Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

Бессловесный друг сохранил веселье, сыщик — утратил, когда ему сообщили, что чек опротестован, вежливо заметив к тому же: «Уберите собачку». Собачку он забрал и повел в «Аргус», где передал Марлен и Лане, а юного Спенсера послал купить брюки и отнести по такому-то адресу. После всего этого он уселся и набрал номер босса.

Ответила кузина.

— Гвен? — сказал он ей. — Это я, Перси.

— Привет.

— Соедини-ка с шефом.

— Его нету.

— А где он?

— Уехал в Уимблдон. Передать, что ты звонил?

— Нет, — грозно отвечал сыщик. — Увидимся там, у него.

Привычка, по мнению Берка,[65] примиряет нас с чем хочешь, но это не всегда так. Возьмем, к примеру, Генри. Казалось бы, что ему разлука со штанами, если его дважды обезбрючивали в Оксфорде? По той, по иной ли причине он раздражал коллег-студентов, особенно — после гонок, во время пира, и, повторим, мог бы привыкнуть к подобным лишениям.

Однако он не привык. Последним словам Перси он просто не поверил, тот вообще не внушал ему доверия, и теперь метался по комнате. Если мы вынесем за скобки то, что тигр не ходит в трусах, мы сможем сравнить его с этим зверем, находящимся в клетке.

Пометавшись в том расположении духа, которое не одобрит философ, он случайно взглянул в окно и застыл на месте. Перед домом остановилось такси, из него вышел этот мерзавец и — кто бы вы думали? — Кэй.

Мгновенно догадавшись, что сейчас они войдут, он немало испугался. Хорошо, для беседы с ними он и прибыл в Лондон — но не в трусах же! Кто будет слушать человека без брюк? Античный оратор управлялся и в тунике, но как это ему давалось!

Британская дипломатическая служба тренирует своих сынов. Другой стоял бы и мычал, Генри — действовал. Справа была какая-то дверь, и он в нее нырнул прежде, чем мы бы произнесли: «Отягчающие обстоятельства». Осталась щелка дюйма в два, закрыть эту дверь он не решился, поскольку уже открылась другая, в передней.

Послышались шаги, но и все. Он удивился. Вроде бы раньше эти двое непрерывно болтали. Генри не знал, что в кафе гад сделал Кэй предложение, а она обещала подумать. Кто думает, тот не болтает.

Гад, видимо, не думал и начал беседу:

— Наверное, Бифф у себя.

— Где ж ему быть?

— Спит, я думаю.

— И правильно.

— Пойти взглянуть?

— Нет, еще проснется.

Они опять помолчали.

— Ну, как? — спросил гад.

— А?

— Вы подумали?

— Я думаю. Надо бы снова выслушать ваши доводы.

— Пожалуйста. Я вас люблю, чтоб мне треснуть.

— Так, так. Что ж из этого следует?

Неприятно слушать, как чужой человек объясняется в любви твоей невесте, но Генри это претило еще и с эстетической точки зрения. Сам он объяснялся достойно, сдержанно, а тут что? Орет, кричит, ничего не разберешь. Но и этого мало — гад замолчал, донеслись какие-то звуки, словно там начинался второй раунд. Генри не верил своим ушам. Если гад не обнимал Кэй, не целовал ее, не вел себя с нею совершенно непозволительным образом, трудно было понять, что же происходит.

Уши не подвели. Когда Кэй заговорила, голос у нее был точно такой, какой и должен быть, если к тебе применили метод, рекомендованный Эдмундом Биффеном.

— Ух! — сказала она.

Генри не одобрил ни тона ее, ни выбора слов. Так ухают те, чьи мечты сбылись; те, кто нашел горшок золота у конца радуги. Кэй не обиделась, не испугалась, не рассердилась, но явно обрадовалась тому безобразию, из-за которого так порицали вавилонских владык.

— Пусти, — продолжала она. — Ты свое доказал.

Последующая беседа была бы противна Генри, если бы он ее слушал. Но нет; мысли его перенеслись назад, к тем минутам, когда леди Блейк-Сомерсет объясняла ему, что еще не поздно отказаться от неосмотрительной помолвки. Как она права, как права! Поистине, женское чутье. В жизни должен быть порядок, а Кэй, при всем ее очаровании, явно предпочитает произвол. К тому же приятно ощущать, что Эдмунд Биффен Кристофер не будет с тобой в свойстве.

Беседа продолжалась. Теперь говорила Кэй:

— Надеюсь, ты понимаешь, что мы спятили.

— То есть как?

— Мы ничего друг о друге не знаем…

— Прошу! Моя жизнь — открытая книга. Остался сиротой в раннем детстве. Опекун, он же дядя, послал меня в Малборо и в Кембридж. После Кембриджа — Флит-стрит. Потом — Нью-Йорк. Выгнали, вернулся сюда, поступил к Тилбери. Снова выгнали. Да, да, понятно! Ты заметила, как часто меня выгоняют, и это тебя насторожило. Но теперь все иначе. Бифф собирается купить «Терсдей Ревью», а меня поставить издателем. Сам я себя не выгоню, как-нибудь потерплю.

— Опять Бифф! — сказала Кэй. — Все зависит от него…

— Ну и что? — возразил оптимистичный гад. — Ничего с ним не случится. Остались считанные дни.

— Ему времени хватит.

— Он же сидит здесь!

— Да, правда.

— Пойдем ему скажем, а?

— Он спит.

— Ничего, проснется.

Генри нырнул в шкаф. Дверь распахнулась. Джерри собирался издать радостный вопль, но издал бульканье, какое издает вода, окончательно уходя из ванны. Потом он произнес:

— Ушел…

— Как он мог уйти?

— Посмотри сама.

— Нет, как он мог?

Джерри и сам искал ответа. Он читал о факирах, которые умеют исчезнуть здесь, собраться — где-нибудь там, но не мог причислить к ним Биффа. Значит, тот ушел без штанов. От этой мысли он похолодел, но Кэй предложила ему иную гипотезу:

— Ты не заметил, какие-нибудь остались.

— Да, наверное. Как-то он так поглядывал, словно у него туз в рукаве.

— Куда ж это он пошел?

— Ну, тут все просто. Он хотел помириться с Линдой.

— Они поссорились?

— Она с ним поссорилась. Насколько я понял, она его застала в кафе с секретаршей Тилбери.

— А та — блондинка?

— Еще какая!

Несчастная сестра вздохнула.

— Хронический блондинит. Я уж думала, он вылечился.

— И правильно. Это — прощальный завтрак. Не хотел ранить чувства бедной девушки.

— Ну, я пойду, разберусь. Ему нельзя терять Линду. С ней он не пропадет.

— Да, она приятная женщина.

— Очень приятная, а уж его — просто гипнотизирует. Скажет, чтоб не валял дурака, он и не валяет, хотя это трудно себе представить. Схожу сейчас к ней, она тут рядом работает.

— Осторожно переходи улицу!

— Хорошо.

— Не разговаривай с незнакомыми!

— Хорошо, не буду.

— И возвращайся поскорей. Я тебя люблю. Люблю, люблю, люблю, — добавил Джерри для ясности.

«Какая гадость! — думал Генри Блейк-Сомерсет, нервно суча ногами. — Нет, какая мерзость!» Гнев его пылал, а вот ноги — затекли.

Пока Джерри ждал возвращения новообретенной невесты, сквозь ковер пробивались фиалки, равно как и нарциссы, а воздух полнился тихой музыкой. Видимо, думал он, это похоже на рай, хотя вообще-то раю надо поднажать, чтобы выдержать соревнование.

Однако в раю все на месте, а Кэй — не идет и не идет. Прошли века, когда раздался звонок, и Джерри кинулся открывать; но клич радости замер на его устах при виде довольно противного мальчишки в каскетке. Юный Спенсер, при всей своей изысканности, не был писаным красавцем. Внешность его портили курносый нос и большие очки. Джерри, во всяком случае, показалось, что перед ним — какая-то рыба, приникшая к стеклу аквариума.

— Здрасьте, — сказал посланец. — Это вы?

Джерри несколько растерялся.

— В каком смысле?

— Ну, брюки — для вас? — Спенсер слегка покраснел и отредактировал фразу: — Для вас ли эти брюки?

— Я, знаете, Шусмит…

— А я — Спенсер, Лайонел Спенсер. Рад познакомиться.

— Зачем мне брюки?

— Понятия не имею. Мистер Пилбем велел купить и отнести.

— Пилбем?

— Да, он. Я у него служу.

— Отнести мне?

— Он не сказал. Дал адрес — и все.

— Так, так… Ладно, положи на стол.

— Будет исполнено.

— А это — тебе, — добавил Джерри, вынимая полкроны.

— Ой! — оживился Лайонел Спенсер. — Спасибо вам большое.

— Что до брюк, — сказал Джерри, — отнеси их туда, где купил, они деньги вернут.

Генри Блейк-Сомерсет не хотел появляться на публике. Он знал, как склонны мальчики к беспощадной насмешке. Но тут не выдержит никто.

— Это мои брюки, — сказал он.

Голос без тела очень вреден для нервов. Собеседники подпрыгнули, чувствуя — оба как один, — что у них взлетела макушка. Служи они Кортесу, чьи люди, если верить Китсу, глядели друг на друга, снедаемые страшным подозреньем, коллеги поучились бы у них технике этого дела.

— Что это? — шепотом спросил Джерри.

— Кто-то чего-то сказал, — тихо объяснил Спенсер.

— Это был я, — произнес Генри, выходя из спальни с тем холодным достоинством, какое компенсирует трусики. Он взял пакет, многозначительно посмотрел на Джерри и снова исчез.