Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльмира Нетесова

А это кто разговаривает? Кэрны подошла поближе. В темноте по запаху узнала сына своего хозяина. С ним двое ее волчат. Успел приучить к себе! Вон как тихо говорит с ними. Но что будет дальше?.. Полукровка, решив не мешать, тихо исчезает. Там, чуть поодаль, костер. Около него — хозяин. Можно будет лечь чуть в сторонке, коротать ночь. А утром вместе с ездовиками и хозяином снова отправиться в путь. Куда захочет человек. Но подальше от распадка. Там — беда. Она может нагрянуть на табун в любое время. Хорошо, если уцелеют ее волчата. Но может случиться… Что? Чья это тень? Нет, это не ее волчата, не их запах и бег… Нет. Теней много. Вот еще. Они неслышно бегут туда, где важенки телятся. Сейчас те не могут встать. И волки это знают. Они не пощадят никого. И собаки не чуют. Ветер идет от них.

Кэрны знала — ей не справиться с целой стаей. А люди не видят. Стая — хитрее… Волки уже у важенок. Утром люди увидят следы волчьего пира. Решат, что это она, Кэрны, привела стаю. И тогда несдобровать ни ей, ни волчатам…

Полукровка огляделась. И вдруг, неожиданно завыла во весь голос так, как это делает испуганная волчица. Прошло время волчьих свадеб. И люди, испугавшись, кинулись на голос волчицы. Вскоре загремели выстрелы, загорелись факелы, залаяли собаки. Взъяренные полукровки дрались с волками. К утру лишь немногие из стаи ушли в распадок. Остальные — порванные, пристреленные — лежали среди кочек, уткнувшись в мох голодными пастями. Только одну важенку успели порвать. Но сожрать — Кэрны помешала. Уцелевшие запомнили ее запах, голос. Убегая, они кусали след полукровки, оставленный на ягеле…

А люди до самого утра хвалили ее. Одну. Она почуяла. Она предупредила. И помогла…

Хозяин гладил Кэрны по загривку. Другие кормили ее мясом убитой важенки. Полукровка ела неохотно и поминутно косилась в сторону распадка.

— Погоди, Кэрны. Через неделю уведут отсюда табун в другое место. Пусть все важенки спокойно отелятся. Мы побудем, поможем дежурить. А когда табун уйдет, вернемся домой, — говорил хозяин.

Волчата быстро поняли, за что хвалили их мать люди. И теперь носились вокруг табуна, рычали на следы сбежавших волков. А к вечеру легли у костра, высунув языки. Эта ночь выдалась пасмурной. Оглохшей старухой прилегла она на кочки, укрылась серым, мокрым одеялом тумана. Кэрны едва различала костер, хотя он был в одном прыжке от нее. Она слышала голоса людей, хорканье оленей, повизгивание собак. Но ей снова не спалось. Полукровка отошла поближе к важенкам. Здесь было совсем тихо. Но среди ночи ее подняли рычание, лай, выстрелы, человечьи крики.

Волчица помчалась на шум. И… Ее волчонок… Самый крепкий из четверых. Все, что осталось от него — белолобая морда, да и та подранная медвежьими когтями. Самого лохмача убили люди. Вон, как гора, лежит. Кэрны прилегла, положила морду меж лап. Глухо застонала. Волчонок, как и она когда-то, тоже не рассчитал сил. Думал, что, став взрослым, справится, не подпустит медведя к старому хору, но космач был слишком злым и голодным. Сбежал хор. И тогда зло свое на волчонке выместил медведь. Люди немного опоздали.

Хозяин что-то говорил своему сыну. А маленький человечек грозил кулаками, ругал мертвого медведя…

Кэрны будто постарела за ночь. Осунулась. И человек, заметив эту перемену, указал сыну на полукровку. А уже на следующий день упряжка бежала в село, все дальше и дальше от табуна.

Кэрны часто оглядывалась. Может, и придут волчата? Может, нагонят нарты? Она не знала, что табун в тот же день перекочевал в другое место. Далеко. За три перевала. Вместе с ним ушли и ее волчата.

Шли дни, недели. Кэрны больше ни разу не была в табуне. Но оленеводы время от времени наведывались в село и уже зимой пришли однажды все вместе.

— Пригнали оленей в кораль. Там теперь забой будет. Завтра пойдем к ним, — сказал хозяин полукровке.

Запах крови, хорканье оленей Кэрны услышала издалека. Она насторожилась. Кто-то обижает табун! Это полукровка поняла вмиг. И, опередив человека, помчалась к коралю.

Кэрны не знала, что такое забой. Она видела, как люди берегли оленей. А тут… Эти же люди гонялись за олешками, с чаутами[6]. Ловили их. Убивали. А тот ругливый, маленький, накинул чаут на шею олененку и потянул к себе. Кэрны внимательно наблюдала в беге. Вот человечек потянулся к голенищу, выхватил нож и… Полукровка перемахнула ограду, в один прыжок оказалась рядом, клацнули клыки…

Маленький человек покатился по снегу, ругаясь так, что Кэрны удивилась. Но не испугалась и не убежала. Стояла, оскалив клыки, рыча, напружинясь. Олененок уже убежал к табуну, спрятался среди взрослых оленей.

Люди бросились к маленькому человеку. Тот стонал, а полукровка удивлялась: с чего это он? Ведь даже не укусила, просто передавила руку, заставила выпустить нож. Ну и сбила с ног ненароком. Что тут такого? Ей в стае, в тундре куда как хуже доставалось! И ничего. А этот — хуже зайчонка кричит. Интересно, как он вообще решается выйти в тундру? Ведь его она и не так поприжать может…

— Ну что там с бригадиром? — услышала полукровка голос хозяина.

— Да ничего. Немножко испугался, однако…

Кэрны хотела уйти, но маленький человек схватился за ружье, направил его в полукровку. Кэрны опередила: утнув голову, будто в драке с волком, кинулась на человека. Сшибла. Тот перелетел через волчицу, упал плашмя. Кэрны налетела сверху…

— Кэрны! Кэрны! — услышала она голос хозяина. И промедлила. А человечек… Полукровка едва увернулась от ножа и, рыкнув на людей, помчалась в тундру.

Люди… Как их понять? То берегут оленей пуще жизни своей. То этих же оленей сами убивают. А ведь и ее волчонок с медведем из-за них схватился. Стоило ль?

Два дня жила полукровка в тундре. А на третий — немного утихла обида. Да и не могла Кэрны злиться на охотника. Слышала, как он сам ругал маленького человечка. И полукровка, покружив вокруг села, поплелась знакомой тропинкой. К человечьему жилью. Ставшему ее постоянным логовом. Хозяина не было дома. Лишь ездовики уныло бродили по двору в ожидании охотника. Тот вернулся лишь вечером. Сердитый, неразговорчивый, он накормил собак, полукровку, а сам долго сидел на крыльце. Курил молча. Задумчиво смотрел на собак, на волчицу. И лишь ночью, ложась спать, как всегда, позвал Кэрны в избу и сказал ей:

— Нельзя на людей кидаться. Даже когда они не правы. Молодого олешка и верно, нельзя убивать, но человека — тем более. Поняла?

Кэрны опустила крутолобую башку. Не трогать человека? Но она и не трогала. Напугала только. А ей и это запрещают. Значит, люди хотят, чтобы их только защищали. За это они кормят. Но не хозяин ли внушал ей часто: человек — не волк, он растит оленей, чтоб их много было.

Кэрны вздыхает, отворачивается от человека. Скорее бы в тундру, с хозяином! Видно, и ему трудно понять людей, убивающих не на охоте.

Но лишь к весне, убедившись, что сын не нуждается в его помощи, человек направил нарты к ближнему зимовью. И, поняв, послушавшись Кэрны, не направил нарты через реку, готовую вскрыться в любое время, а повел собак кругом, тундрой. Радуясь, что безопасный путь выбрал.

Кэрны, как и прежде, носила человеку придавленных ею соболей и горностаев, даже лису из норы вытащила. Хозяин теперь не давал ей за это мясо, но хвалить никогда не забывал.

Полукровке не составляло труда ловить пушняк, и она без сожаления отдавала его человеку все годы. Вот и сейчас, едва догнала песца, хотела прокусить горло, вдруг — крик. Кэрны бросилась к нартам. Но… Человека в них не было. Собаки сбились в клубок, со страху хвосты поджали. Где ж хозяин? Кэрны бежит наугад. Здесь… Берлога. Собаки ее не почуяли. Нарты перевернулись, и охотник вывалился, угодив в медвежье логово.

Кэрны заглянула. Берлогу медведи оставили совсем недавно. Могут вернуться. Скоро. А человек? Берлога глубокая. Самому хозяину не выбраться — зацепиться не за что. А как будут ездовики без человека? Да и она? Кэрны бегает вокруг берлоги, не зная, что и предпринять. И рада бы помочь, но как? Она уже пыталась ухватить его за шиворот, как волчонка за загривок, но не дотянулась…

— Кэрны! Кэрны! Тихо! — просит человек. И полукровка приостановилась. — Кэрны, чаут! Чаут принеси, — требует охотник. Полукровка поняла. Вернулась к нартам. Вырвала чаут, свернутый в кольцо, из-под мешков. Принесла его. Кинула в берлогу.

Охотник размотал чаут и, оставив у себя один конец ремня, второй — петлей забросил на кривобокую березу, склонившуюся над берлогой. И вскоре вылез. Кэрны радовалась. Надо ж, по ремню лазать умеет! Такое не под силу ни одному волку, даже вожаку. И недоумевала: ведь сам выбрался, а хвалит ее, непонятно за что. Странные эти люди…

До глубокой осени все было, как и прежде. Кэрны вместе с ездовиками и человеком жила на берегу реки. Человек ловил рыбу. Но однажды не заметил, как затонувшая в реке коряга зацепилась за лодку. Запоздало хотел оттолкнуться багром. Но не тут-то было. Лодку развернуло течение и перевернуло на бок. Человек успел лишь коротко вскрикнуть и исчез в воде. К хозяину заспешили собаки. Впереди всех был вожак упряжки. Совсем уже старый больной кобель. Он подплыл к перевернутой лодке. Нырнул. И, схватив зубами человека за одежду, с трудом вытащил из-под коряги и, выбиваясь из сил, поволок к берегу. Вожаку помогали упряжные псы. Вскоре они вытащили его на берег. Тот не шевелился, не дышал. Руки и лицо его стали серыми, как вода в реке. И вожак, оцепенев от горя, лизал холодные пальцы человека, его шею, глаза.