Трибуле - Мишель Зевако

Прошлой ночью король вернулся в Лувр. Покинув Маладру, он вернулся в родную пристань никем не замеченный. Привыкший к подобным ночным экспедициям, король устраивал их так, чтобы никто не мог его увидеть: не потому что хотел спасти королевское достоинство… (он считал себя выше такого), а потому что пытался избежать вопросов герцогини д’Этамп, весьма ревнивой и подозрительной.

Итак, кроме интимных конфидентов короля, никто не знал секрета его амурных похождений. Вернувшись, Франциск посмотрел в зеркало и нашел себя очень бледным.

Постепенно он освобождался от суеверного страха…

«Нет, нет! – убеждал он себя. – Я имел дело не с призраком! Она была как никогда живой! А между тем, – содрогнулся король, – она несла в себе смерть!.. Как! Я отравлен! Значит, мой организм уже начал разрушаться, когда она произнесла свою чудовищную угрозу!..»

В Лувре находилось много врачей.

Но Франциск I не доверял ни одному из них.

Какое-то время он возбужденно ходил по кабинету, но в конце концов лег спать и забылся лихорадочным сном.

На рассвете он уже был на ногах и приказал срочно доставить во дворец мэтра Рабле.

«Если кто-то и может меня спасти, – подумал он, – то только он»[41].

– Сир! – объявился Рабле. – Вот я и прибыл по приказу Вашего Величества, хотя и удивлен честью, какую вы мне оказали, тем более что я вовсе не надеялся оказаться здесь…

– А чего же вы ожидали, мэтр?

– Я подумывал, что меня хотят присоединить к Этьену Доле, сир… Я вызываю такую же ненависть, как и мой несчастный друг, сир. Не удивительно, что я поверил: меня ждет такая же участь.

– О какой же это ненависти вы вздумали говорить?

– О ненависти иностранца, раздувающего среди нас ветер смерти. Месье де Лойола, без сомнения, человек почтенный, но чрезмерное усердие заносит его слишком далеко… Сир, не гневайтесь и позвольте мне говорить, потому что вы оказали мне честь, призвав меня… Честь, какой я давно не знавал.

Король почувствовал укор в его словах.

– Говорите, мой славный Рабле, – произнес он с той ласковостью в голосе, какая появлялась у него, когда собеседник был нужен ему, – говорите, не стесняйтесь

– Сир! – воскликнул Рабле, и в глазах его засветилась радость. – Если Ваше Величество говорит мне это от всего сердца, думаю, что мой бедный друг спасен…

– Значит, Доле ваш друг?

– Да, сир, – ответил философ с удивительной решительностью, – и я польщен этой дружбой почти так же, как королевским расположением…

– Мне кажется, мэтр, вы преувеличиваете!

– Нет, сир, потому что Ваше Величество разрешил мне говорить открыто. Итак, я сказал, что месье Лойола питает чрезвычайную ненависть к Этьену Доле. Чем вызвана эта ненависть? Тем, что Доле – ученый. Но, сир, справедливо ли наказывать человека только за то, что он слишком умен? В таком случае вашему величеству следовало бы опасаться!

Король улыбнулся комплименту, особенно ценному, потому что исходил он из уст Рабле.

– Нет никаких других претензий к Доле, – продолжал Рабле. – Что он сделал? У него нашли запрещенные книги? Библию, переведенную на французский язык? Но, сир, клянусь, что Доле не печатал этих книг, их ему тайно подложили из злобы и ненависти! Ах, сир! – продолжал Рабле, ободренный видимым расположением короля. – Ваше Величество слишком великодушен. Чтобы позволить совершиться такому преступлению. Пусть месье Лойола отправляется к себе на родину. Испания – страна мрачных философов и жестокой религии. Тогда как наша страна для нас – отчизна ясности, света. Мы не любим таких сложных и столь многозначных рассуждений. Никто во Франции не поймет, почему такая страшная беда обрушилась на Этьена Доле. Без него, сир, ваше правление потускнеет.

Рабле в эти минуты был прекрасен. Он отбросил маску язвительного веселья, столь привычную для него. Он знал, чем рискует, говоря с королем так открыто и смело, но глубокое дружеское чувство в Доле увлекало его.

– Успокойтесь, мэтр. Мы подумаем о сказанном вами…

– Сир, я вижу, что Ваше Величество взволнован. Догадываюсь, что он вынужден наказать Доле против своей воли и что испанский монах не внушает ему особой симпатии.

– А ведь это правда, черт побери!.. Эх, если бы он прибыл не по повелению римского папы…

– Сир! Спасите Доле!

– Ладно… там увидим.

– Сир, прошу вас, вспомните про помилование… Проявление милосердия – спонтанное движение сердца… Завтра, может быть, вы забудете о несчастном, изнывающем в глубоком каменном мешке только за то, что он не понравился посланцу иностранного суверена…

Рабле был необходим Франциску I.

Кроме того, мы должны сказать правду: король вовсе не питал ненависти к Доле и наконец он готов был при случае показать, что умеет вырваться из-под унизительной опеки Церкви.

Суммировав все эти обстоятельства, король слушал Рабле более чем благожелательно, чего не сделал бы в другое время.

– Посмотрим, мэтр, – сказал он. – Вы, выходцы из церковного сословия, знающие вероучение и упражняющиеся в изучении догм, вы должны лучше понимать этого человека… Что вы на это ответите?

– Клянусь своей головой, Доле – честная душа; у него гордый ум. Это один из людей, достойно оценивающих правление Вашего Величества.

– Хорошо! Да будет он свободным!

– Этот поступок, сир, останется в истории. Обещаю вам!

– Сегодня же я отдам приказ об освобождении Доле. В сущности, эта история с книгами очень темна… Не будем больше о ней говорить. Я дал вам слово, мэтр… А как залог моего обещания возьмите это…

И Франциск I на глазах изумленного Рабле снял с шеи золотую цепь. Король протянул ее ученому доктору. Тот низко поклонился, принимая королевский подарок, и сразу же надел на себя цепь. Эта цепь была очень ценнным украшением. Она состояла из четырех звеньев, каждое из которых было образовано четырьмя маленькими золотыми колечками[42]. То есть четыре цепи складывались в одну, большую.

Рабле поблагодарил короля и уже готовился проститься с ним, когда Франциск заговорил:

– А теперь, когда мы урегулировали дела Доле, не захотите ли вы, мэтр, заняться моими проблемами?

– Сир, я в вашем полном распоряжении. Если вы только что говорили о моем бедном друге, то это потому, что меня взволновали боль и возмущение… Простите меня, ваше величество.

– Надо быть добрым к вашим друзьям, – благодушно бросил король. – Могу я хоть ненадолго стать вашим другом?

– О, сир! Вы и представить себе не можете, как я всегда был предан вам.

– А настолько ли велика ваша преданность, чтобы она побудила вас остаться здесь?.. Мэтр Рабле, вам надо поселиться в Лувре… на некоторое время. Когда я поеду в Фонтенбло, вы последуете за мной. С вам будут обходиться по заслугам, мэтр, то есть как с принцем крови. Вам привезут ваши книги и бумаги. Вам значительно лучше будет работать именно здесь… Ну? Принимаете мое предложение?