Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

Приблизился Штертебекер. С ним рядом -Углекрад, его правая рука.

Штертебекер:

-Встань!

Глаза Оскара все так же устремлены к луне, мысли -к левому приделу церкви, поэтому он не встал, и Углекрад по знаку Штертебекера выбил из-под меня барабан.

Встав, я спрятал жестянку под своей курткой, чтобы надежнее уберечь ее от дальнейших повреждений.

Смазливый паренек, этот Штертебекер, подумал Оскар, глаза, правда, чуть глубже посажены и чуть ближе расположены, чем надо, зато нижняя часть лица подвижная и смышленая.

-Ты откуда идешь?

Итак, начинается выспрашивание, и, поскольку это приветствие пришлось мне не по душе, я снова возвел глаза к лунному диску, вообразил луну -которая готова стерпеть что угодно барабаном и сам удивился столь непритязательной мании величия.

-Штертебекер, гляди, он лыбится.

Углекрад внимательно следил за мной и предложил своему шефу то, что у них именовалось "чисткой". Другие, на заднем плане, а именно прыщеватый Львиное Сердце, Мистер, Колотун и Путя, -все были за чистку.

Все так же не отрывая глаз от луны, я разбирал слово -чистка -по буквам. Красивое словечко, только вряд ли оно сулит что-нибудь приятное.

-Здесь я решаю, когда чистить! -так подытожил Штертебекер воркотню своей банды, после чего обратился ко мне: Мы тебя не раз видели на Банхофштрассе. Чего ты там делал? Откуда пришел?

Сразу два вопроса. Оскару следовало ответить по меньшей мере на один, если он по-прежнему хотел оставаться хозяином положения. Отвратив лицо от луны, я поглядел на Штертебекера своими голубыми магнетическими глазами и спокойно произнес:

-Я пришел из церкви.

Смутный рокот позади, за плащом Штертебекера. Они решили дополнить мой ответ. Углекрад смекнул, что под церковью я подразумеваю церковь Сердца Христова.

-Как тебя звать?

Это был неизбежный вопрос. Характер встречи его предполагал. Расспросы занимают важное место в человеческом общении. Ответом на этот вопрос живут многие более, а также менее продолжительные пьесы, как, впрочем, и оперы -возьмем, к примеру, "Лоэнгрина".

Я дождался, пока между двумя облаками блеснет лунный свет, дал этому свету возможность в течение времени, потребного, чтобы проглотить три ложки супа, воздействовать на Штертебекера голубизной моих глаз и потом отверз уста, назвал себя, завидуя воздействию этого слова, ибо имя "Оскар" не вызвало бы у них ничего, кроме хихиканья, итак, Оскар изрек: "Меня зовут Иисус", после чего наступило продолжительное молчание, пока Углекрад наконец не откашлялся:

-Шеф! Пора его почистить!

Не только Углекрад был за чистку. Сам Штертебекер, щелкнув пальцами, дал разрешение, и Углекрад схватил меня, прижал костяшки пальцев к моему правому плечу и начал их двигать, быстро, деловито, горячо, болезненно, покуда Штертебекер не скомандовал отбой, вторично щелкнув пальцами. Значит, вот что они называют "чистить"!

-Ну так как же тебя звать?

Господин в велюровой шляпе напустил на себя скучливый вид, справа сделал боксерское движение, отчего немного задрался слишком длинный рукав его плаща и на свет выглянули часы, а слева шепнул куда-то мимо меня:

-Даю одну минуту на размышление, потом Штертебекер скажет "баста".

Ну что ж, хотя бы одну минуту Оскар мог невозбранно созерцать луну, искать выход в ее кратерах и до конца обдумать единожды принятое решение стать преемником Христа. Поскольку словечко "баста" мне не понравилось, а вдобавок я не желал, чтобы эти парни распоряжались мной по своим часам, Оскар примерно через тридцать пять секунд сказал;

-Я Иисус.

То, что за этим воспоследовало, выглядело вполне эффектно, хоть и не мной было инсценировано. Сразу после моего вторичного провозглашения себя преемником Христа, еще прежде чем Штертебекер успел щелкнуть пальцами, а Углекрад приступить к чистке, раздался сигнал воздушной тревоги.

Оскар сказал "Иисус", снова вздохнул, и сирены подтвердили мои слова одна за другой, сперва та, что по соседству, у аэродрома, потом сирена на главном здании пехотной казармы в Хохштрисе, сирена на крыше гимназии Хорста Весселя, что перед самым Лангфурским лесом, сирена на Универсальном магазине Штернфельда и совсем далеко, от Гинденбургаллее, сирена Высшей технической школы. Потребовалось некоторое время, прежде чем все сирены пригорода протяжно и пронзительно, словно трубы архангелов, восприняли принесенную мной благую весть, заставили ночь вздуться и опасть, сны замелькать и разорваться, залезли в уши спящих, а луне, на которую решительно никак нельзя было воздействовать, придали зловещий смысл не поддающегося затемнению небесного тела.

Но те же сирены, которые, как сказал Оскар, были всецело на его стороне, заставили поволноваться Штертебекера, ибо по служебной линии тревога непосредственно касалась части его банды. Для начала ему пришлось отпустить четверых зенитчиков прямо через забор к их батареям, к позициям восемь запятая восемь между трамвайным депо и аэродромом. Трое, в их числе Велизарий, несли дежурство в Конрадовой гимназии, иными словами, тоже должны были немедля уйти. А остаток, человек примерно пятнадцать, он задержал при себе и, поскольку в небе ничего не происходило, продолжил допрос.

-Итак, если мы правильно тебя поняли, ты Иисус. Хорошо, оставим это. Второй вопрос: как ты это устраиваешь с фонарями и окнами? И не выкручивайся, мы в курсе.

В курсе они, положим, не были. Но какие-то успехи моего голоса им, без сомнения, довелось наблюдать. Оскар присоветовал себе известную сдержанность с теми недорослями, которых сегодня коротко и ясно назвали бы хулиганами. Я постарался извинить их откровенную и отчасти неловкую целеустремленность, дабы судить их снисходительно и объективно. Итак, это были пресловутые чистильщики, про которых уже несколько недель говорил весь город, шайка малолеток, за которыми охотилась уголовная полиция и патрули гитлерюгенд. Как выяснилось впоследствии сплошь гимназисты из гимназии Конрада, Петришуле и Хорствесселыпуле. Существовала и еще одна банда чистильщиков, в Нойфарвассере, которую хоть и возглавляли гимназисты, но состояла она на две трети из учеников с Шихауской верфи и вагонного завода. Обе группы сотрудничали редко, собственно лишь в тех случаях, когда от Шихаугассе совместно прочесывали Штеффенспарк и ночную Гинденбургаллее в поисках фюрерш СНД, которые после вечерних занятий возвращались из Молодежного центра через Бишофсберг. Конфликтов группы старались избегать, сферы действия были строго разграничены, и Штертебекер считал главаря нойфарвассерской банды скорее другом, чем конкурентом. Банда чистильщиков была против всего на свете. Они обчищали служебные центры гитлерюгенда, пуще всего охотились за знаками различия и наградами фронтовиков, которые занимались в парке любовью со своими девушками, крали оружие, амуницию, бензин с зенитных батарей при содействии входящих в состав банды зенитчиков и с самого начала своей деятельности планировали большой налет на хозяйственное управление.

Ничего не зная ни о самой организации, ни о планах чистильщиков, Оскар, который в ту пору чувствовал себя заброшенным и несчастным, надеялся среди этих подростков почувствовать себя под надежной защитой. В глубине души я уже был заодно с этими парнями, пренебрег чрезмерной разницей в возрасте -мне было без малого двадцать -и сказал себе: "Почему бы тебе и не продемонстрировать этим парням образчики своего искусства? Подростки -люди любознательные. Тебе тоже когда-то было пятнадцать и шестнадцать. Яви им образец, продемонстрируй им что-нибудь. Они будут тобой восторгаться, возможно, когда-нибудь покорятся тебе. Ты вполне способен испробовать свое отточенное опытом воздействие, так не мешкай же, следуй своему призванию, собери вокруг себя учеников и стань преемником Христа".

Штертебекер, вероятно, догадывался, что моя задумчивость имеет веские причины. Он дал мне время, и я признателен ему за это. Конец августа. Лунная ночь, почти безоблачная. Воздушная тревога. Два-три прожектора на берегу, возможно, самолет-разведчик. Как раз в те дни пришлось оставить Париж. Напротив меня многооконное здание шоколадной фабрики "Балтик". После продолжительной пробежки группа "Центр" остановилась на Висле. Фабрика "Балтик", во всяком случае, не работала больше на розничную торговлю, а производила шоколад исключительно для авиации. Пришлось и Оскару принять как данность, что солдаты генерала Паттона выгуливают свои американские мундиры под Эйфелевой башней. Эта мысль причиняла мне боль, и Оскар воздел свою барабанную палочку. Столько совместных часов с Розвитой! Штертебекер заметил это движение, его взгляд последовал за палочкой, а с палочки соскользнул на шоколадную фабрику. В то время как в Тихом океане средь бела дня очистили от японцев целый остров, здесь одновременно отражался месяц во всех окнах. И Оскар сказал всем, кто желал его слышать: Сейчас Иисус разрежет голосом стекло. Еще прежде, чем я разделался с первыми тремя окнами, мой слух уловил высоко над головой жужжание мухи. Когда еще два стекла утратили лунный свет, я подумал: не иначе это умирающая муха, раз она так громко жужжит. Далее я своим голосом окрасил в черный цвет остальные стекла верхнего этажа и убедился, что большинство прожекторов страдает бледной немочью, прежде чем вынуть отражение огней родом, по всей вероятности, с батареи, что возле Нарвикского склада, из окон среднего и нижнего этажа. Сперва палили береговые батареи, потом я довел до конца средний этаж. Сразу после этого батареи Старой Шотландии, Пелонкена и Шеллмюля получили приказ открыть огонь. В нижнем этаже было три окна, и ночные штурмовики, взлетев с аэродрома, пронеслись прямо по-над крышей фабрики. Я не успел еще разделаться с нижним этажом, как зенитная артиллерия смолкла, предоставив ночным истребителям право сбивать четырехмоторный бомбардировщик дальнего действия, который уже вели три прожектора.