Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

Ближе к Новому мосту над остроконечными коньками кровель возвышалась колоколенка церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, чьи колокола по приказу Екатерины Медичи подали сигнал к началу истребления гугенотов в Варфоломеевскую ночь – 24 августа 1572 года.

Когда Сигоньяк вдоволь налюбовался этой картиной, полной бесчисленных подробностей, Тиран повел его к «Ля Самаритэн». Туда обычно сбегаются окрестные зеваки и подолгу ждут, пока железный звонарь, приводимый в движение сложным гидравлическим устройством, начнет отбивать время. Но путешественнику, впервые оказавшемуся в Париже, не грешно и поротозейничать. Оба – барон и его спутник – некоторое время переминались с ноги на ногу в ожидании, пока раздастся веселый перезвон курантов, и разглядывали позолоченные скульптуры Христа, беседующего с Самаритянкой у колодца, а также пояс Зодиака с шаром из черного дерева в центре, указывающим положения Солнца и Луны, и еще одну полую статую на самом верху башенки, служащую флюгером.

Наконец стрелка добралась до цифры «десять». Колокольчики залились серебром, им вторили большие колокола, выпевая мелодию сарабанды. Железный звонарь поднял руку, и его молоток отсчитал десять веских ударов по бронзовому диску. Этот хитроумный механизм, построенный фламандцем Линтлаэром, изрядно позабавил Сигоньяка. Барон не имел ни малейшего представления о многих технических новинках того времени, поскольку еще ни разу в жизни не покидал своей усадьбы, затерянной в глуши Гаскони.

– Теперь поглядим в другую сторону, – пробасил Тиран. – Вид там не столь великолепен, потому что постройки на мосту Менял ограничивают кругозор, а здания на набережной Межиссери не стоят ни единого доброго слова. Зато башни церкви Сен-Жак, колокольня Сен-Мерри и шпили дальних церквей сразу дают понять, что вы в столице. Здания, возвышающиеся на острове Ситэ и вдоль главного русла Сены величавы, а их кирпичные фасады словно связаны воедино сплошным поясом из белого камня. И как удачно замыкает их Часовая башня с ее островерхой кровлей, по вечерам прорезающей мглу небес! А треугольная площадь Дофина, которая как бы размыкается напротив бронзового короля и открывает взгляду ворота дворца, – разве не по праву она слывет одной из красивейших в Европе? А церковь Сент-Шапель, возведенная как хранилище священных реликвий и славящаяся на весь мир своими великолепнейшими витражами, – как стройно возносит она свой шпиль над черепичными кровлями со множеством мансард и слуховых окон, обрамленных затейливыми наличниками! И все это сверкает новизной, блестит свежими красками, но удивляться тут нечему – все эти здания построены совсем недавно, мальчишкой я играл с приятелями в бабки на пустырях, где они теперь стоят. Благодаря щедрости королей Париж день ото дня становится все краше, вызывая изумление чужеземцев, которые, вернувшись домой, рассказывают всякие чудеса о столице Франции, а приезжая снова, находят Париж выросшим и еще более похорошевшим.

Сигоньяк улыбнулся и слегка пожал плечами:

– Меня, любезный Тиран, не так удивляют величина, богатство и пышность дворцов и храмов, как неисчислимые толпы людей, снующих по улицам, площадям и мостам. Они словно муравьи в потревоженном муравейнике, и в этой беспорядочной суете невозможно понять, какую цель преследует каждый из них. С трудом верится, что у каждого из этого несметного множества есть крыша над головой, постель – не важно, плохая или хорошая, и пища на каждый день, чтобы не умереть с голоду. Какая требуется масса съестного, сколько гуртов скота, кулей муки и бочек вина, чтобы прокормить всех этих людей, собравшихся в одном месте, тогда как в ландах можно скакать целый день и за это время встретить одного, а реже двух человек!

Скопление парижан на Новом мосту и в самом деле могло поразить человека из провинции. Мост был так широк, что на нем могли разъехаться шесть конных экипажей. Края моста были предоставлены пешеходам, а посередине вереницами тянулись в обе стороны кареты, запряженные парой или четверней. Одни – лакированные и позолоченные, обитые внутри бархатом, с зеркальными стеклами, хрустальными фонарями, гербами на дверцах и ливрейными лакеями на запятках – мерно покачивались на мягких рессорах. Сытые краснолицые кучера едва сдерживали в толчее прыть своих рысаков. Другие, чьи хозяева имели более скромный достаток, выглядели далеко не так импозантно: облупившийся лак, кожаные занавески, скверные рессоры и неповоротливые лошадки, которых то и дело приходилось подбадривать кнутом. В одних восседали пышно разодетые придворные и сверкающие украшениями дамы; в других тряслись адвокаты, нотариусы, медики и прочие ученые мужи. Иногда среди карет втискивались повозки, груженные камнем, строительным лесом или бочонками с вином или соленой рыбой, и при каждой заминке возчики с сатанинской яростью принимались поносить имя божье. В этом движущемся и гудящем лабиринте лавировали верховые, но с каким бы искусством они ни правили, ступицы высоких колес, смазанные дегтем, неизбежно пачкали их сверкающие сапоги.

Портшезы и носильщики старались держаться ближе к парапету, чтобы их не увлек за собой общий поток. Когда же через мост гнали стадо рогатого скота, хаос достигал предела. Быки в ужасе метались из стороны в сторону, наклоняя могучие головы к земле и стремясь избежать палок погонщиков и укусов пастушьих собак. Лошади, завидев их, шарахались и норовили встать на дыбы, пешеходы бросались врассыпную, спотыкаясь о собак и падая носом в грязь. Одна дама, накрашенная и нарумяненная, сплошь в мушках, стеклярусных блестках и огненного цвета бантах, несомненная жрица Венеры, вышедшая на промысел, поскользнулась на высоких каблуках и рухнула навзничь, вызвав хохот здешних зубоскалов, которые лишь с трудом придали ей вертикальное положение. Ну а если на мосту появлялся отряд дворцовой гвардии, направляющийся на смену прежнему караулу, с развернутым знаменем и с барабанщиком во главе, тут уж волей-неволей толпе приходилось потесниться – сыновья Марса не считаются с препятствиями.

– Это здесь дело самое обычное, – пояснил Тиран Сигоньяку, которого всецело захватило столь необычное зрелище. – Сейчас мы выберемся из этой мясорубки и отправимся к тому месту, где обитают самые необычные завсегдатаи Нового моста, эти фантастические персонажи, к чьим странностям стоит приглядеться. Ни один город в мире, за исключением Парижа, не знает таких чудаков. Они словно вырастают между камнями мостовой подобно цветам или, вернее, грибам, для которых нет более благоприятной почвы, чем городская грязь… Ага! Вот и дю Майе, уроженец Перигора по прозвищу «Поэт с помойки», явился на поклон к бронзовому королю. Кое-кто считает, что это не человек, а обезьяна, удравшая из зверинца, но лично я, судя по его тупости, наглости и нечистоплотности, все-таки считаю его человеком. Обезьяны ищут на себе насекомых, а дю Майе такими хлопотами себя не утруждает; при этом желудок у него всегда так же пуст, как и голова. Подайте ему милостыню, и он примет ее, бранясь и проклиная вас. И это еще одно подтверждение, что он человек, ибо он не только грязен и неразумен, но, вдобавок, неблагодарен!..