Иллюзия - Максим Шаттам

был нашим ментором. Нашим вдохновителем. Это его замысел – создать Люциена Страфа, чтобы при необходимости отвлекать внимание чужаков. И он, естественно, взял эту роль на себя. Сначала Страфа был просто фокусником, который сделал состояние за границей, а затем основал курорт, чтобы уйти на покой. Только и всего. И это сработало. Нашими усилиями легенда постепенно обрастала новыми подробностями. Эоль де Трей внимательно следил за происходящим. Некоторые из нас были рядом с ним.

Адель, Симона, Деприжан и старина Макс улыбнулись.

– А когда он умер, – признался Девиттер, – его место занял я.

– Ваше сообщество… – повторил Юго, всматриваясь в каждого из них.

Лили вернула ему взгляд, буквально пронзивший его насквозь. Он не мог в это поверить, ему хотелось блевать.

– Выходит, – пробормотал он, – Эксхел, Людовик, Мерлен, Арман… все вы. Никто из вас не приехал сюда недавно, ведь так? Вы здесь живете уже давно.

Эксхел кивнул:

– Я появился последним. Три года назад. Моя «предшественница» не сумела окончательно вписаться в коллектив, и ее, к моей радости, пришлось заменить…

Он сказал это с холодной жестокостью, за которой крылось нечто гораздо большее. Осознав масштабы манипуляции, Юго схватился за голову. Он напрягся.

– Лили? И ты тоже? С каких пор?

Она поджала губы. Ей было неловко видеть его в таком состоянии, и на краткий миг Юго искренне уцепился за эту надежду.

– Я родилась здесь, Юго. Уехала побродить по свету, но вскоре вернулась. – Она указала на Деприжана и Адель. – Ты прав, физиономист из тебя не слишком хороший, хотя я согласна, надо сильно приглядываться, чтобы обнаружить наше сходство.

– Это твои… родители?

А. С. – сын таксиста и Симоны, Людовик – сын Мерлена, а теперь еще и Лили… Семейственность.

– Вы… секта.

Девиттер оскалил мелкие желтые зубы.

– Называй как угодно. Ты не застал то время, когда мы образовались, время веры, экспериментов и эмансипации, поэтому я и не ожидаю, что ты нас поймешь, но ты должен знать – то был совершенно невероятный период нашей жизни. Молодые противостояли власти и произволу. Навязанные рамки разлетались вдребезги. Все стало возможным. Мы мечтали. Наконец-то освободившись, мы экспериментировали с наркотиками, любовью, духовностью и идеалами.

Потухшие глаза Девиттера заблестели от воспоминаний. Казалось, его невозможно остановить.

– В конце семидесятых государство стало ужесточать контроль, после десяти лет «разврата», как они это называли, нация с ее моралью и пуританством снова брала верх. Но для нас то, что мы испытали на собственном опыте, было настоящей свободой. Полной. Абсолютной. Без барьеров, поставленных этим обществом манипуляций, обществом лжи, продиктованной сильными мира сего, чтобы поработить нас. Поэтому мы приехали сюда, надеясь в полной мере воплотить в жизнь обещания тех лет.

Деприжан принял эстафету:

– Юго, неужели ты действительно веришь, что человек создан для того, чтобы жить по навязанной ему модели? Его мышление заужено доктринами, призванными подчинить, отформатировать, в то время как каждый из нас уникален и настолько отличается от других?

Юго застыл, как заяц перед слепящими фарами автомобиля, – он принимал удары, отключившись от эмоций, стараясь понять, что с ним происходит, бессознательно возводя барьер между тем, что он чувствует, и тем, что переживает. Он спросил:

– Какое отношение пентаграмма имеет к Сатане?

Деприжан снисходительно улыбнулся:

– Люцифер – падший ангел. Тот, кто отказался подчиниться воле Бога, Юго. И был изгнан за то, что он не такой, как все. Он – противодействующая сила, бунт против порабощающей и слепой власти, он выступает за свободу человека, за его индивидуальность, и если Бог жестоко подвергает нас искушению, которое он же сам и придумал со всем необходимым для этого садизмом, то Люцифер призывает нас поддаться ему, потому что это естественно. Бог хочет, чтобы мы страдали, колебались, подчинялись миру, который он создал по своему образу и подобию, где меч Страшного суда постоянно висит над любым нашим поступком, даже над нашими мыслями! Дьявол же убеждает нас в том, что нам незачем подчиняться беззаконным и порабощающим заповедям. И встанет на нашу защиту, когда придет время.

Увлеченный собственной речью, Деприжан повысил голос:

– Разве ты забыл, что Люцифер изначально был ангелом? Бог отверг Люцифера, свое дитя, поскольку тот бросил вызов его видению, Бог изгнал человека из рая, потому что женщина осмелилась вкусить от плода познания, который сам Бог и поместил прямо перед ними, – разве это не доказательство его невыносимого авторитаризма? Его садизма? Бог хочет, чтобы человек был его игрушкой, лишенной всякой самостоятельности. Дьявол говорит, что если мы созданы такими, какие мы есть, то только для того, чтобы наслаждаться своими возможностями, расцветать, расти, познавать… Бог – это общество! Дьявол – это мы!

Последние слова он почти выкрикнул. Адель добавила, мягко, но категорично:

– Ад – это искаженное понятие, религиозные деятели любой ценой пытаются заставить нас поверить, что это место вечных страданий, в то время как на самом деле это царство никому не подвластных и свободных существ.

Симона, обычно такая сдержанная и скромная, оживилась при воспоминании о своем наставнике:

– Де Трей тогда открыл нам глаза, он был нашим мессией, и если жизнь без ограничений, без самоотречения, без отказа от веры и позорных законов, навязываемых тем, что называют «цивилизацией», делает нас антихристами, то, благословен Господь наш истинный, я – антихрист, дитя последнего часа! Пусть конец времен будет только концом времени Божьего, а не нашего собственного.

Голоса зазвучали сразу со всех сторон, оглушая Юго. Усы Макса зашевелились, когда он произнес:

– Похоть, скупость, жадность, гордыня… Вот спектр того, что нам в принципе запрещено, если мы слушаем Церковь. А ведь это самая суть того, что делает нас людьми! Наше отличие от животных. Нужно ли отрекаться от себя? Обуздывать себя, пока мы не превратимся… Но во что? Не более чем в коллектив без души, без эмоций, без желаний, без излишеств, без драйва, без удовольствий… То, чего хотят правительства, религиозные лидеры, короче говоря, то, чего хочет общество, – это постепенно санировать нас, превратить нас в машины. Чтобы мы производили, потребляли и подчинялись, не создавая никаких проблем.

Юго покачал головой.

– Эти ограничения созданы для того, – сказал он, ошеломленный услышанным, – чтобы мы могли жить как общество, чтобы предотвратить… насилие, убийства!

Все смотрели на него, как на наивного ребенка. Девиттер сказал:

– Ты думаешь, мы убиваем друг друга? Нет. Правда, за последние сорок лет было несколько неувязок, несколько случаев малодушия, с которыми нам пришлось столкнуться. Временами нам приходилось учить дисциплине, а в редких случаях отрубать головы, чтобы сохранить сплоченность, но разве это не человеческий фактор, в конце концов? Так…