Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

Блазиус знай нахваливал здешнее вино и наполнял свой стакан снова и снова, не забывая товарищей. Он был не из тех пьяниц, которые служат Бахусу в одиночку: ему нравилось пить самому не меньше, чем поить других. Тиран и Скапен, разумеется, не отставали, зато Леандр, как обычно, скромничал, так как боялся избытком спиртного повредить чистоте своего лица, что совсем ни к чему исполнителю ролей первых любовников. Ну, а барона продолжительное воздержание в замке Сигоньяк приучило к сугубой трезвости, и нарушал он это правило с большой неохотой. Помимо того, его все еще тревожило присутствие в гостинице незнакомца, показавшегося ему знакомым. Хотя что может быть более заурядным, чем появление нового постояльца в открытом для любых гостей заезжем дворе?

Обед, он же и ужин, прошел шумно. Разгоряченные отменной едой и вином, довольные тем, что наконец-то оказались в Париже – Мекке всех искателей успеха, согретые густым теплом очага после долгих дней в промозглом фургоне, актеры предавались самым невероятным фантазиям. В мечтах они уже соперничали с труппами «Бургундского отеля» и театра «Маре»[55]. Им бешено рукоплескали, их носили на руках, зазывали ко двору, они заказывали комедии и трагедии лучшим драматургам, капризничали, бранились с поэтами, пировали с вельможами и не знали, куда девать золото.

Леандру чудились блистательные любовные победы; единственное, на что он был согласен, – пощадить хотя бы честь королевы. Едва пригубив из своего стакана, он был пьян от собственного тщеславия, ибо после романа с маркизой де Брюйер окончательно уверился в своей неотразимости для дам. Серафина считала своим долго хранить верность шевалье де Видаленку лишь до той поры, пока в ее силок не угодит птица с более пышным оперением. Практичная Зербина планов не строила, решив довольствоваться своим маркизом, тем более что тот вскоре намеревался нагрянуть в Париж. Леонарде возраст не позволял принять участие в этой игре, поэтому она была всецело занята едой, выбирая самые лакомые кусочки. Блазиус с комическим усердием то и дело наполнял ее тарелку и подливал ей вина, что старуху только радовало.

Изабелла закончила есть раньше других, однако оставалась за столом. Ее руки рассеянно лепили из хлебного мякиша игрушечного голубка, а чистый и нежный взгляд, полный любви, был обращен на Сигоньяка, сидевшего напротив. Щеки девушки слегка порозовели в тепле, и этот румянец придал ее лицу невыразимую прелесть. Если бы герцогу де Валломбрезу случилось увидеть ее в ту минуту, он наверняка обезумел бы от страсти.

Барон, в свою очередь, с восхищением смотрел на девушку, чья душа была так же прекрасна, как ее лицо и тело. В то же время его терзала одна мысль. Да, Изабелла отказалась принять его руку и сердце, этому воспрепятствовала особая тонкость и деликатность ее душевного строя. Но, может быть, это не окончательно и надежда еще жива?

После ужина женщины поднялись в свои номера, так же поступили Леандр и барон, оставив троих пьяниц, чьи физиономии уже побагровели, приканчивать начатые бутылки.

– Запритесь понадежнее, – сказал Сигоньяк, проводив Изабеллу до двери ее комнаты. – Здесь полным-полно всевозможного люда, и надо принять все доступные меры предосторожности.

– Не бойтесь за меня, мой дорогой, – ответила девушка. – Дверь моя запирается не хуже, чем дверь какой-нибудь темницы. Кроме того, на окне прочная решетка и нет больше никаких отдушин или входов. Хозяевам гостиницы известно, что у постояльцев бывают ценные вещи, представляющие немалый соблазн для всевозможных мошенников, поэтому они заботятся о том, чтобы комнаты запирались наглухо. У себя я защищена лучше, чем какая-нибудь принцесса из рыцарского романа в башне, охраняемой драконами.

– Даже заклинания и волшебные талисманы оказываются бессильными, если враг изощрен и коварен, – возразил Сигоньяк.

– Такое случается только тогда, когда принцесса, соскучившись в заточении, сама поощряет похитителя или вестника любви, – с улыбкой заметила Изабелла. – Одним словом, если не боюсь я, то и вы, барон, можете быть спокойны: спите, и пусть сны ваши будут легки!

Прощаясь, девушка протянула свою нежную белую руку, и Сигоньяк благоговейно коснулся ее губами. Затем она вошла к себе, и барон услышал, как ключ дважды повернулся в замке, щелкнул язычок задвижки, после чего заскрежетал задвигаемый засов.

Удостоверившись, что дверь надежно закрыта, он отправился к себе, но не успел ступить на порог отведенной ему комнаты, как по стене коридора, слабо освещенной фонарем, скользнула мужская тень. Мужчина двигался почти беззвучно, хотя и прошел совсем рядом с Сигоньяком. Барон стремительно обернулся: это был тот самый незнакомец, которого он видел в кухне гостиницы. Вероятно, он направлялся в свою комнату, да и ничего особенно подозрительного в его поведении не было.

Тем не менее барон, сделав вид, будто никак не может попасть ключом в замочную скважину, замешкался и пристально проследил за незнакомцем, пока тот не скрылся за поворотом в дальнем конце коридора. Сразу после этого гулко хлопнула дверь, и эхо разнесло этот звук по всей затихшей ночью гостинице. Удостоверившись, что незнакомец, чей облик и повадки необъяснимо тревожили его, водворился в своих апартаментах, Сигоньяк наконец вошел к себе.

Спать ему не хотелось, и барон взялся писать своему преданному слуге Пьеру, что собирался сделать уже давно. Дело шло медленно, так как Пьер был не слишком силен в грамоте и мог читать только написанное прописными буквами. Вот это послание:

«Мой добрый Пьер! Вот я и в Париже, где, как все твердят, мне предстоит добиться многого и вернуть блеск моему роду, пришедшему в упадок. Но, честно говоря, пока я не вижу для этого никаких средств и способов. Разумеется, если случай приведет меня ко двору и мне удастся получить аудиенцию у нашего милостивейшего короля, услуги, оказанные моими предками его предкам, мне зачтутся. Его величество не допустит, чтобы род, вконец разоренный пограничными войнами, бесславно пресекся. Но пока, не имея иных средств существования, я играю на театральных подмостках и даже умудрился заработать этим ремеслом пригоршню пистолей, часть которых я вышлю тебе, как только подвернется случай. Возможно, мне стоило бы поступить рядовым солдатом в какой-нибудь полк, но я не хочу ограничивать свою свободу. Тому, чьи предки привыкли повелевать, ни от кого не получая приказов, не к лицу повиноваться даже в нищете.

Сообщаю тебе, что единственным заметным происшествием за все время нашего долгого пути стала моя дуэль с неким герцогом, человеком вспыльчивым и злонравным, хотя довольно искусным фехтовальщиком. И благодаря твоим урокам, я с честью вышел из этого поединка. Мне удалось ранить герцога в руку, хотя я мог бы без труда отправить его к праотцам, ибо он слабее в обороне, более вспыльчив, неосмотрителен и недостаточно стоек. Несколько раз он оказывался в такой позиции, что я мог бы покончить с ним с помощью одного из тех неотразимых ударов, которым ты так терпеливо обучал меня. Иными словами, твой ученик не посрамил тебя и после этой победы – в действительности, не такой уж трудной – заметно вырос в глазах общества.