Александр Македонский. Трилогия (ЛП) - Мэри Рено

Старую, изрытую дорогу к театру подровняли и расширили. Сладко пахнет пыль, прибитая горной росой, пронзительно свеж предрассветный воздух.

Прошли с факелами солдаты, назначенные расчистить путь… Конечно, пришлось кой-кого подвинуть, но все это по-дружески, полюбовно: кто расталкивает, кого расталкивают — они зачастую из одного племени, земляки-родичи… В свете безоблачной зари факелы стали бледнеть.

Розовый свет коснулся вершин за Эгами — и засверкало великолепие парадное: высокие алые шесты с золочеными львами и орлами; и знамена, плывущие по ветру; и гирлянды из цветов и плюща, перевитые лентами… И триумфальная арка, с резьбой раскрашенной про подвиги Геракла… А наверху на арке — Победа протянула вперед позолоченные лавровые ветви, и возле нее, по обе стороны, два мальчика, живых; оба златокудрые, наряжены Музами, фанфары в руках.

Филипп — в пурпурной мантии с золотой пряжкой и в золотом лавровом венке — стоял на древнем каменном акрополе, в переднем дворе, повернувшись навстречу легкому утреннему ветру. Стоял и слушал. Первый посвист птиц на заре, звон и трели музыкальных инструментов — это оркестранты настраиваются, — голоса из толпы, команды распорядителей… И над всем этим неумолчный, низкий рев водопадов. Потом повернулся к востоку, оглядел равнину у Пеллы; увидел море, отражавшее свет зари… Вот оно, его пастбище. Зеленое, сочное, пышное… И соперников больше нет, у всех рога пообломаны!.. Он жадно вдыхал пряный, ласковый ветер.

Рядом с ним, чуть позади, в алой тунике, перехваченной поясом с каменьями, вместе с женихом стоял Александр. На его ярких волосах, свежевымытых и расчесанных, красовался венок из полевых цветов. Добрая половина греческих государств прислала царю золотые венцы, — подарки почетные, — но ему не досталось ни одного.

Во дворе уже построились царские телохранители, приготовились к выходу. Павсаний, их командир, расхаживал перед шеренгами взад-вперед. Когда проходил мимо — люди беспокойно подравнивались или с оружием суетились… Только потом замечали, что он на них и не смотрит.

Невеста стояла на северном бастионе, в окружении женщин своих. Ее только что подняли с брачной постели. Никакого удовольствия она не испытала в эту ночь, но всё оказалось не так уж страшно. Вёл он себя очень прилично, и был не слишком пьян; и о юности её, о девственности её всё время помнил… И даже оказался не так уж и стар… Она его больше не боялась. Перегнувшись через каменный парапет, она сейчас разглядывала длинную змею процессии, собиравшейся под стенами. Рядом стояла мать, смотрела вниз во двор; губы её шевелились, но шепот был не громче дыхания. Клеопатра и не старалась расслышать слова: колдовство она чувствовала, как жар от огня. Но пора отправляться в театр, вон носилки уже готовы… А скоро она поедет в свадебное путешествие — и всё это останется позади. Даже если Олимпия и появится в Эпире — Александрос сумеет с ней управиться. Всё-таки, иметь мужа — это совсем неплохо!..

Зазвучали фанфары Муз. Сквозь Арку Победы, под изумленные возгласы, прошли Двенадцать Богов, двигаясь к своим алтарям. Каждую платформу везут кони, подобранные по масти, в красных с золотом попонах. Деревянные статуи вырезаны в божий рост — пяти локтей — и расписаны афинским мастером, который с самим Апеллесом работал.

Царя Зевса — на троне, со скипетром и орлом, — скопировали, уменьшив, с гигантского Зевса в Олимпии. Трон позолочен, одеяние не гнется от самоцветов и накладного золота… Аполлон одет как музыкант, с золотой лирой… Посейдон на колеснице с морскими конями… Деметра в венце из золотых колосьев, окружена мистами с факелами в руках… Потом царица Гера со своими павлинами… Остряки заметили, что супруга Царя Зевса оказалась от него далековато. Потом Дева Артемида, с луком за плечом, держит за рога коленопреклонного оленя… Дионис, нагишом, верхом на пятнистой пантере… Афина, в шлеме и со щитом, только без аттической совы конечно… Гефест с молотом… Арес, пожирая поверженного врага, сурово смотрит из-под шлема с высоким гребнем… Гермес застегивает крылатые сандалии свои… Едва прикрытая развевающейся вуалью, с крошкой-Эросом возле, восседает на троне из цветов Афродита… Многим показалось, что она смахивает на Эвридику. А та еще не оправилась после родов, сегодня не появится.

Фанфары проводили двенадцатую платформу. Пошла тринадцатая.

Статуя Филиппа сидела на троне с орлом на спинке и с леопардами-подлокотниками, придавив ногами крылатого быка в персидской тиаре и с человечьим лицом. Скульптор сделал царя постройнее нынешнего, и без шрамов, и лет на десять моложе, — но в остальном он был, как живой; казалось, вот-вот зашевелится.

Раздались приветственные крики — но как-то нестройно, не дружно. Слышалось в них чье-то молчание, как холодную струю ощущаешь в теплом море. Один старик, селянин, бормотнул другому:

— Надо было б его поменьше сделать, а?

Оба с опаской посмотрели вслед богам и осенили себя древним знаком, отводящим беду.

Следом двинулась македонская знать, вожди; Александрос Линкестид и все остальные. Видно было, что даже люди из самых дальних гор одеты в хорошую тканую шерсть с отделкой по кайме, и золотая брошь у каждого… Старики вспоминали прежние времена, когда ходили в овчинах, и даже булавка бронзовая роскошью была, — вспоминали и щелкали языками, дивясь как быстро всё изменилось.

Звонкие флейты грянули дорийский марш — пошел первый отряд царской гвардии, с Павсанием во главе. Гвардейцы щеголяли в парадных доспехах, улыбаясь друзьям в толпе. Сегодня праздник; никто не требует суровости, как на учениях… Только Павсаний смотрел прямо перед собой, на высокий портал театра.

Затрубили старинные рога, раздались крики «Да здравствует царь!..» — теперь двинулся вперед сам Филипп. Белый конь, пурпурная мантия, золотой оливковый венец… Его зять и сын — по обе стороны, отстав на полкорпуса.

Из толпы размашисто показывали фаллические знаки на счастье жениху; пожелания выкрикивали, чтобы деток побольше, здоровеньких… Но возле арки ожидала компания молодежи — те дружно завопили: «Александр!..»

Он улыбнулся и посмотрел на них, с любовью. Много лет спустя, уже генералами и сатрапами, они будут хвастаться этим мигом — а их слушатели молча завидовать.

Замыкал шествие второй отряд стражи. А потом, после всех, пошли жертвы; по одной для каждого бога; первым — белый бык, с гирляндой на шее и с золотой фольгой на рогах.

Из сиянья зари проклюнулось солнце — и всё засверкало. Море, и роса на траве, и хрустальные паутинки на желтом ракитнике; драгоценные камни, позолота, полированная бронза…

Боги въехали в театр. Через высокий портал — и к оркестре. И встали по кругу, каждый возле своего алтаря. Их быстро подняли, установили на постаменты… Тринадцатое божество алтаря своего не имело, но ему здесь принадлежало всё, — его поставили в середине.

Снаружи на дороге, царь подал знак — Павсаний гаркнул команду — передовой отряд царской стражи четко разошелся в стороны, развернулся и примкнул к арьергарду, позади царя.

До театра еще несколько сот шагов. Вожди, оглянувшись, увидели, что гвардия отходит. Похоже, на этот участок пути царь доверяется им?.. Польщенные этой милостью, они расступились, чтобы дать ему место в своих рядах.

Павсаний, не замеченный никем, кроме своих людей, — а те решили, что это их не касается, — Павсаний зашагал к порталу.

Филипп увидел, что вожди его ждут; подъехал к ним, оставив стражу позади, и улыбнулся:

— Идите, друзья мои. Заходите. Я после вас.

Они двинулись вперед. Только один старик не тронулся с места; и спросил с македонской прямотой:

— Без охраны, царь? В этой толпе?

Филипп наклонился и похлопал его по плечу. Он с самого начала надеялся, что кто-нибудь спросит такое, и заранее приготовил ответ:

— Меня мой народ охраняет, этого достаточно. И пусть все иноземцы это видят. Спасибо тебе за заботу, Арей, но ты иди.

Вожди ушли вперед, он придержал коня и снова оказался между женихом и Александром. Из толпы со всех сторон радостные приветствия; и впереди, в театре, тоже друзья… Он широко улыбался; он давно мечтал о таком дне, когда его признают все. Царь, избранный народом! А эти южане смеют называть его тираном — так пусть убедятся!.. Пусть-ка посмотрят, нужен ли ему квадрат копейщиков вокруг, каким окружают себя тираны?.. И пусть Демосфену расскажут. Демосфену!

Он натянул поводья и поманил. Двое слуг подошли к обоим Александрам и встали, готовые принять их коней.

— Теперь вы, сынки.

Александр, смотревший, как вожди входят в театр, быстро оглянулся на отца:

— Разве мы не с тобой?

— Нет, — твердо ответил Филипп. — Неужто вам не сказали? Я иду один.

Жених смотрел в сторону, чтобы скрыть замешательство. Кому идти первым? Неужто им сейчас это выяснять, перед всем народом? Последний из вождей уже входил в портал. Не мог он теперь пойти, один.