Апокалипсис XX века. От войны до войны - Андрей Буровский

Как обычно и бывает, правду прознали журналисты. Как только начался шум, ловкий мошенник объявил себя банкротом и мирно удалился, на законнейшем основании унеся с собой 650 миллионов франков, фактически украденных у вкладчиков.

Начиная с 23 декабря 1933-го первые полосы французских газет занимали сенсационные разоблачения скандальных афер «месье Александра». Вероятно, Ставиский надеялся на помощь своих покровителей: во Франции «блат» играет почти такую же роль, как в России. Но в условиях скандала высокопоставленные друзья постарались отдалиться от жулика.

Почему он не сбежал за границу, до сих пор непонятно… наверное, все же надеялся на защиту и покровительство. 8 января 1934 года полицейские явились на виллу Ставиского, но арестовывать было уже некого: разве что труп.

Следствие уверяло, что он покончил жизнь самоубийством. Но дотошные журналисты разнюхали, что «месье Сашу» застрелил агент полиции Вуа: политики боялись, что арестованный начнет выдавать как раз своих высоких покровителей. Мгновенно подал в отставку замешанный в этой истории по уши министр колоний Доломье. На воре шапка горит…

Кьяпп в оставку не ушел, но вскоре сатирическая газета «Канар аншене» рисовала Кьяппа, дружески положившего руку на плечо «месье Александру» на премьере мюзикла «Катенька». И подпись: «Жан Кьяпп поймал Ставиского за шиворот».

Очередная смена власти забросила в кресло премьера Эдуарда Даладье.

Он оказался решительнее своих предшественников и одним из первых своих приказов уволил Кьяппа. Кьяпп заявил, что готов «выйти на улицу» (в конечном счете никуда он не вышел).

ЭДУАР ДАЛАДЬЕ (1884–1970)

беседует с Риббентропом, отрекаясь от союзнических обязательств по отношению к Чехословакии и позволяя ее делить. Как премьер-министр он уйдет в отставку в 1940 г. После оккупации Франции вермахтом он бежит во французское Марокко. Его арестовывают, судят, депортируют в Германию. До конца войны Даладье сидел в Бухенвальде После войны — в оппозиции к де Голлю, но без прежней власти

И тогда «Боевые кресты» провозгласили «Поход на Париж»: пора менять это прогнившее правительство, «плутократический парламент» и создать «подлинно национальное» правительство.

6 февраля на Елисейские Поля вышли более 30 тысяч ультраправых из «Французского единства», «Королевских молодчиков» и «Боевых крестов». Они попытались разогнать заседание парламента и захватить власть.

«Огненные кресты» прошли маршем к Бурбонскому дворцу — резиденции Национального собрания. На 20-тысячном митинге перед дворцом лидеры ультраправых открыто потребовали власти. Правительство Даладье не предпринимало никаких действий, проводя одно ничего не решавшее совещание за другим.

Полиция идет на правых… Те не применяют огнестрельного оружия, используют трости с вставленными в них бритвами. Они режут поджилки полицейским лошадям и уходят.

— Мы не будем стрелять во французов, — произносит граф де ла Рок.

Вот тут-то троцкистская «Французская секция рабочего интернационала» и ФКП независимо друг от друга вывели на ответный митинг 25 тысяч парижан. ФКП публикует в партийной газете «Юманите» призыв ко всем французам, независимо от политических симпатий, выйти на демонстрации под лозунгом: «Против фашизации демократического государства».

Это был пролог к образованию в 1936-м «Народного фронта», одним из лидеров которого стал глава социалистов Леон Блюм.

После этого правительство отдает приказ полиции и национальной гвардии о разгоне фашистов. Фактически на полицию нападают и левые. В стычках с полицией 10 человек были убиты, 182 тяжело ранены, 486 арестованы.

Так выступление фашистов привело к совершенно иным последствиям, чем они рассчитывали.

С приходом к власти Народного фронта декретом от 18 июня 1936 г. «Боевые кресты» запрещены. На их месте 11 июля создают «Французскую социальную партию». Она дожила до Второй мировой войны.

Но фашисты никуда не исчезли. На месте прежних, сравнительно мирных организаций возник «Секретный комитет революционного действия» во главе с морским инженером Э. Делонклем. Члены его получили кличку «кагуляры», от слова «кагуль» — капюшон с прорезями для глаз. Как и члены Кук-клукс-клана в САШ, кагуляры надевали такие капюшоны на своих сходках.

Кагуляры создавали подпольные склады оружия, устраивали провокационные взрывы и поджоги, совершали террористические акты. В 1937-м кагуляры убили известных итальянских антифашистов — братьев Росселли, совершили провокационный налет на помещение Конфедерации французских предпринимателей. Они тесно сотрудничали с итальянскими фашистами-франкистами в Испании.

О своих целях они говорили открыто: «Мы полностью согласны с дуче в том, что фашизм — норма не только итальянской, но и европейской политической жизни… Фашистский режим должен быть воспроизведен и во Франции. Это, в сущности, наша программа»[191].

Во время Второй мировой войны кагуляры открыто поддерживали нацистов. Это стало концом их политической карьеры.

Глава 4

В одной отдельно взятой… или переворот Сталина

Сталин — глубже океана, выше Гималаев, ярче Солнца. Он — учитель Вселенной.

7 ноября 1929 года в газете «Правда» № 259 была опубликована статья Сталина «Год Великого перелома». Сталин имел в виду, что 1929-й — год перелома в строительстве социализма.

Это название много раз обыгрывалось в публицистике. У писателей-«деревенщиков» получалось так, что год «Великого перелома» был только годом начала «разборки» с крестьянством[192]. А. Солженицын называл этот год «годом великого перешиба».

Но современники знали: это год, когда в России опять стала возможна человеческая жизнь! Первая мировая и Гражданская войны продолжались 6 лет на большей части Европейской России, 8–10 лет в западных районах, 12–14 лет в разных частях азиатской части СССР.

В 1930-е годы Гражданская война продолжалась на периферии СССР, за границей. Обыватель, конечно, мог оказаться на пути басмаческого отряда или повстанческого отряда махновцев, стать жертвой вполне безыдейных бандитов или отряда НКВД. Но с намного меньшей вероятностью, чем раньше.

В 1918-м трупы лежали на улицах, а списки заложников и расстрелянных в порядке красного террора печатались в газетах. В 1922–1924 гг. в ряде губерний России продолжалась гражданская война, голодало 37 губерний (вовсе не одно Поволжье), в Средней Азии и на Кавказе шла война с применением авиации и артиллерии.

К 1929 году стало тише. Насилие со стороны властей тоже стало меньше и менее заметно. Репрессии стали более индивидуальными, если не точечными, то такими… очаговыми. Не массовыми. Теперь насилие касалось более ограниченного круга людей. Достаточно было сказать неосторожное слово, это да! Но все же нужно было его сказать. А не просто принадлежать к какому-то классу общества (в Гражданской войне «виновные» перед большевиками составляли 90 % населения).

В первые 15 лет советской власти интернационализм, что называется, зашкаливал. Официальной была историческая школа Покровского, с ее доведенной до абсурда марксистской идеологией. Вся история и России, и всего мира подавалась строго с позиций классовой борьбы, и получалось так, что ничего позитивного в истории России вообще не было, кроме бунтов и разрушения.

В 1936-м произошел, наконец, погром исторической школы Покровского. История начала подаваться не с позиции классовой борьбы, а с позиции создания громадного государства.

Эта история коренным образом отличалась от той, которую писали в Российской империи, но она была намного более приемлема для 90 % населения, чем бредни Покровского про хроническую классовую борьбу отсюда и до обеда.

В сталинской версии истории России стало «необходимо» найти как можно больше доказательств того, сколь русский народ древен, могуч и велик и как все к нему добровольно присоединялись.

Такой рассказ об идиллии «добровольного присоединения легче всего раскритиковать, но он имел немало положительных сторон. Русские переставали себя чувствовать вредным элементом в собственной стране. Все народы СССР могли осознать себя не жертвами «русского колониализма», а строителями общего государства. Приятнее как-то.

Здесь были свои забавные слоганы: если раньше «прогрессивными» объявляли любых разбойников, типа имама Шамиля или казахского хана Кенесары Касимова, лишь бы они воевали с центральной властью в России, то теперь «прогрессивным» стало присоединение к России земель, борьба с местными сепаратистами, расселение в Сибирь и на Дальний Восток и так далее. Война все время оказывалась как бы важнее созидания — но ведь и «прогрессивность» хозяйственного освоения территорий признавалась. Теперь был «прогрессивным» не разбойник и разрушитель, а собиратель, воин и труженик… Такой герой был востребован совсем другими людьми, с другой психологией.