Ее Вечное Синее Небо - Лана Асан

– Ваш папа большой оригинал.

– Он очень любит историю. История государств, религий, искусств – это для него более реально и захватывающе, чем обычная жизнь.

– Мне встречался такой тип людей, и я понимаю, о чем вы, но все же он историк, а не астроном, так откуда в вас увлеченность картой звездного неба?

– Мне интересно все, что наверху. Небо… оно меня завораживает.

– Любопытно. У меня есть знакомые, которые любят воду: яхты, дайвинг, водные лыжи… Не скажу, что разделяю их страсть, но это объяснимо. Есть пара друзей – фанатов гор: альпинизм, сноуборды, горные велосипеды – с этим тоже все ясно. Но небо? Что вы там нашли? Втихую занимаетесь дельтапланеризмом? Или прыгаете с парашютом?

– По-вашему, я похожа на экстремалку?

– Порой вы очень даже ее напоминаете. Сегодня, например.

Сабина рассмеялась.

– А вы не так уж далеки от истины. Но нет, я не прыгаю с парашютом, хотя давно об этом мечтаю. Меня влечет другое.

– Что же?

– Тайна.

– Какая?

– Не знаю, но мне кажется, что в небе полно тайн и полно разгадок. Все вопросы и ответы мироздания в одном флаконе.

– Забавно. И откуда в вас это, позвольте полюбопытствовать?

– Наверное, генетическая память. Вы в курсе, что мои предки поклонялись Небу? Вечному Синему Небу?

– Это вы о тенгрианстве?

– Вы знаете? Браво, не ожидала.

– Спасибо, весьма лестное замечание.

– Простите, но это на самом деле не так широко известная религия, о ней мало кто слышал.

– Так это религия или языческий культ?

– Сложный вопрос. Думаю, однозначного ответа на него нет. Кое-кто даже утверждает, что это была первая религия, признававшая единого Бога.

– Хм, неожиданная версия. И мы, похоже, приехали.

– Да, точно.

Сабина открыла дверь машины и босиком спрыгнула на теплый от раскалившего его за день солнца асфальт.

Они стояли на верхнем гребне стопятидесятиметровой плотины, построенной в ущелье Медео для защиты города от коварного «дракона гор» – разрушительного селя, регулярно грозившего стереть с лица земли хрупкую красоту южной столицы. Мало кто из подрастающего поколения знал, что однажды, чуть более тридцати лет назад, эта плотина спасла Алма-Ату от сильнейшего селевого потока, приняв на себя его удар. Сабина родилась спустя почти десять лет после этого события, но помнила, как в детстве любила лазить по громадным, выше ее роста, каменным валунам возле гостиницы «Казахстан» (хотя в городе было много и других таких же гигантов), и при этом ее всегда интересовал вопрос – кто и зачем притащил сюда эти глыбы. Отец тогда объяснял ей, что их принесло одним из тех смертельно опасных потоков, которые не раз проходили через город до постройки плотины, только вот она никак не могла запомнить, каким именно.

Однако, помимо практического применения, плотина служила отличной смотровой площадкой, с которой не только каток, но и вся Алма-Ата, лежавшая внизу, в долине, были видны как на ладони. Сюда приезжали энергичные пенсионеры и семьи с детьми, влюбленные парочки и молодежные компании – все те, кому не хватало чистого воздуха, головокружительных панорам или просто романтики.

В этот час здесь было тихо, ветрено и удивительно спокойно. Внушительные рукотворные сооружения – монументальная плотина и залитый светом прожекторов каток – так органично сливались с окружавшей их природой, что не казались тут чем-то чужеродным и искусственным. Безмятежно покоились они в кольце пологих горных склонов и островерхих круч, мерцавших на темном фоне неба своими даже летом заснеженными пиками. Далеко внизу, сияя россыпью огней, искрился город – веселый, многоголосый, шумный, но здесь, наверху, царила какая-то особая, мистическая тишина, и только светящийся серпантин дороги связывал это место с бурлящей в отдалении жизнью мегаполиса. Здесь можно было услышать, как тяжко дышат под гнетом прожитых лет древние горы и грозно шепчут что-то в ночи несгибаемые ели. Довершало исполненный мощи и величия пейзаж бездонно-черное небо, шатром раскинувшееся над миром, и горящим факелом всходившая на востоке огромная желтая луна.

Упиваясь этим потрясающим видом, Сабина поежилась от прохладного ветра, обдувавшего плотину со всех сторон. Дэниэл, заметив это, снял куртку и набросил ее на плечи девушки. Она не возражала. Держась за перила и запрокинув голову, она смотрела на звезды.

– Отчего люди не летают так…

– Как птицы? – закончил за нее Дэниэл. – Островский?

– Его вы тоже знаете?

– Опять обижаете, американцы чтят классику.

– Извините.

– Не извиняйтесь. Вы правы, мои соотечественники в большинстве своем уважают только американскую культуру.

– Значит, вы не из большинства?

– Не знаю, наверное, все зависит от качества полученного образования. Я своим доволен.

– Где вы учились? В Гарварде?

– Как вы догадались?

– По-моему, это очевидно.

– Я так предсказуем?

– В некоторых вопросах – да.

– Хм, никогда об этом не думал. Однако довольно обо мне. Прошу прощения за вопрос, но кто вы по национальности? Я никак не могу вас идентифицировать.

– Неудивительно.

– Вы не похожи ни на русскую, ни на казашку.

– Я метиска. Папа – чистокровный казах, а мама – наполовину полька, наполовину русская с примесью украинской и татарской кровей.

– Вот оно что! Столько национальностей в одной семье.

– Это типично для Казахстана – здесь много таких, как я.

– Буду знать. И снова извините, что лезу не в свое дело, но, насколько мне известно, русские традиционно православные, поляки – католики, казахи – мусульмане. А что насчет вас? Если я правильно понял, вы не исповедуете никакой официальной религии…

– А вы?

– А вы уверены, что в вас нет еще и еврейской крови? Вы очень своеобразно отвечаете на вопросы. О’кей, скажу первым – мои отношения с Богом закончились, когда мне было шесть.

– Шесть лет? Не рановато ли?

– Мне было шесть, когда погибла моя мать, и я посчитал, что наш договор с Богом расторгнут и мы больше ничего друг другу не должны.

– Простите.

– Ничего, все в порядке, я с этим справился. Я тогда решил, что это было нечестно: я-то добросовестно выполнял свои обязательства – всегда старался быть хорошим мальчиком, а он забрал у меня единственного человека, который действительно меня любил… и которого любил я. Так что теперь мы с ним… как бы это сказать… не общаемся.

– Мне правда очень жаль, я не знала.

– Ничего страшного, теперь знаете. Но, если вы не против, вернемся к вашей религиозной принадлежности. Мне только показалось, или у вас какой-то свой, особенный путь?

– Не думаю, что он такой уж особенный, но, в принципе, да, вы верно меня поняли.

– И что это? Тенгрианство?

– Нет, что вы, у моей веры нет названия. Хотя мой бог определенно живет