Соломон Хук. Дилогия - Юрий Бахорин

Едва ли не с первых минут пребывания в Нубэ, Аксель почувствовал себя человеком, неведомой силой перенесенным в мир иной, а теперь вдруг перенесся в мрачное прошлое средневековой инквизиции и охоты на ведьм. Когда эта не слишком сложная сентенция пришла Солу на ум, он невольно подумал, что метод доктора Фуджи способен не столько излечить неустойчивую психику пациента, сколь обострить кризис. Видимо, эти мысли против воли отразились на лице Акселя — что было для него нехарактерно,— а может, хозяин странного дома наперед знал о производимом его клиникой на новичков впечатления, во всяком случае, именно в этот момент доктор Фуджи заговорил.

— Признайтесь честно, мистер Хук — вы удивлены? — самодовольно поинтересовался он, но ответа дожидаться не стал, а поспешил успокоить: — Не беспокойтесь. У вас всего лишь нормальная реакция на окружающую действительность. Зато вам должен не давать покоя другой вопрос: как я в своей лечебнице умудряюсь регулярно добиваться лучших результатов, чем мои конкуренты? — Он испытующе посмотрел снизу вверх на своего огромного гостя, и тот — подавив продолжавшее нарастать раздражение — решительно кивнул. Да, мол, так оно и есть.— Так вот, здесь нет никакого секрета. Лаборатория — лабораторией, но я располагаю и новейшей аппаратурой.— Широким жестом доктор указал на приборную стойку и стоявшее перед ней кресло.— Просто я предпочитаю, чтобы все эти неизбежные напоминания о мучающих моих пациентов недугах не мозолили им глаза. Практика показывает, что когда человек постоянно нарывается на напоминание о досаждающей ему болезни, даже здоровый человек невольно начинает ощущать себя больным.— Фуджи вновь мимо очков посмотрел на Хука, и тот опять не мог не согласиться. Что за чертовщина?! Он что, телепат — этот маленький круглый японец! — Вас, наверное, несколько удивило странное смешение стилей и эпох, но по сути в нем нет ничего странного. Во всем виноваты мои вкусы. Человек устает от чрезмерной функциональности окружающего мира. Умом он может понимать объяснения о перенаселенности Земли, о нехватке натуральных продуктов питания и прочих прелестях нашего высокотехнологичного мира… Но он все равно хочет слышать запах дождя за окном, ощущать босыми ногами свежесть утренней росы на траве и есть он предпочитает натуральную свинину, а не продукцию промышленных синтезаторов.

Не переставая говорить, Фуджи усадил Акселя в оказавшееся неожиданно удобным кресло и быстрыми привычными движениями опутал его голову праздничной сетью электродов и разноцветных проводов. Его руки стремительно забегали по клавишам и переключателям за спиной Акселя. Аппаратура запела едва слышно, но не навязчиво, а скорее успокаивающе. Покончив с манипуляциями, доктор некоторое время сосредоточенно наблюдал за показаниями каких-то невидимых Акселю приборов, потом удовлетворенно кивнул — от чего пенсне едва не спрыгнуло на пол, но в последний момент уцепилось за кончик носа и повисло под совсем уж неприличным углом,— и остановился перед ним, едва заметно улыбаясь.

— А вы оказались правы — мне придраться не к чему. Я даже не сумел уловить сбоя в так называемых импульсах обратного хода альфа-ритма. Что же касается локальных реакций… Тут я не могу прийти к однозначному выводу. Такое впечатление, что вы постоянно думаете о чем-то… Беда в том, что такая картина не может подсказать однозначных выводов.— Он на минуту задумался, потеребил себя за нижнюю губу и вновь уставился на Акселя странным взглядом «поперек очков».— Думаю, дополнительные исследования со временем прояснят картину.

— Не сомневаюсь, доктор,— с готовностью согласился Аксель, чуть ли не радуясь тому, что, наконец-то поставил доктора в тупик.— Но, сдается мне, что я и сам могу разрешить ваши сомнения. Дело в том, что врач яньской экспедиции Анна Соргрен… погибла уже здесь, на Земле, и смерть ее никак не идет у меня из головы, ведь мы были с ней очень близки…— Он испытующе следил за выражением лица коротышки, но тот лишь кивал с вежливо-сочувственным видом. И только тут Сол вспомнил, что Анна — дочь Стенсена, а значит, должна носить фамилию отца. Такого прокола он не позволял себе уже давно. Похоже, у него действительно что-то не в порядке с головой.

— Да, да, я вас хорошо понимаю, дорогой мистер Хук. Смерть любимой женщины — это ли не повод испытывать постоянную озабоченность? И все-таки от обследования отказываться не стоит, могут ведь существовать и иные причины. А сейчас не изволите ли пройти в двадцатую комнату? Я распорядился именно ее подготовить к вашему приезду. На столе вы найдете принятый в клинике распорядок дня и план дома… Строение довольно большое, так что не пренебрегите советом. Правда, развлечений у нас маловато — кроме библиотеки, ничего нет, зато книги в ней — на любой вкус. Надеюсь, вы не удивитесь, не обнаружив там периодики. Правда, некоторые из моих коллег считают, что текст действует на человека иначе, чем слуховые и зрительные раздражители, но воображение-то все равно работает… Впрочем,— он улыбнулся и, наконец, поправил грозившее упасть пенсне,— вряд ли вас интересуют подобные тонкости.

Аксель понял, что затяжной монолог доктора подошел к концу, и он может спокойно отправляться восвояси, не рискуя обидеть Фуджи своей бесцеремонностью.

На обратном пути Аксель вновь попал в кабинет. Кроме рабочего стола доктора он увидел пару огромных — иного слова и не подберешь — книжных шкафов, до отказа набитых медицинской литературой. Никогда прежде он не поверил бы, что скучные описания ковыряния в человеческих мозгах могут занимать столько места. Шкафы украшала затейливая резьба на ботанические темы, и такую же Соломон разглядел на массивной позолоченной бронзовой люстре, зависшей под потолком. Аксель понял, что хозяин кабинета никак не подходит под определение ограниченного создания, пусть и великолепно знающего свой предмет, но ничем, кроме него, не интересующегося. Само собой родилось убеждение, что Фуджи не просто любитель, но настоящий знаток старины, к каковым себя Хук причислить — увы — не мог, ибо тянул лишь на категорию любителя. Аксель ясно понимал, что все эти предметы для него оставались всего лишь антиквариатом, в то время как Фуджи наверняка знал родословную каждого из них.

Двадцатый номер находился на втором этаже. Аксель пересек холл и начал подниматься по широким, потемневшим от времени деревянным ступеням, стонавшим и скрипевшим под его тяжелыми шагами, тщетно пытаясь разобраться, что из окружающих его предметов является настоящей древностью, а что — всего лишь искусным подражанием. Резьба на балясинах перил явно передавала настроение мастера, изъеденные древоточцем барельефы на стенных панелях несли на себе ощутимую печать времени, медные угольники на ступенях неравномерно истерты. Копии или подлинники выполненных маслом картин висят на стенах, Аксель так и не сумел разобраться — краски давно выцвели от времени и покрылись мелкой паутиной трещин.

Интерес, конечно, праздный, и все-таки… Аксель знал, что дом простоял на этом месте никак не больше десяти лет, но интерес к древностям у людей состоятельных никогда не ослабевал. Ради удовлетворения собственных прихотей они шли даже на то, что покупали в Европе средневековые замки, разбирали их на отдельные блоки и, тщательно пронумеровав каждый, собирали вновь на другом континенте — там, где жили сами. С другой стороны, существует множество фирм, специализирующихся на имитации, поскольку предметов старины со временем не становится больше, наоборот… Он сам видел только что сошедшую с конвейера «старинную мебель», на его глазах сотканные «выцветшие гобелены», на вид неотличимые от предметов производства древних мастеров. Если вдуматься, в этом нет ничего странного. Даже эксперты нехотя признают, что одновременно с развитием техники копирования совершенно исчезла разница между копией и оригиналом…

Аксель остановился на площадке второго этажа и облокотился о неприятно скрипнувшие под его весом перила. Пожалуй, стоит вести себя поосторожнее… Он невольно усмехнулся. Площадка представляла собой небольшой зальчик с единственной дверью в боковой стене и уводившим в глубь дома коридором. Интересно, что на первом этаже Аксель подобной двери не заметил. Если внутреннее убранство дома — подделка под старину, то слишком уж точная, потому что сымитировать потрудились не только вид, но даже ветхость предохранительных ограждений. Он невольно посмотрел вниз — несмотря на всего лишь второй этаж, высота показалась ему достаточно внушительной. Если не удержаться, здесь можно запросто свернуть себе шею. Он перевел взгляд на угловую стойку перил, превращенную в изящную подставку для покоившейся на ней массивной фарфоровой вазы, расписанной синими драконами. Какая же династия-то? Похоже на Цзинь, а может, и Тан… А впрочем, какая разница? Когда Сол представил себе, что произойдет, если сей предмет коллекционирования случайно уронят кому-то на голову, первоначальные догадки об эпохе ее изготовления отошли на второй план.