Падение Софии (русский роман) - Елена Хаецкая

— А как вы его убили? — спросила Соня.

— Я убила его, — повторила Полин мрачно.

— Нет, это понятно; а каким способом?

— Неужели вам это интересно?

— Разумеется.

Полин покусала нижнюю губу.

— Я вылила ему в лицо кислоту, — сказала она наконец. — И заставила его пить ее. Он скончался в страшных муках.

— Тогда, наверное, и руки себе обожгли? — предположила Соня.

— Это его вина, — сказала Полин упрямо.

Соня пожала плечами.

— А Сычиха тоже кого-нибудь убила?

Лицо Полин изменилось.

— При чем тут Сычиха?

— Откуда она взялась?

— Не знаю. — Видно было, что Полин неприятно обсуждать эту тему. Ей хотелось больше рассказать о себе.

Соня сказала:

— Жаль, что не знаете. Ну, до свидания, Полин. Если вам нетрудно, возьмите сегодня на себя вечернее чтение у княжны, а то у меня что-то болит горло.

Впервые Софья Думенская была выведена старой княжной в свет в день крестин Аннушки Скарятиной. Николай Григорьевич Скарятин отмечал столь торжественное событие с чрезвычайной пышностью. В своем большом доме он устроил грандиозный прием. Приглашены были, кажется, все, даже такая незначительная особа, как молодой Потифаров, недавно отвергший духовную карьеру и сделавший первую неудачную попытку поступления в университет. Провалившись на экзамене, он возвратился в Лембасово, где вполне пожинал плоды своего позора.

Игорь Сергеевич Вязигин, профессор медицины, отвергавший «обряды и предрассудки», явился на крестины исключительно из добрососедских побуждений, а заодно привлеченный обещанием отменных закусок и выписанного из Петербурга шампанского. Супруга его, г-жа Вязигина, напротив, обольщалась не столько закусками и шампанским, сколько возможностью видеть чужое счастье. Бог послал ей лишь одного ребенка. Неутоленные материнские чувства г-жи Вязигиной влекли ее к общению с младенцами.

Главным украшением общества, разумеется, считались гг. гусары расквартированного в Лембасово полка. Их явилось до десяти человек, один другого краше, с усами, мокрыми от шампанского, со стройными ногами, бряцающие, мерцающие и готовые решительно к любому испытанию — от мазурки до биллиарда.

После церковного обряда, к которому допущен был весьма ограниченный круг близких людей, хорошенький батистовый сверток, весь обвязанный бантами, был представлен Лембасовскому обществу. Николай Григорьевич, счастливый отец, принимал поздравления. Супруга его чувствовала недомогание и от участия в празднестве уклонилась.

Княжна Мышецкая подошла к Николаю Григорьевичу первой и любовно потрепала его по щеке.

— Вот вы и отец, Николенька, — промолвила она. — А ведь я помню, как вы родились.

Николай Григорьевич поцеловал ее руку и, выпрямляясь, вдруг встретился глазами с Соней, которая, вся в черном, стояла за левым плечом княжны. Старушка проследила его взгляд.

— Ах, да, Николя, — спохватилась она. — Позвольте вам представить — моя новая воспитанница, Соня. Это после Катеньки-то, после глупышки. Помните ее? Дурочка. А Соня, представьте, осталась без родителей, бедняжка. Как только мне сообщили, я сразу же за ней прислала. Нельзя было допустить гибель. В Петербурге же сплошной разврат! С Соней я надеюсь избежать тех ошибок, которые случились с Катей. Бог даст, благополучно выдам ее замуж.

— Думенская, — перебила княжну Софья и по-мужски протянула Николаю Григорьевичу руку.

Он взял девочку за руку и подержал мгновение, а потом выпустил и обратился к княжне:

— Это из каких же Думенских? Не из тех ли, от которых остался один только Митя? Он, кажется, окончательно проигрался в карты и пустил себе пулю в лоб. Похоронили на Смоленке, вне церковной ограды, на обрыве реки… Я виделся на днях в клубе с Котей Тищенко, а он был на похоронах и говорит: прежалкое зрелище. Человек пять провожающих и все уже пьяные.

— Да, это покойного Мити дочка, — подтвердила княжна Мышецкая. — Надеюсь, совсем на него не похожа.

— Лицом, кажется, не похожа, — сказал Николай Григорьевич, приглядываясь к Соне. — Впрочем, я ведь Митю плохо помню. Да и опух он от пьянства, изначальные черты совершенно изгладились.

Он встретил взгляд Сони, почему-то смутился, поцеловал опять руку княжне и поскорее отошел к другим гостям.

Полин приблизилась к княжне Мышецкой и произнесла, кося глазами в спину Николая Григорьевича:

— При взгляде на чужое счастье и сама делаешься счастливее, забываешь собственные испытания и невзгоды.

Княжна Мышецкая повернулась к Полин, зашумев платьем:

— О чем ты толкуешь, Полин? Какие у тебя, интересно, могут быть невзгоды?

Она строго смотрела на молодую женщину. Полин низко присела перед княжной:

— С тех пор, как я имею счастье пользоваться благодеяниями вашего сиятельства, — ровно никаких.

Княжна несколько мгновений жевала губами, обдумывая — наказать ли Полин за неосмотрительное замечание или же простить ради общей радости. Наконец она попросту забыла о Полин и величаво направилась к столам, за которым уже готовились играть в карты.

Полин еще долго не выпрямлялась после своего реверанса, провожая княжну взглядом.

Предоставленная самой себе, Соня прошлась по залу. На нее оглядывались с недоумением.

Соня водила пальцами по шелковым обоям на стенах, с отштампованным узором в виде китайских домиков и дракончиков с головами сомов; задрав голову, разглядывала медные светильники с абажурами в венчиках кованых роз; привлекали ее и расставленные вдоль стен стулья с изящными овальными спинками. Такое великолепие она видела впервые. Даже спустя много лет Софья помнила, какая горькая печаль ее охватила: сложись ее жизнь хотя бы немного по-другому, и у нее были бы собственная мебель и светильники ничуть не хуже этих…

Неожиданно она столкнулась с кормилицей, державшей младенца на руках. Та собиралась покинуть зал и перенести питомицу подальше от шумной толпы, наверх, в детскую, когда Соня задержала ее. Приподнявшись на цыпочки, Софья Думенская заглянула в личико младенца. Неосмысленное и красное, пахнущее по-звериному резко, оно морщилось, утопленное в кружевах. Круглый, как у рыбы, ротик открывался, видны были голые десны. Ребенок готовился заплакать.

— Ты вырастешь и будешь богатой, — прошептала Соня. — Все здесь — твое. А ты пока просто кусочек мяса и ничего не смыслишь.

В этот самый момент на другом конце зала яркая красавица Тамара Вязигина, дочь профессора медицины, показывала на Соню пальцем и спрашивала гусара Вельяминова, свою первую любовь:

— Кто та зловещая фигура в черном? Похожа на фею, которую забыли пригласить на крестины и которая явилась самовольно с ужасными дарами…