Дверь. Альбом - Мэри Робертс Райнхарт

— Этот дом — настоящая крепость, — сообщил он. — Точно одно: никто не мог войти в него или выйти без помощи изнутри.

Инспектор стоял в это время у окна спальни, внимательно разглядывая крышу у крыльца под ним.

— Кажется, преступник пробрался сюда через это крыльцо, — заметил он. — Горшок с цветком перевернут. И посмотри на сетку!

Салливан посмотрел и хмыкнул. Маргарет Ланкастер всегда держала на подоконнике в спальне матери цветы в горшках. Сейчас один из горшков упал на крышу крыльца, а сетка от комаров была приподнята дюйма на четыре.

— Нужно спросить у дочерей, была ли приоткрыта эта сетка, — заметил инспектор.

Салливан спустился в библиотеку и, вернувшись, сказал, что сетка была закрыта, а миссис Ланкастер очень боялась мух и сразу бы заметила, если бы сетка была открыта.

К этому времени судебно-медицинский эксперт закончил свою работу с трупом, и полицейские начали искать отпечатки пальцев, но ничего не нашли. Судебно-медицинский эксперт, все еще в перчатках, подошел к окну и попробовал сетку от комаров, стараясь поднять ее. Но она не двигалась, и он оставил ее в покое.

— Здесь никто не мог пролезть. Возможно, попытался, но не смог.

Они занялись другой сеткой на окне, над крышей крыльца. Та тоже не поддалась. На крышу крыльца Салливан смог пробраться только через окно в холле. Однако на этом окне сетка была опущена и заперта. Все трое были в замешательстве. Вдруг Салливан нагнулся и показал пальцем на пятно на деревянной раме сетки.

— Похоже на кровь, — сказал он.

Он выпрямился, огляделся и прошелся по крыше, потом нагнулся и увидел еще довольно свежие, несмотря на жаркое солнце, кусочки травы, недавно срезанной травы, точно такой же, что каскадом сыпалась из косилки Эбена.

— Что там такое? — спросил инспектор.

— Трава. Как она сюда попала? Ведь ветра не было.

— Может быть, птицы притащили?

Но такое предположение их не удовлетворило. Они прошли в комнату Эмили, где ее кенар все еще весело пел, освещенный солнцем, и проверили сетки на ее окнах. Они тоже оказались запертыми, но открывались довольно легко.

— Это ничего не значит, — заметил инспектор, — ведь она сама была в спальне, одевалась, когда все это произошло.

— Это она так говорит, — сухо сказал Салливан. Мужчины посмотрели друг на друга и вышли в холл.

Как это ни странно, но они все еще не нашли орудия убийства. Судебно-медицинский эксперт предположил, что это мог быть топор, но нигде топора видно не было. И тут один из тех, кто занимался отпечатками пальцев, поднял глаза и увидел пятно на балдахине. Кто-то принес ему стул. Он был довольно высоким и, взяв в руки чистое полотенце, снял сверху топор.

— Мне стало нехорошо, — говорил позже инспектор. — Я привык к крови и всем этим делам, но топор! И эта маленькая старушка, весившая не больше ста фунтов! Это задело меня.

Однако то, что топор был найден, не способствовало раскрытию дела. Это был среднего размера топор для колки дров с длинной ручкой, на которой были старые, смазанные отпечатки пальцев. На конце ручки отпечатков совсем не было.

— Убийца или был в перчатках, или очень тщательно вытер ручку, — сказал полицейский, занимавшийся отпечатками пальцев.

Никто из них в то время не знал, что это был топор из дровяного сарая Ланкастеров, и почти все, кроме Салливана, считали, что это было рук маньяка. Жестокость убийства, полнейшее отсутствие мотивов и его безрассудное осуществление указывали именно на это.

— Но этот маньяк должен жить в этом доме, — прокомментировал Салливан. — Ведь у него не было крыльев, это уж точно.

Они снова стали осматривать комнату. Сундук под кроватью в то время не представлял для них никакого интереса, а в комнате все было в порядке. Кровать миссис Ланкастер стояла изголовьем к стене, отделявшей ее спальню от спальни мужа. Сама она была найдена лежавшей на боку лицом к двери, ведущей в коридор. С одной стороны кровати была дверь в ванную, которая была заперта, а с другой — дверь в стенной шкаф, которая тоже была закрыта. Рядом с дверью в шкаф в углу стоял маленький комод, один из ящиков которого был немного выдвинут, хотя его содержимое, в основном ночные рубашки и кофточки убитой, казалось, было нетронуто.

Никакой борьбы явно не было, но эта часть комнаты напоминала бойню. Хотя первый удар топором был, вероятно, решающим для жертвы, убийца ударил ее пять или шесть раз. Иными словами, как объяснял потом инспектор, убийца или был взбешен до предела, или руководствовался страхом, что жертва окажется жива.

Вот что он сказал по этому поводу:

— У нас были кое-какие ключи к разгадке. Мы соскребли кровь с рамы на решетке от комаров. Салливан собрал кусочки травы с крыши. Но на топоре мы не нашли никаких следов. В комнате тоже ничего не было. Дом был заперт. Мы тогда ничего не знали о золоте. На окнах и дверях первого этажа были поставлены новые замки, и все домочадцы клятвенно уверяли, и они были правы, что все двери в доме были заперты и оставались запертыми!

А теперь об участке вокруг дома. Там находился садовник. Мимо него никто не проходил, как мы знаем, и я не сомневался, что кроме профессионального спортсмена никто не сможет забраться с топором по колоннам крыльца на крышу, даже если будет держать топор в зубах. Что же касается следов, то земля была сухой. Трава же подходила к самому дому. Какие здесь могут быть следы?

А потом еще одно. Я могу понять, что никто ничего не слышал. Это вполне возможно, тем более что эта канарейка не переставала громко петь. Но совершенно очевидно, что тот, кто совершил это убийство, должен был быть в крови с головы до ног. Но на красном ковре мы обнаружили всего два или три пятна, оставленные, возможно, садовником. Больше нигде в доме крови не было.

А крови из ран вытекло очень много! Особенно из раны на шее. Кровь текла и текла. Судебно-медицинский эксперт заметил, что было практически невозможно, не измазавшись в крови, нанести эти пять или шесть ударов, а затем уложить женщину так, как она лежала, и прикрыть ее. На убийце обязательно должны были бы остаться следы. Тело лежало на кровати и было частично прикрыто простыней. И снять с нее ключ на цепочке тоже было довольно трудно. Он должен был быть весь