Очень далекий Тартесс (др. изд,) - Евгений Войскунский

— Хорошо бы ещё заказать яичницу с колбасой, — сказал я.

Борг пожал плечами и снова углубился в чтение. Я поднял одну из газет, пробежал заголовки: «Готовьтесь к встрече с саблезубым тигром», «Плиоцен или миоцен?», «Бросок сквозь время»…

Во все времена, подумал я, журналисты изощрялись в придумывании заголовков похлеще. Впрочем, тут как раз был тот случай, когда самые хлёсткие заголовки не смогли бы выразить всю грандиозность проблемы.

«Расселяться в космосе или во времени? Что ещё придумает Феликс?»…

— Послушай, что пишет Джулиано, — сказал Борг из-за развёрнутого газетного листа: — «Понятно, что смещение на час, или на сутки, или даже на минуту даст возможность расселить человечество, так сказать, в различных слоях времени. Одна часть будет жить в том же пространстве, что и вторая, но в разное время, и обе части никогда друг с другом не столкнутся и даже не встретятся. Но как избегнуть физической встречи с постройками прошлого, как организовать совместное пользование объектами долговременного характера, материальными средствами цивилизации? Элементарная логика подсказывает единственный выход: сместить часть человечества в далёкое прошлое, предпочтительно в те времена, простите, в то время, когда ещё ни одно здание не было возведено рукой человека, да и скажем прямо — когда не было на Земле самого человека. Я предлагаю — неогеновая эпоха, век плиоцена, не ближе миллиона лет, но и не далее десяти миллионов…» — Борг швырнул газету на пол, взглянул на меня с усмешечкой. — Ну, что скажешь, пилот?

Что я мог сказать?

— Закажу-ка всё-таки яичницу с колбасой. — Я придвинулся вместе с креслом к шкале заказов. Яичница там значилась, и колбаса тоже, но порознь. Пришлось мне сделать два заказа.

Борг налил себе вина, отпил.

— На Джулиано это похоже, — сказал я. — Всю жизнь изучал кости австралопитеков, а теперь возжаждал увидеть их живыми…

— Чепуха, — сказал Борг. — Австралопитеки, саблезубые тигры — все чепуха. Не будет никакой встречи с ними.

Щёлкнуло окошко подачи — приехала яичница. Она была синтетическая, не такая пышная, как та, в доме Деда, но тоже ничего. Я ел, обжигаясь и облизываясь, а Борг, отказавшийся разделить со мной трапезу, насмешливо поглядывал. Его большие, в белых волосках руки покойно лежали на подлокотниках.

Я спросил:

— Ты решил взять отпуск, старший?

— А что, — ответил он вопросом на вопрос, — халат обязательно ассоциируется с отпуском? — Он ещё отпил из стакана. — Зря пренебрегаешь газетами, пилот. Прочти хотя бы, как комментируют твоё выступление.

Я снова развернул газету, нашёл отчёт о вчерашнем заседании Совета.

«Мы привыкли к резкому тону выступлений Улисса Дружинина, — побежали строчки отчёта. — Вспомним, как несколько лет назад, после памятного его полёта, он яростно упрекал Совет в чрезмерной осторожности и нетерпеливо требовал принять программу выхода в Большой космос. Вспомним его максималистские статьи на ту же тему. Вчера же перед Советом предстал другой Дружинин. Его речь была на редкость спокойной, правда, с ощутимым налётом горечи…»

Далее шёл полный текст моего выступления, уместившийся на половине газетного столбца.

«…Я знаю, что многие люди, и не только пилоты, разделяют мои взгляды. Наверное, мы, сторонники космического расселения, не очень осведомлены в вопросах экономики. Возможно, мы выглядим в глазах Совета этакими Дон-Кихотами, не желающими считаться с реальной действительностью, с целесообразностью и другими могучими факторами. Что можем мы противопоставить — азарт, нетерпение, зов открытых пространств? Мы понимаем, что это не аргументы. Когда-то Седов, Амундсен, Пири рвались к Северному полюсу, они предприняли экспедиции на свой страх и риск, их побуждал идти в ночь и льды энтузиазм первооткрывателей. Но только десятилетия спустя, когда интересы мореплавания и метеослужбы, интересы хозяйственного освоения Крайнего Севера продиктовали необходимость, полюс был прочно обжит дрейфующими станциями. Мы понимаем это.

Здесь много говорили об открытии Феликса Эрдмана. Насколько я понимаю, дело идёт к тому, что будет принята программа, которая направит труд и энергию на подготовку великого переселения во времени. Это займёт несколько десятилетий, может быть, целый век. На целый век будет отсрочен выход в Большой космос, потому что две такие грандиозные программы одновременно, конечно же, не осилить. Но разве перенаселённость планеты — единственная побудительная причина дальнейшего проникновения в космос? Возможно ли замкнутое развитие цивилизации на её нынешнем уровне? И если движение надолго будет остановлено, ограничено пределами Системы, то не утратит ли человечество нечто очень важное, что я не берусь объяснить — я не философ, а всего лишь пилот.

Скажу в заключение: есть два звездолёта и есть добровольцы. Необходима по крайней мере разведка. Тут говорили о том, что полет к звёздам сопряжён с новым качеством опасности. Что ж, значит, нужны люди, обладающие смелостью нового качества.

Рано или поздно придётся преодолеть инерцию. Рано или поздно человечество выйдет в Большой космос. Но лучше — раньше».

Я пробежал свою речь. Не знаю, как там с «ощутимым налётом горечи», но свои мысли, кажется, мне удалось выразить. Никогда в жизни я не произносил лучшей речи. И уж, наверное, никогда не произнесу. Правда, она ни возымела действия. Греков взял слово и разгромил меня в прах. Он говорил все то же: дальняя космическая связь исключает необдуманные разговоры о замкнутом развитии цивилизации; никто и никогда не принимал бесповоротных решений, запрещающих выход за пределы Системы, — просто не настало для него время; перспективное планирование должно опираться на реальные возможности, и поскольку эксперимент в Институте физики времени такие возможности открывает…

Словом, после бурной трехдневной дискуссии большинством голосов было принято решение отсрочить космическую программу и сосредоточить исследования, труд и энергетику на программе расселения во времени.

Так-то, пилот Дружинин.

Двумя чашками крепкого кофе я завершил свой завтрак. Несколько осоловев от необычно плотной еды, я сидел в кресле против Борга, и в голове вертелась все та же немудрящая, но почему-то запавшая в память песенка: «И снова гудят корабли у причала: начни все сначала, начни все сначала…»

Какое прекрасное было начало, подумал я. Мы с Робином пронеслись сквозь время, как призраки. Да, черт побери, как призраки. Мы доказали, что прорыв в Большой космос возможен. Как счастлив я был тогда, как молод и счастлив, и уверен, что новая космическая эра настанет, вот она, совсем близко, распахни только дверь…

И все рухнуло. Греков на этот раз добился большинства. «Ввиду серьёзных сомнений в безопасности полёта в хроноквантовом режиме — отменить предполагавшийся ранее разведывательный выход за пределы Системы…»

— Старший, — сказал я, — разве недостаточно было опыта нашего полёта? Как ты сам теперь оцениваешь вероятность опасности?

Борг посмотрел на меня долгим взглядом.

— Риск, конечно, есть, — ответил он неопределённо.

— Но риск есть и в обычном межпланетном рейсе…

Мне вдруг расхотелось говорить об этом. Что толку зря молоть? Ясно ведь сказано: «Ввиду серьёзных сомнений…»

— Ты куда-то исчез вчера после заключительного заседания, — сказал Борг, — а тебя разыскивал Самарин. Нехорошо это — выключать видео.

— Я был в кино, потому и выключил.

— Он вызывал тебя до позднего вечера.

— Я смотрел четыре фильма подряд и вернулся в гостиницу около часа ночи. Сейчас вызову его, мне тоже надо…

— Не трудись. Самарин, наверно, уже подлетает к Луне.

— Черт… жаль, не успел…

Борг отхлебнул из стакана. Какой-то он странный сегодня, подумал я, никуда не торопится, ничего не делает руками.

— Он сидел у меня весь вечер, — сказал Борг. — Славно мы с ним поговорили… Между прочим: в ближайшие две недели оба корабля будут испытаны и войдут в строй действующих. Они будут выполнять спецрейсы — разумеется, в пределах Системы и на обычном плазменном ходу. Самарин просил передать, чтобы ты был готов принять один из них.

— Спасибо.

Борг все смотрел на меня, испытующе как-то смотрел.

— Хроноквантовый двигатель, понятно, снят не будет — слишком большая работа. Он будет отключён от питания и запломбирован. Но не снят.

Несколько секунд мы сидели молча, уставившись друг на друга.

— Это тоже Самарин просил передать? — спросил я.

— Нет. Это я от себя.

Распломбировать двигатель и подключить питание дело нехитрое. Надо только хорошо знать, что к чему. Схему я знал хорошо. Недаром столько времени лазал по кораблю…