Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

Эта нота была опубликована 15 октября (в один из самых тяжелых дней Сталинградской битвы). Смысл ее был подчеркнут четыре дня спустя, когда «Правда» опубликовала редакционную статью о Рудольфе Гессе:

«Оказывается, что так как Рудольф Гесс прибыл в Англию в форме германского летчика, то это уже не один из самых известных всему миру главарей преступной гитлеровской клики, а чуть ли не обыкновенный «военнопленный». Стоило только всем известному преступнику Гессу надеть мундир гитлеровского летчика… и он будто бы уже может уйти от ответственности за свои бесчисленные преступления, превратив таким образом Англию в убежище для гангстеров».

Рассматривать Гесса не как военного преступника, продолжала «Правда», – значит рассматривать его как «представителя другого государства, как посланца Гитлера».

Далее следовал отрывок о «жене Гесса»:

«Не случайно, конечно, что жена Гесса опубликовала свое обращение к каким-то английским представителям с просьбой доставить ее к своему мужу. Как видно, и фрау Гесс вовсе не рассматривает его как военнопленного… Надо, наконец, установить, кем является в настоящее время Гесс – преступником ли… или полномочным представителем гитлеровского правительства в Англии, пользующимся неприкосновенностью?»

Возможно, эта история с женой Гесса была чистейшей выдумкой, а может быть, ее подсунул русским какой-нибудь дипломатический «жучок». Статья о Гессе была самым злобным антианглийским выпадом за всю войну, и она, несомненно, возбудила очень сильные антианглийские настроения в СССР. Помню, в тот день, когда появилась эта статья, я видел польского офицера, который стоял в очереди возле одного из московских магазинов «Гастроном». Окружающие начали кричать на него: «Чем стоять в очереди за деликатесами, следовало бы хоть малость повоевать». Когда он объяснил, что он не англичанин, а поляк, его оставили в покое.

Реакция англичан на статью, в которой Англия именовалась «местом убежища для гангстеров», была столь резкой, что кампания в советской печати была прекращена. Профессор Юдин в публичной лекции, прочитанной 28 октября, доказывал, что причины отсутствия второго фронта являются чисто политическими; к сожалению, сказал он, в самом английском правительстве очень сильно влияние мюнхенцев. Юдин фактически дал понять, что публикация статьи о Гессе имела целью расшевелить английскую общественность, с тем чтобы она настояла на изгнании мюнхенцев из правительства.

К концу октября тон советской печати стал гораздо более оптимистичным. В середине месяца сводки и военные корреспонденции подробно говорили о крайне серьезном положении на фронтах, однако к концу октября стало казаться, что самое худшее уже позади. 31 октября Г. Ф. Александров писал в «Правде»:

«Героическая оборона советских воинов задержала немцев под Сталинградом в течение трех месяцев. А это означает, что под Сталинградом немцы потеряли самое драгоценное время, которым они вообще могли располагать в этом году для наступления».

Иными словами, страшная опасность, которая было нависла над страной в июле и августе, уже миновала. Правда, сам Сталинград еще не был окончательно вне опасности и почти весь Северный Кавказ находился в руках у немцев. Хотя немцы были задержаны у Моздока – на пути к Баку – и не смогли сколько-нибудь значительно продвинуться дальше черноморского порта Новороссийск, 2 ноября они, однако, неожиданно добились крупного успеха: прорвались к Нальчику, на пути к Владикавказу, северной оконечности Военно-грузинской дороги и воротам в Закавказье.

Несмотря на это, атмосфера в Москве накануне 25-й годовщины Октябрьской революции была определенно оптимистичной. После мрачных месяцев – июля и августа – что-то явно изменилось. 6 ноября на первых страницах газет была напечатана «Клятва защитников Сталинграда».

«Захватом Сталинграда Гитлер пытается перерезать наш волжский путь, а затем, продвигаясь по Волге на юг, выйти к Каспийскому морю, тем самым отрезать нашу страну от главных источников нефти… Если врагу удастся осуществить эти планы, тогда он немедленно бросит освободившиеся силы… против Ленинграда, против Москвы».

Даже и на этом этапе сталинградцы еще говорили: «Если врагу удастся», а не «Если бы врагу удалось». Но если не считать этой оговорки, тон всего документа был уверенным. Авторы клятвы не заходили настолько далеко, чтобы заявлять, что Сталинград будет удержан, однако тот факт, что они связали судьбу города с именем и личным престижем Сталина, делал поражение весьма маловероятным.

«Посылая это письмо из окопов, мы клянемся Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград… Мы клянемся, что не посрамим славы русского оружия, будем биться до последней возможности».

Весь тон клятвы был настолько уверенным, что теперь, пожалуй, появилась тенденция недооценивать опасность, которая все еще грозила Сталинграду. Как бы то ни было, люди инстинктивно чувствовали, что худшее уже позади, и инстинкт их не обманул. Письма, которые приходили от солдат, сражавшихся в Сталинграде, в огромной степени способствовали росту оптимизма. Это были частные письма, из которых совершенно ясно было видно, что, несмотря на страшное напряжение духовных и физических сил, советские солдаты стали чрезвычайно гордиться тем, что они воюют в Сталинграде. В то же время для немцев перспектива отправки в Сталинград становилась все более страшной.

В октябре мало того, что советская печать вела антианглийскую кампанию, но и переписка между Черчиллем и Сталиным отнюдь не была сердечной. Сталин довольно лаконично подтвердил прибытие в Архангельск конвоя PQ-18; он не согласился с черчиллевскими данными о количестве самолетов, производимых Германией, назвав их неточными, а на длинное послание Черчилля от 9 октября, в котором тот настойчиво просил разрешения разместить англо-американские военно-воздушные силы на Кавказе (тут же информируя Сталина о том, что посылку арктических конвоев придется ограничить), Сталин ответил только: «Ваше послание от 9 октября получил. Благодарю. И. Сталин».

Однако в связи с ухудшением положения на Кавказе (2 ноября немцы захватили Нальчик) Сталин в своем письме от 8 ноября вновь проявил интерес к предложению об отправке на Кавказ 20 англо-американских авиационных эскадрилий.

Учитывая размолвки, происходившие – особенно в октябре – между советским и английским правительствами (Черчилля особенно возмутили выпады советской печати в связи с Гессом), выступление Сталина по радио 6 ноября явилось для западных союзников приятной неожиданностью. К тому времени он, несомненно, знал, что операция «Торч» уже началась и что войска Роммеля в Западной пустыне отступают. Он несколько раз подчеркнул значение англо-американо-советского союза, хотя и иронически отозвался о действиях англичан в Ливии, где они сражаются против «всего четырех – да, четырех – немецких и одиннадцати итальянских дивизий». Он заявил также, что, если бы существовал второй фронт, немцы были бы сейчас отогнаны к Пскову, Минску и Одессе. Сталин с удовлетворением говорил об огромном повышении боеспособности советских войск и о колоссальных успехах, достигнутых советскими промышленными предприятиями на востоке. Немцам, сказал он, не удалось достигнуть их главной цели.

Приказ Сталина от 7 ноября развивал в основном те же идеи. Не намекая ни на операцию «Торч», ни на готовящееся контрнаступление, Сталин употребил выражение, не только чрезвычайно воодушевившее, но и заинтересовавшее всех: «Будет