо всем об этом генералу Иванникову подробно рассказал его бывший сослуживец и резидент в Исламабаде полковник Владимир Никитич Соболев. Кстати, рассказал он и о том, что за две недели до событий в Зангали в районе аэропорта Пешавар для оценки ситуации на месте был направлен подполковник Андронников — по его «настоятельной» инициативе. Мастер прибыл туда залегендированный представителем советского правительственного авиаотряда.

Он был принят директором аэропорта — господином Шарифом Сафи — и сотрудником пешаварского представительства Международной организации гражданской авиации гражданином США пакистанского происхождения доктором Джеймсом Милхаузом Фаруком (James Milhous Farouch). Позже этого Фарука удалось идентифицировать как сотрудника ЦРУ США Джэкоба Вансана Абюзейда (Jakob Vansan Abusaid), в свое время окончившего академию в Вест-Пойнте и, судя по отдельным его оговоркам, имевшего некий опыт общения с советскими военнопленными. Такие выводы сделал Мастер, хотя иных признаков пребывания рядом с Пешаваром советских и афганских военнопленных ему отфиксировать не удалось. Он смог лишь отметить продолжение масштабных строительных работ в непосредственной близости от аэропорта города Пешавара.

Полковник Соболев также (уже совсем на ухо) рассказал Иванникову о том, что практически сразу после событий в Зангали в Исламабаде из «дипломатических источников» стало известно о гибели гражданина США Джеймса Фарука в результате несчастного случая, обстоятельства которого раскрыты не были.

Уже 29 апреля разведка ГДР «Штази» со ссылкой на источники в БНД («бундеснахрихтендинст» — внешняя разведка) ФРГ сообщила, что причиной взрыва в пакистанской крепости Бадабер могло быть восстание советских военнопленных. Из документа «Штази» следовало: «26 апреля 1985 года, в 20.17 по исламабадскому времени, посол США в Исламабаде покинул церемонию представления нового дипломатического дуайена в Исламской Республике Пакистан после неожиданного прибытия первого секретаря американского посольства в резиденцию посла Арабской Республики Египет, где проходила церемония. Инструментально зафиксировано упоминание первым секретарем посольства США, доказано — резидентом ЦРУ в ИРП, словосочетаний russian prisoners и prisoners’ riot.»[138]

28 апреля 1985 года служба технического контроля доложила о взрыве в районе крепости Бадабер (район города Пешавар, ИРП) мощностью 250–300 тонн в тротиловом эквиваленте. Взрыв был зарегистрирован 27 апреля 1985 года, в 6.12 по исламабадскому времени. На основании доклада решением министра обороны СССР создана межведомственная комиссия. Ее закрытый отчет, представленный министру 1 сентября 1985 года, содержал несколько версий причин взрыва, ни одна из которых не признана окончательной и исчерпывающей.

…Родители капитана Глинского получили извещение о гибели сына в авиакатастрофе над территориальными водами Народной Демократической Республики Йемен. Через месяц после последнего боя Бориса его символические останки (на самом деле — просто ташкентская земля) были доставлены в Москву и в тот же день похоронены на Троекуровском кладбище.

По просьбе сопровождавшего — начальника первого отдела Ташкентского авиационного завода, ни церемоний, ни надгробных речей не было. На кладбище разрешили присутствовать очень немногим — только самым близким. К таким ограничениям сопровождающий (разумеется, со всеми возможными извинениями-соболезнованиями) просил «отнестись с пониманием, чтобы не дискредитировать отечественное авиастроение накануне подписания важного международного контракта». Этот представитель авиазавода отдал также старикам (а они действительно превратились в стариков) Глинским свидетельство о смерти, выданное управлением ЗАГС города Ташкента, и 1150 рублей, собранных коллективом предприятия для семьи погибшего. На «похоронах» капитана Глинского присутствовал лишь один «посторонний» — капитан Илья Новоселов, которому предсказывали блестящую карьеру. Предсказания не сбылись — через несколько лет Новоселов погиб в одной из арабских стран при весьма странных обстоятельствах… Впрочем, это уже совершенно другая история…

Разумеется, похороны и поминки Бориса организовал генерал Иванников. Виктор Прохорович встретился с Владленом Владимировичем вечером того же дня, когда прибыл на совещание в Москву. Между двумя генералами состоялся продолжительный ночной разговор, в ходе которого Иванников рассказал Глинскому все что мог, безнадежно нарушив кучу приказов и регламентов сохранения режима секретности. Владлен Владимирович, понявший, что никогда не сможет прийти даже на могилку единственного сына, попросил, чтобы хоть у Надежды Михайловны была эта возможность. Точнее, не возможность, а иллюзия… Если уж могилы настоящей нет — пусть хоть будет место, где можно помолиться…

Большего генерал Иванников сделать не смог, поскольку до заключения межведомственной комиссии (а как позже выяснилось, и после него) все узники Бадабера считались пропавшими без вести. К тому же ведь и точная информация о том, кто именно содержался в Бадабере, также отсутствовала. Догадки, основывавшиеся на аналитике и скупых оперативных донесениях, не могли быть признаны установленными фактами.

На могильном надгробии Бориса было высечено его воинское звание — «капитан», хотя Иванников и сдержал свое слово, направив в день начала мероприятия шифром «Виола» начальнику ГРУ представление на досрочное присвоение Глинскому воинского звания «майор». Ивашутин вспомнил об этом документе, когда Виктор Прохорович лично докладывал ему о получении «подтверждающего» сигнала. Тогда начальник ГРУ еще предложил «не мельчить» и в случае успешного завершения операции представить ее главного исполнителя к званию Героя Советского Союза.

Однако представление на Глинского так и осталось не подписанным. И поскольку официальной версией его гибели стала авиакатастрофа в Йемене, оснований для его посмертного награждения руководство разведки не усмотрело.

Да и вообще, в связи с недоказанностью участия советских военнопленных в бадаберских событиях и отсутствием проверенной информации об их личных данных, вопрос о награждении кого-либо из них даже не поднимался.

Правда, за мужество, проявленное при отражении вооруженного нападения на заставу, медалью «За боевые заслуги» был награжден рядовой Шилов Олег Валерьевич. Однако доставленная в часть медаль была возвращена в наградные органы Минобороны, поскольку награжденный пропал без вести при невыясненных обстоятельствах…

Несмотря на провал мероприятия шифром «Виола», министр обороны косвенно все же признал заслуги разработчиков операции. Это, в частности, выразилось в том, что подполковник Челышев Андрей Валентинович остался в рядах ВС СССР, несмотря на инвалидность. Решение о продолжении его службы практически совпало с присвоением Челышеву воинского звания «полковник».

После трех лет службы в центральном аппарате разведки, ушедших, в том числе, на подготовку третьей по счету диссертации, доктор филологических и кандидат военных наук полковник Челышев был назначен заместителем начальника научно-исследовательского центра ГРУ по науке.

В декабре 1994 года именно Челышев направил начальнику Генерального штаба ВС РФ докладную записку с особым мнением о недопустимости развертывания масштабных боевых действий в Чеченской Республике. Особое мнение Челышева не осталось незамеченным, и в результате он был переведен на должность профессора Военно-дипломатической академии, где продолжил научно-преподавательскую деятельность и после увольнения из рядов вооруженных сил в 1996 году.

Любопытно, что его судьбу на этом этапе во многом повторил полковник в отставке Беренда. Петр Станиславович сначала сменил Челышева на должности заместителя начальника научно-исследовательского центра, а потом и в Военно-дипломатической академии. Впрочем, позже, почти семидесятилетний Беренда, в отличие от шестидесятилетнего Челышева, от активной преподавательской работы отошел и посвятил себя внукам и даче…

Челышев редко разговаривал с кем-то о Глинском, но всегда считал себя ответственным за его судьбу. В первую годовщину бадаберского восстания он, едва только научившись ходить на протезах, нашел Виолу, после достаточно скромного концерта, никак не напоминавшего тот памятный, в затемненном Кабуле. Андрей Валентинович и сам себе не до конца смог объяснить, зачем он захотел поговорить с Виолой. Он представился, назвавшись сослуживцем Бориса, и Виола сразу как-то театрально ахнула, запрокинула лицо вверх и погладила абсолютно холодной рукой его руки:

— Ну и где он? Хотя… нет, не говорите! Я знаю — он разведчик! Наверное, как и вы… Значит, правду вы все равно не скажете. Он в командировке, да?