Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич

– С двух ранчей сняли богатейший урожай, – похвалялся Костромитинов, – распашем и засеем третье, – завалим Ситху дешевой пшеницей и ячменем! – Что могут понимать в здешних делах там, в Питере, на конце другого континента?

– Мы, всего лишь служащие Компании, – осторожно говорил Ротчев, – не можем знать, что движет Главным правлением: политика или экономика. Закрытость – характерный признак любой бюрократической организации в любую эпоху…

Старовояжный промышленный стоял на корме за румпелем, бриз с моря трепал его бороду, шевелил черный мех котовой шапки. Он слушал разговор начальных людей в полуха и, поймав на себе взгляды говоривших, понял их по-своему.

– Дело говорите! – откликнулся. – А то удумали глупость – продать самое лучшее селение.

Он подвел баркас к устью Русской-Шабакай. Прилив был на подъеме, нос судна ткнулся в берег замытой песком реки, несколькими рукавами падавшей в море, под килем захрустели песок и окатыш. Матросы спустили с борта сходни. В сопровождении Сысоя правители отправились на ранчо, давшее летом хороший урожай пшеницы.

– Верстах в тридцати выше по реке строится американец Купер, – на ходу пояснял Костромитинов, – на мысу Дрейка – испано-калифорнийцы. Новых миссий больше не заводят, но упраздняют одну за другой…

С разговорами о делах Росса, правители и Сысой подошли к просторному дому. Постреливая черными глазами на тестя, навстречу вышел Емеля с непроницаемым лицом и важным видом, с крыльца легко соскочила еще по-девичьи стройная Марфа, не обращая внимания на гостей, бросилась к отцу.

– А вот и наша толмачка! – представил её Костромитинов Купреянову и Ротчеву.

Из ранчерии выходили любопытные индеанки с детьми.

– Приют? – насмешливо спросил Емелю Купреянов, кивнув на женщин.

– Будут зимовать у меня! – ответил он. – Мужья строят скотный двор.

Правители обошли строения, посмотрели убранные поля. Емеля понял, что они довольны его делами, разговорился, вывел их на поляну, окруженную кустарником. Два индейца неумело ходили за быком, впряженным в соху с железным сошником, бороздили дерн.

– Молодец! – похвалил Емелю Ротчев.

А Костромитинов сказал, улыбаясь:

– Нам нужна твоя жена толмачить с мивоками!

– Мне она тоже нужна! – с важностью ответил креол и, мотнув головой, резко заявил: – Не отпущу!

– А если мы дадим ей жалованье толмача? – игриво поглядывая на Емелю, продолжал Костромитинов.

Креол на миг задумался с напряженным лицом и снова заявил:

– Все равно не пущу!

Гости снисходительно рассмеялись и повернули в обратную сторону, к дому и ранчерии. Сысой с Марфой сидели на крыльце, тихо переговаривались. Молодая женщина узнала от отца, что её хотят взять в факторию Бодего, чтобы толмачить и загорелась желанием побывать в родовой деревне. Сысой впервые увидел, как между ней и мужем назревает ссора. Но Емеля, не снисходя до перепалки при людях объявил все с тем же важным видом:

– Тогда брошу хозяйство, пусть пеоны бездельничают. Поедем вместе! Ты – на старой кобыле, чтобы не растрясла.

– Верхами они быстрей нас попадут в Бодего! – поддержал зятя Сысой. – А мне баркас вести надо, – оправдался перед дочерью, что не может сопровождать ее сам.

– Верхами так верхами! – согласился отставной правитель конторы Росса и предложил: не заночевать ли нам здесь? При нынешнем слабом ветре в факторию доберемся затемно.

Они вышли из Росса поздно, и солнце уже клонилось к черте горизонта, соединяющего океан с небом. Главный правитель остался на ранчо. Емеля запряг коня в телегу и, погромыхивая колесами на ухабах, поехал к устью. Сысой с Ротчевым и скрытно позевывавшим Костромитиновым, вернулись к баркасу пешком.

Женщины все так же гуляли по берегу, щебетали и восхищаясь окрестными видами. Баркас обсох при отливе, волны доставали только его корму. Сысой основательней закрепил швартов, посадил возле него матроса и, пока Ротчев с Костромитиновым распоряжались какие вещи грузить на телегу, кому что нести на ранчо, старовояжный передовщик ходил по намытой насыпи, надеясь отыскать след кострища, возле которого обсуждалось будущее калифорнийское селение. С тех пор прошло больше четверти века, не сохранилось даже старых угольков, не осталось людей, надеявшихся обрести здесь родину, да и сами места переменились с виду.

Сысой остался ночевать на баркасе с одним из матросов. На другой день около полудня послышался грохот телеги. Емеля вез к баркасу перины и пожитки, понадобившиеся женщинам для ночлега. Вцепившись руками за тележную жердь, семенил ногами и отдувался тучный повар. Гости возвращались пешком, правители переговаривались и рассуждали, что остановить продвижение на север калифорнийских ранчо и американских ферм можно только строительством своих хозяйств.

– А деньги считать они умеют! – сквозь зубы процедил главный правитель, остановившись возле трапа.

– Мы тоже не лыком шиты, азартно заспорил Костромитинов и кивнул Сысою: – Пойдем к хозяйству Егора Лаврентьевича. Хотя… Сперва надо навестить факторию в Малом Бодего.

Правители помогли женщинам взойти на баркас, матросы отпорниками и веслами столкнули его на глубину, развернули, подняли парус и пошли к заливу Бодего. Все тамошние постройки были целы, при них находились русский промышленный и трое индейцев-мивоков, служивших за прокорм. К русской фактории жалось селение тойона Валенилы, в котором когда-то было до двухсот мужчин, а к нынешнему времени оставались не больше сорока. Здесь уже бродили, выщипывая траву, расседланные кони: молодой мерин и кобыла с вислым животом. Емеля со скучающим видом сидел на причале, Марфа с непокрытой головой и по-индейски распущенными по плечам волосами беседовала с женщинами-мивочками. У многих из них висели на шее струганные крестики.

– Похвально! – заулыбался в пышные усы главный правитель, спускаясь на берег по сходням.

Но служащий фактории, встречавший высоких гостей, разочаровал его.

– Кресты носят, чтобы гишпанцы думали, будто они российские подданные.

– Разве это не так? – Купреянов обернулся к Костромитинову.

Тот смущенно потупился и признался, что по указу прежних правителей, «индейцы не есть русские подданные, а потому их не должно брать в свою опеку» Теперь они свободные граждане Мексики.

Главный правитель хмыкнул с недовольным видом, шевельнул пышными усами, но от подробных расспросов воздержался.

Женщины с помощью Ротчева и матросов спустились по сходням. Марфа уже весело лопотала с индейцами деревни, в которой давно не бывала. Правитель задавал через нее вопросы, выслушивал настороженные ответы стариков. Разговор продолжился, когда вернулся с рыбалки тойон Валенила. Босой, но в штанах и русской рубахе, с медалью «Союзные России», он глядел на правителей дерзко, отвечал неприязненно и уже мало походил на самого себя времен Гагемейстера, когда военный моряк вешал ему на шею эту самую медаль.

– Обманули нас «талакани», – перевела его ответ Марфа. – Обещали защищать от врагов, а сами выдают испанцам.

– Не совсем так! – заспорил с Марфой Костромитинов и достал из кармана блокнот. Он составлял словари наречий мивоков и южных помо. Полистал странички: – «Иногда выдают…» Тойон имел в виду крещеных в католичество, а не всех мивоков. Хотя, – с печальным лицом закрыл блокнот. – На них, – кивнул на стариков, – все трудней надеяться, как на союзников. Восстание индейцев в миссии Сан-Рафаэль произвело на всех большое впечатление. Даже наши, постоянно живущие при крепости, поговаривают: дескать, если испанцы не могли противостоять повстанцам, то россияне тем более не смогут, они добрей, следовательно, слабей.

– А их в Россе больше семидесяти мужчин, – пробормотал Ротчев и слегка передернул плечами: – Большинство!

Осмотрев постройки фактории, переговорив со служащим, правители стали совещаться, стоит ли продолжать путь или заночевать здесь. Решили ночевать. С помощью матросов и индейцев они устраивали ночлег для женщин, которые долго переговаривались и веселились на берегу. Повар в белом колпаке готовил ужин и весело перекликался с крепостными девками.