Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

— Получи двести и скажи спасибо, — заметил Котя.

— Спасибо, Константин Исакыч, — сгреб со стола деньги водитель, которого сходу перестали смущать постоянно прыгающие курсы так называемых денег.

— И по дороге завези бумагу в газету, — скомандовал Котя.

— Тонн десять, больше не войдет, у меня там бочки, — заметил дальнобойщик.

— Ты может быть поинтересуешься, в какую газету нужна бумага, вместо твоих дурацких бочек, а? — повысил тон Котя.

— Так в «Южное обозрение», как в прошлый раз, — продолжал доказывать свою осведомленность водитель.

— На этот раз — в «Южноморский гудок», — перешел на свой обычный тон Котя и нежно добавил: — чтоб он уже лопнул.

Водитель ухмыльнулся, потопал к двери.

— А не влезет бумага, так чтоб ты мне свои бочки выкинул, — скомандовал ему вслед Гершкович и доверительно поведал:

— Если бы ты знал, сколько мне стоит эта независимость газет.

Я почему-то подумал, что очень скоро тоже буду оплачивать услуги независимой прессы, но вслух высказался по другому поводу:

— Котя, то, что твой водитель дурак — это полбеды. Но дурак с инициативой — это уже опасно.

— А ты вообще встречал в своей жизни безынициативных дураков? — беззлобно заметил Котя и добавил: — Тебе нужно хоть изредка смотреть телевизор. Кофе хочешь?

— Я надеюсь, фирма «Олимп» не станет угощать своих клиентов из жестяных кружек, — традиционно намекнул я на непритязательные вкусы своего давнего партнера. — Да и от бразильского у меня изжога…

Вместо ответа Гершкович ткнул в кнопку селектора и доверительно сообщил:

— Полчаса буду занят…

Но Котин секретарь вместо этого руководства к действию выдал свои соображения:

— Через двадцать минут встреча с канадцами.

Гершкович отпустил кнопку селектора, щелкнул себя по роговой оправе очков и самокритично заметил:

— Чем больше лысина, тем короче память. Но, надеюсь, двадцати минут нам хватит, чтобы выпить кофе.

Комната отдыха генерального директора концерна «Олимп» находилась за роскошно отделенной панелью с резными мифологическими фигурами. Может кто-то бы и удивился, попав в эту святая святых Гершковича, но только не я. Зная простецкие вкусы Коти, я даже ре надеялся увидеть в этой комнате двуспальную кровать «Людовик», где нежилась бы интересная девочка, в одежде которой преобладали бриллианты. А так — все в старом порядке: узкая койка солдатского образца, пара удобных, но старых кресел и стоптанные тапочки на вытертом коврике. Передо мной Гершковичу не нужно делать рыло преуспевающего бизнесмена, привыкшего жрать с золотых тарелок.

Котя собственноручно поколдовал с японским агрегатом и вместо алюминиевых кружек разлил мой каждодневный допинг в чашечки с изображением античных героев.

— Наконец-то впервые вижу практическую отдачу от произведений искусства, — сказал я, сбрасывая пиджак, — давненько не доводилось заниматься дегустацией из изделия завода Сафронова. Зато кофейник, вижу, у тебя гарднеровский.

— Эти чашки так бьются, — посетовал Котя, — я одного американца угощал. Так эти деятели больше к пластмассе привыкли. А ты до сих пор играешься в казаки-разбойники?

В ответ на критическое замечание я поправил белую плечевую кобуру, будто бы сидящий в ней «ЗИГ-Зауэр» сильно натирает подмышку и заметил:

— Котя, родной, благодаря этим играм ты еще ни разу не пожаловался на качество товара. Или твоя коллекция ежегодно не растет в стоимости, круче любых акций?

— Я сильно сомневаюсь, что ты лично приперся до меня по поводу очередной порции картин, — ответил Котя, — так что, учти, времени маловато. Эти канадцы… Скажу тебе честно, у половины тех, кто до нас едет, вместо голов — тухисы. А остальная половина на две трети из таких аферюг… Ладно, высказывайся, или мои советы когда-то тебе вредили?

— Ни разу, Котя. Меня интересует, чем занимается фирма «Аргус».

— Тем, чем занимался ты много лет назад. Ой, ладно, слушай без намеков. Год назад, еще по тем делам, мне нужно было срочно перекинуть пару кило металла. Но вполне официально, а не так, как это делалось раньше. Пришел человек из «Аргуса», предложил: три доллара грамм без лицензии или пять долларов грамм с лицензией. Но при этом предупредил — проходит только последний вариант, без лицензии «Аргус» не торгует. Скажу тебе честно, лицензия у меня будет на что угодно, хоть на вывоз кремлевской мумии, так что мы с ним не сговорились. А разрешение на вывоз того металла можно было получить на уровне Совмина…

Коля нарочно сделал паузу и хитро посмотрел на меня.

— Да, на уровне Совмина или Комитета государственной безопасности.

— Так где же разживался лицензиями «Аргус»?

— Я сильно сомневаюсь насчет Совмина, — откровенно поведал Котя.

— Боишься конкуренции? — улыбаюсь в ответ, ставя опустевшую чашку на гжельский поднос.

— Я тебе этого не говорил.

— Скажи, Котя, «Аргус» принадлежит конторе или это вариант его использования?

— Не знаю. Конечно, возможно это чье-то дочернее предприятие. Или в обмен на услуги «Аргус» выполняет частные просьбы. Допустимо, что в свое время «Аргус» попался на чем-то и его склонили к сотрудничеству. Он, что, наступает на твои пятки? Или хочешь иметь эту фирму своим клиентом?

— При одном условии, Котя. «Аргус» станет моим клиентом, если я буду заведовать моргом.

— Чувствую, что наш разговор имеет шанс немножко затянуться…

— Хорошо, Котя. Не стану воровать время у твоих валютных пациентов. Как насчет встречи вечером?

Хотя Гершкович отпускал себе из суеверия сомнительные комплименты, мощный природный компьютер, заключенный в его огромной голове, тут же выдал информацию о наличии свободного времени:

— Кради по-новой, но не раньше двенадцати. И постарайся, чтобы…

— Ну, ты просто меня обижаешь, Котя, — стараюсь доказать, что моя головушка тоже чего-то стоит. — И кроме того, мне есть что предложить.

— Только в конце нашей приятной беседы не пытайся делать своих излюбленных скидок, — привстал с койки Гершкович, — старая дружба, она тоже чего-нибудь да стоит.

Я сидел в «Волге» рядом с Сашей и вдруг почувствовал, что начинаю относиться к Коте действительно как к старому другу. У меня нет друзей, хотя когда-то были. Истинных друзей не может быть слишком много. Но и они разбрелись по свету, оставив меня в одиночестве, лишив простого человеческого общения. Когда-то, давным-давно, я читал книгу «На краю Ойкумены» и никак не мог понять: отчего люди, спаянные такой дружбой, разошлись по разным странам и почему не было у них до конца жизни возможности увидеться. Этого я не понимаю и сейчас.

11

Галерея «Прометей» своим видом наглядно доказывала, что в наше интересное время у многих людей внезапно прорезался вкус не только к долларам, но и к искусству. Постепенно отсыхала старая клиентура, привыкшая шарить по комиссионкам, чтобы по случаю прикупить какого-нибудь Фрагонара аж за пятнадцать рублей. Эта творческая интеллигенция превратилась за несколько лет в веселых нищих, которые хотя и заходили в галерею, но только для того, чтобы пошире раскрыть рот при виде ценников, прикрепленных к рамам. Что касается современных художников, стремящихся продавать свои работы в самом престижном салоне города, я одновременно рассматривал их как неизбежное зло и в общем-то неплохое прикрытие.

Вложение денег в искусство всегда считалось наиболее удачным, а сейчас, в условиях галопирующей инфляции, оно приносило такие дивиденды, о которых даже не смеют мечтать новоявленные банкиры со своими высокими процентными ставками, рассчитанными на лопухов. Ишь ты, наш банк дает шестьсот процентов годовых. Да за это время те дурачки, которые попались на такую удочку, не только спалят имеющиеся деньги, но и эти высокие проценты превратятся в порошок. Так и хочется рядом с гравюрой Риу повесить на стене рекламу типа: «Граждане-товарищи и новоявленные господа! Хотя вы не знаете, кто такой Риу, но через год он будет стоит в три раза больше, чем сегодня. Естественно, в СКВ».

Хотя антиквариата в галерее — кот наплакал. Потому что при его помощи создавалось нужное впечатление — только продажа старинных вещей и помогает держаться на плаву «Прометею», этой чуть ли не благотворительной галерее, подкармливающей современных художников. Но мой главный эксперт работает именно здесь, а не в одном из антикварных салонов — и это очень правильное решение.

В антикварном салоне ходит импозантно-надутый Дюк в шикарном костюме с парижским галстуком и увеличивает своим видом, а также умением навешать лапши на уши, стоимость произведений искусства. А Студент, заведующий скромной галереей, которому Дюк по части знаний в подметки не годится, сидит в своей каптерке под названием кабинет, в халате, покрытом всеми цветами масляной радуги, и свое дело знает туго. Он никогда в жизни не сумеет хорошо продать пусть даже Рембрандта. Зато Дюк, торгуя каким-нибудь неизвестным художником круга Венецианова, сдерет с клиента столько, будто этот самый Рембрандт растирал ему краски.