Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров

class="p1">Жанром, в котором преимущественно велись эксперименты по выработке нового стиля, было послание: оно позволяло рисовать образы автора и собеседника и непринужденно беседовать на все темы. Рядом с дидактическим посланием, идущим от XVIII века, особо выделяется легкое дружеское послание («Мои пенаты» Батюшкова, 1811–1812, опубликовано в 1814). Жанром, в котором полнее всего выражались результаты этих экспериментов, была элегия с ее центральным образом поэта-мечтателя — от пространной медитативно-философской у Жуковского («Сельское кладбище», 1802; «На кончину… королевы Виртембергской», 1819) до печальной любовно-дружеской у Батюшкова; элегия широко вбирала опыт духовной оды и описательной поэзии XVIII века. Жанр песни раздваивается: романсы приобретают элегическую окраску (Жуковский, потом Е. А. Баратынский), а с актуализацией идеи народности появляются первые имитации русских песен (А. Ф. Мерзляков, потом А. А. Дельвиг). Как новый романтический жанр утверждается баллада на средневековом западном или русском материале («Людмила» Жуковского, 1808, затем «Песнь о вещем Олеге» А. С. Пушкина, 1822); увеличившись в объеме, баллада дала первую русскую романтическую поэму — «Двенадцать спящих дев» Жуковского (1810–1817, отдельное издание — 1817). Соединяя черты послания и песни, рисует необычный образ поэта-гусара Д. В. Давыдов (позднее, используя элементы послания и элегии, создает образ поэта-бурша Н. М. Языков); на стыке элегии и баллады будет разрабатывать свои «думы» К. Ф. Рылеев.

Традиционные классицистические жанры начинают отмирать. Гражданская ода постепенно теряет жанровые признаки и превращается в публицистическое стихотворение свободной формы (ср. «Вольность», 1817, опубликовано в 1856, «Наполеон», 1821, опубликовано в 1826, и «Клеветникам России», 1831, у Пушкина); уникальной попыткой трансформировать прежнюю оду в духе романтизма был «Певец во стане русских воинов» Жуковского (1812). Духовная ода у Ф. Н. Глинки превращается в религиозную элегию. Сатира продолжала существовать у М. В. Милонова, А. Н. Нахимова, Рылеева, но позднее сохранилась лишь в стилизациях. Наиболее жизнеспособным оказался басенный жанр — благодаря таланту И. А. Крылова, который вернул в него просторечие, но без шутовского комизма; от этого его басни (1‐е издание, 1809) стали восприниматься как воплощение народной мудрости. В другом направлении работал А. Е. Измайлов, стараясь приблизить басню к бытовой зарисовке. После них басня выходит из употребления и остается лишь предметом пародий.

Второй этап — около 1820–1830‐х; его центральная фигура — Пушкин. Господствующее западное влияние этого времени — Дж. Г. Байрон (часто через французские переводы), в меньшей степени — И. В. Гете (для поэтов-«любомудров», противопоставивших поэзии чувства «поэзию мысли») и А. Шенье. Соперничество «архаического» и «новаторского» стиля в поэзии заканчивается победой второго; П. А. Катенин делает смелую попытку синтеза, представляя романтизм как один из допустимых вариантов классицизма, но не находит отклика. Среди поэтов-декабристов Рылеев и В. К. Кюхельбекер еще сохраняют особенности архаического стиля, но А. А. Бестужев-Марлинский и А. И. Одоевский полностью переходят на новый; среди поэтов-«любомудров» С. П. Шевырев экспериментирует с архаизмами, но Д. В. Веневитинов свободен от них. Последним памятником архаического стиля в поэзии был перевод «Илиады», сделанный Н. И. Гнедичем (1829). В романтизме античность воспринимается по-новому — как историческая экзотика, и больше греческая, чем римская. Подобным образом был переосмыслен традиционный жанр эклоги-идиллии (А. А. Дельвиг), не получивший дальнейшего развития. Вместо него стал разрабатываться жанр небольших «подражаний древним» («Редеет облаков летучая гряда…» Пушкина, 1820, опубликовано в 1824, и др.). Романтическая элегия обогащается фоном экзотической природы, перекликающимся с чувствами героя: это самая законченная ее форма («Погасло дневное светило…», 1820, «К морю», 1824, Пушкина, «Финляндия» Баратынского, 1820, опубликовано в 1826, «Нарвский водопад» П. А. Вяземского, 1826). После этого она постепенно теряет жанровую отчетливость и превращается в лирические стихотворения разного вида («Воспоминание», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», оба 1829, Пушкина). У Вяземского и Баратынского элегические стихи сохраняют больше рациональной четкости, у Языкова и Веневитинова — они вольнее и аморфнее: жанровые границы постепенно размываются. Романтическая баллада начинает освобождаться от избыточного лиризма (ср. «Людмилу», 1808, и «Ленору», 1831, у Жуковского) и дает толчок развитию нового картинно-повествовательного стиля, поначалу на экзотическом материале («Утопленник», 1828, «Делибаш», 1829, опубликовано в 1832, Пушкина).

Главным событием второго этапа стало освоение большого жанра романтической поэмы. Подготовкой к ней были сказочные поэмы 1810‐х годов на древнерусские темы (вершина их — «Руслан и Людмила» Пушкина, 1820). Переломным стал «Кавказский пленник» Пушкина (1822): экзотический фон, одинокий загадочный герой, разочарованный и гонимый, чья-то трагическая гибель в кульминации и главным образом напряженный лиризм, в котором теряется прерывистый и нарочито неясный сюжет. По этому образцу с различными вариациями сочиняются «Чернец» И. И. Козлова (1825), «Борский» А. И. Подолинского (1829), «Эда» Баратынского (1824, опубликовано в 1826) и др.; к нему близки поэмы с историческими героями («Войнаровский» Рылеева, 1825); завершением этой традиции станут поэмы М. Ю. Лермонтова. Между тем Пушкин стремился выйти из единообразного лиризованного стиля к сочетанию взаимооттеняющих функциональных стилей: в «Полтаве» (1829) чередуются романтический лиризм, объективная картинная точность и одический пафос, стилизованный под XVIII век; в «Медном всаднике» (1833, опубликовано в 1837) контрастируют высокий стиль в теме Петра и Петербурга и прозаизированный — в рассказе о «маленьком чиновнике». Завершение этих исканий — роман в стихах «Евгений Онегин» (1823–1831, 1‐е полное издание — 1833) с его сложной игрой лиризма, объективности и господствующей над ними иронии. Пушкин впервые ввел в стихотворный эпос картину русской современности (раньше она была возможна лишь в сатире), и это сразу переосмыслило романтический сюжет: загадочность героя и героини оказалась мотивирована окружающей их действительностью, Онегин стал первым в русской литературе образом «лишнего человека», а роман был назван «энциклопедией русской жизни» (В. Г. Белинский). За «Евгением Онегиным» последовали другие романтические поэмы на фоне современности (от «Бала» Баратынского, 1828, до «Тамбовской казначейши» Лермонтова, 1838), но наибольшее влияние он оказал на «Героя нашего времени» Лермонтова (1839–1840) и последующую русскую прозу.

Третий этап — после 1830 года, его центральные фигуры — Лермонтов и отчасти Ф. И. Тютчев. Господствующее западное влияние этого времени — французский романтизм (А. Ламартин, О. Барбье, меньше В. Гюго). Стиль поэзии становится напряженным, патетическим, гиперболическим, играющим космическими образами и смелыми метафорами; первые черты его видны в лирике А. И. Полежаева, потом у В. Г. Бенедиктова, В. Г. Теплякова и др. В более сдержанной форме он служит главным образом публицистической поэзии («Смерть поэта», 1837, опубликовано в 1858, «Последнее новоселье», 1841, Лермонтова). Этому «неистовому стилю» оттенением стал «картинный стиль» подчеркнутой ясности, идущий от позднего Пушкина («Бородино», 1837, «Спор», 1841, Лермонтова); в него начинают проникать реалистические подробности, поначалу тоже ощущаемые как экзотика (кавказские поэмы Полежаева, 1832). Искусное сочетание этих двух разновидностей романтического стиля обеспечило удачу последних поэм Лермонтова — «Демона» (1829–1839, полностью опубликовано в 1860) и «Мцыри» (1840). В стороне от этой стилистической эволюции Тютчев обновляет «поэзию мысли», сочетая малый жанр романтического фрагмента с высоким стилем XVIII века; но этот опыт остается невостребованным, поэты кружка Н. В. Станкевича в философской лирике предпочитают следовать немецким романтикам, а поэты-петрашевцы в публицистической лирике — французским. Аналогичным