Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП) - авторов Коллектив

Давление на грудь на мгновение слабеет, когда орк убирает ногу. Я пытаюсь подняться на ноги.

Я поднимаюсь на колени.

Открытая рука орка смыкается на шее и поднимает меня над землёй.

Я смотрю в его глаза. Крошечные глаза, глубоко запавшие и горящие, словно последние уголки забытого камина. Орк хрюкает и рычит, скаля жёлтые зубы. Думаю, он смеётся.

Я плюю в его лицо. В его глаза. Кислотная слюна впивается в плоть, и орк ревёт от ярости. Металлическая клешня смыкается на груди и давит.

Мои лёгкие лопаются.

Мои сердца дрожат.

Моя грудь горит.

Я прихожу в себя. Словно вырываясь на поверхность после плавания в сумрачных глубинах океана.

— Гавадор, — голос рядом произносит имя. Моё имя.

Я тяжело моргаю и делаю глубокий вдох. Я не должен быть живым. Я должен…

— Гавадор, — повторяет голос.

Мои глаза медленно привыкают к яркому свету. Я в апотекарионе.

Нет.

В Апотекарионе. Я в главном апотекарионе на борту «Базилики Мортис».

— Гавадор, ты меня слышишь? — вновь повторяет голос.

Теперь я смотрю и действительно вижу. Рядом со мной стоит апотекарий Хекимар. Яркий белый свет сверкает на его доспехах.

— В этот раз видение почти тебя убило, — говорит он с холодной улыбкой. — Пока ты спал, оба твоих сердца остановились. Я никогда такого не видел.

Я вспоминаю. Поиск-видение. Битва с орками. Предвидение. Знамение.

— Армагеддон, — говорю я. Мой голос — еле слышный хрип. — Я видел его. Мы должны лететь на Армагеддон.

Хекимар торжественно кивает.

— Ты не единственный капеллан, который видел Армагеддон.

Я сажусь, не осмеливаясь вдохнуть.

— Кто ещё?

Хекимар снова смотрит на меня с холодной улыбкой.

— Все.

Энди Смайли

Говорящие со смертью

Тьма встретила капеллана Аргату, как только он вошел в реклюзиам. Согласно традиции, люмо-свечи и электрические жаровни были потушены. Света быть не должно — до тех пор, пока правда не станет освещена Ритуалом Повествования. Капеллан Девак и капеллан Каран ожидали его в дальнем конце палаты; темная бронза их брони сливалась с тенями, делая обоих практически невидимыми. Лишь красное свечение оптики выдавало их позицию возле кафедры.

Поступь бронированных ботинок Аргаты отдавалась эхом на мощеном полу с тех пор, как он присоединился к ним.

— Ты опоздал.

Девак был старшим в трифекте. Возраст вырвал все следы человечности из его голоса.

— Я освящал мой клинок.

Из уважения Аргата скрыл раздражение в своем голосе. Среди Говорящих со Смертью не было формальной иерархии. Их было трое, всегда трое. Каждый из них был столь же важен, как и остальные. И все же трудно было не чувствовать толику почтения к Деваку.

— Ты готов? — спросил Каран, его голос был полон дикой энергии, подобный могучему приливу, разбивающемуся о скалу.

— Готов.

— Тогда начнем.

По указанию Девака три капеллана опустили руки в бронзовый сосуд, расположенный на кафедре, просеивая пепельные останки павших из Шестой Роты, чтобы извлечь люмо-свечи.

— Почетная смерть, — Девак начал Ритуал Повествования, выкручивая основание свечи так, чтобы наконечник вспыхнул пламенем.

— Ваши поступки будут увековечены, — продолжил Каран, зажигая свою свечу.

Аграта зажег свечу и завершил катехизис:

— Ваши имена запомнят.

Обмотав цепочку своего розариуса вокруг руки, Аграта сжал кулак.

— Для меня будет грустным, и вместе с тем станет честью начать повествование о брате-капитане Яхну Маруте, предводителе Шестой Роты, который был смертельно ранен у Саргассионского Предела в сражении против сил Отравителей Эмпириона, чумных сынов Архиврага.

Аграта сделал паузу. Он перечислял свершения павших Палачей уже почти столетие. Он рассказывал правду о сотнях героев Ордена, жизни которых забрала битва. Но до сих пор ему не приходилось излагать историй о воине, которому лишь предстояло умереть.

— Капитан Корун вытащит нас, как только наша миссия завершится. — Маруту приходилось кричать, чтобы быть услышанным за ревом десантной капсулы, несущей их к поверхности Белваса.

— А если Вороны не смогут добраться до нас? — Сержант Рудра был пристегнут ремнями справа от Марута, украшенный силовой топор покоился на его коленях.

— Тогда наши имена будут помнить, — Марут усмехнулся, хотя на его лице не было и намека на юмор.

Ответ Рудры потерялся в какофонии грохота, когда десантная капсула пробила куполообразный потолок центрального дворца Белваса. Мгновением позже ее ферритовые лепестки рухнули на землю, выпуская во дворец атакующих Палачей. Марут вышел первым, выплевывая многочисленные проклятия, длинные косы его волос хлестали о броню, пока он разрывал противников двойными топорами, пронзая тела насквозь.

— Их головы или ваши жизни. За Императора, убить их всех! — Марут выкрикнул боевой клич Шестой Роты и бросился вперед, рассекая громадного мутанта от паха до плеча, стремительно двигаясь по коридору.

Дворец некогда был жемчужиной сектора, многогранным зданием, построенным для демонстрации богатства правящих классов Белваса. Теперь это была гниющая конструкция, болезненная архитектура которой истекала ихором и ядом. Колонны гнойников прорастали сквозь мраморный пол, который пульсировал под ногами толстыми венами из полупрозрачной плоти.

Леббеус Сакар сидел на вершине трона из бормочущих несчастных, мясистых мешков плоти, некогда бывших людьми и согнутыми пополам прикосновением Нургла.

— Нарушители! — голос Сакара был подобен теплой патоке, текущей из его горла. Дымящийся ихор капал из раздираемой слизью утробы, растворяя части выпуклого туловища. Разъеденные коррозией фрагменты брони усеивали складки раздутой туши. Похороненный под паутиной упругой плоти, изрезанный наплечник по-прежнему являл взгляду цвета Гвардии Смерти.

Под прикрытием огня Рудры и его штурмового отделения, Марут прорубил путь к Леббеусу по гладким от запекшейся крови ступеням; двойные топоры омывали его потоками гнилой грязи, пока он расчленял воинов Гвардии Смерти.

— Леббеус Сакар, я пришел за твоей головой, — прорычал Марут, подойдя вплотную к своей добыче.

Леббеус зашелся булькающим смехом, испустив струю вязкой жидкости, льющуюся из легких и растворившую тела нескольких сгорбленных прислужников.

— Какая ирония, ведь это я заберу твою, космический десантник. — Гвардеец Смерти поднялся со своего трона из плоти, трясясь в конвульсиях, в то время как поток желчи извергся из его рта, чтобы захлестнуть Палачей.

Марут потащил тело одного из громадных мутантов, укрываясь за его выпуклой тушей. Справа от него братья Чейтан и Датта умерли, коррозийное вещество разъело керамит их брони и сжижило плоть.

— Рудра, прикрой тыл. Его голова — моя. — Марут отбросил растворившегося мутанта и атаковал Леббеуса.

Гвардеец Смерти встретил топоры Марута двумя лезвиями из заостренной кости, прорезавшимися из мяса его предплечья.

Марут выругался, поскольку Леббеус уклонялся удар за ударом. Гвардеец Смерти оказался быстрее, чем должен был. Марут чувствовал, как замедляется, руки сковала усталость, потому как моровой туман, окружающий Леббеуса, похищал жизненную силу из его костей. У него было мало времени. Взревев от досады, Марут пожертвовал обороной, чтобы срезать правое предплечье Леббеуса и погрузить топор в мясо противоположного плеча. Если эти раны и обеспокоили Леббеуса, то тот не подал виду.

Палач вздрогнул, подавив крик, когда одно из костяных лезвий пробило броню и погрузилось в ребра. Опустив оружие, Марут схватился за один из сегментов брони, утопленных в груди Леббеуса. Чувствуя, что его основное сердце бьется в последний раз, он продолжил насаживать себя на костяное лезвие, до тех пор, пока его лицо не оказалось на расстоянии вытянутой руки от лица Леббеуса. Он с трудом оставался в сознании, поскольку ядовитое дыхание Гвардейца Смерти пропитывало его кожу. Зловонный запах распада и прогорклой меди разрушил обоняние, заставив кровь течь из ноздрей.

— Твоя голова или моя жизнь. — Марут вытянул кусок мономолекулярной проволоки из своих наручей, накидывая ее петлей на голову Леббеуса, после чего потянул на себя, отрывая шею Гвардейца Смерти и казня его.

— Брат-капитан Яхну Марут, повелитель Шестой Роты, был смертельно ранен на Белвасе, — заключил Аграта.

— Капитан Корун из Гвардии Ворона поклялся в этом, — сказал Каран.

— Тогда это Повествование будет записано в качестве правды, — завершил Девак, возложив ладонь на каждую из свечей, и тем самым потушив их.