Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Я знала террористов, способных любить, — ровным голосом сказала она. — И еще я знала добрых монашек, незамужних и бездетных, но помогавших страждущим.

— Думаешь, Несса любила кого-нибудь, кроме Бога?

— А чему ты удивляешься. У тебя вон тоже жена и дети отступали на второй план, когда ты обращал квадлинов в истинную веру.

— Я делал то, что было нужно, — твердо сказал Фрекс. — Не хватало еще, чтобы дочь читала мне мораль!

— Тогда хватит меня мучить сестринским долгом. Я и так отдала Нессе все детство. Я помогала ей в Шизе. Она устроила свою жизнь, как хотела, и если ей что-то не нравится, пусть меняет. Как и несчастные манчики: если молитвы вконец станут им поперек горла, они могут свергнуть ее и отрубить ей голову.

— Она властная женщина, — печально сказал Фрекс. Эльфаба сбоку посмотрела на отца и впервые увидела в нем слабого, беспомощного старика, каким когда-нибудь станет Иржи, если, конечно, доживет до старости. Не деятель, а созерцатель, опасающийся попасть в гущу событий, скорбящий по прошлому и молящийся о будущем, вместо того чтобы жить настоящим.

— Как же она такой стала? При добродетельных-то родителях? — спросила Эльфаба, пытаясь польстить самолюбию старика.

Фрекс не ответил.

Лес кончился, и они вышли на окраину поля. Двое крестьян ремонтировали ограду и насаживали на кол огородное пугано.

— День добрый, отец Фрекспар, — поздоровались они, сняв шапки и подозрительно поглядев на Эльфабу.

— Ты заметил на их рубашках какой-то амулет? — сказала Эльфаба отцу, когда они отошли. — Вроде соломенного человечка.

— Да, это страшила, — вздохнул Фрекс. — Еще один языческий обычай, который совсем было исчез, но вернулся после Великой засухи. Суеверные крестьяне носят его, чтобы он защищал урожай от всяких напастей: ворон, саранчи, болезней. Когда-то ему даже приносили человеческие жертвы. — Фрекс перевел дыхание и вытер пот с лица. — Так погиб друг нашей семьи, квадлин Черепашье Сердце, прямо здесь, в Кольвене, в тот день, когда родилась Несса. Тогда по стране путешествовал гном с бродячим кукольным театром и пробуждал в людях самые низменные и уродливые чувства. Только мы сюда приехали, как квадлина схватили, а нас погнали из города. Я тогда плохо соображал, пытался помочь Мелене. Никогда себя не прощу.

— Ты любил его, да? — спросила Эльфаба, чтобы проверить свою догадку.

— Мы оба его любили: и я, и твоя мать. Не знаю, за что. Даже тогда, наверное, не знал, а ведь с тех пор прошло столько времени. После смерти Мелены я уже никого не любил, кроме вас, конечно.

— До чего мерзкая история с этими жертвоприношениями. Вот и Корова, с которой я только сегодня говорила, тоже боится, что ее принесут в жертву. Разве это возможно?

— Чем образованнее человек, тем ужаснее его развлечения, — сказал Фрекс.

— Неужели ничего не изменится? Помню, наша директриса, мадам Кашмери, рассказывала на лекции о происхождении слова «Оз». Большинство ученых сходятся на том, что оно возникло из старого гилликинского корня «ус», означавшего рост, развитие, силу, власть. Современные слова «ось» и «усы» — производные оттого же корня. Но сюда же относятся «уськать» и «науськивать». И знаешь, чем старше я становлюсь, тем больше соглашаюсь с этой версией.

— А между тем поэт когда-то написал: «Земля лугов бескрайних, зеленая земля…»

— Поэты не меньше виновны в построении империй, чем грязные политиканы.

— Иногда кажется, бросил бы все и пошел отсюда куда глаза глядят. Но как пройти через смертельные пески?

— Да это же сказки, папа! Ты ведь сам говорил, что пески эти не опаснее здешних полей. Это, кстати, напомнило мне о другой теории, будто слово «Оз» связано со словом «оазис». Так северные кочевники думали о Гилликине, когда только поселились там в незапамятные времена. Только тебе вовсе не нужно идти через пустыню, папа. Поехали со мной в Винкус. Эта земля совсем не похожа на остальную страну.

— Я бы с радостью, дочка, но разве я могу оставить Нессу? Нет, это невозможно.

— Даже если она дочь Черепашьего Сердца? — со злой обидой спросила Эльфаба.

— Особенно если так.

Только тут Эльфаба поняла. Не зная наверняка, кто отец Нессарозы, Фрекс, следуя своей непостижимой логике, стал считать ее общей дочерью. Она была живой памятью об их непродолжительном союзе — ну и о Мелене, конечно. Какой бы калекой Несса ни была, она всегда будет значить для отца больше, чем Эльфаба. Она всегда будет для него важнее.

Ужинали сестры в комнате у Нессарозы. Давали говяжий суп, но Эльфаба, обычно непритязательная в еде, вдруг почувствовала, что не может взять в рот ни ложки. Напротив нее служанка аккуратно кормила сестру.

— Перейдем сразу к делу, — начала герцогиня. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной, стала первым министром и управляла страной, если мне придется уехать.

— Мне здесь не нравится, — искренне ответила Эльфаба. — Народ жесток и глуп, двор слишком пышен, а ты, по-моему, сидишь на пороховой бочке.

— Тем больше причин, чтобы остаться и помочь. Разве нас не затем растили, чтобы мы принесли людям пользу?

— Зачем тебе я? Ведь есть башмачки. Ты с ними стала совсем самостоятельная, я даже не ожидала. Главное — смотри не потеряй.

«Ты с ними совсем как змея, которая стоит на хвосте, — подумала про себя Эльфаба. — Даже смотреть жутко».

— Разве ты их не помнишь?

— Помню, конечно, но я слышала, Глинда наделила их волшебными свойствами.

— Ах, эта Глинда! Удивительное создание. — Нессароза проглотила суп и улыбнулась. — Хочешь, я тебе их оставлю? Только после смерти. Впишу в завещание. Не знаю, правда, чем они тебе помогут: мне они новых рук не отрастили, и тебе цвет кожи вряд ли исправят. Разве что сделают тебя такой неотразимой, что на кожу уже никто не будет смотреть?

— Стара я уже, чтобы быть неотразимой.

— Перестань! — рассмеялась Нессароза. — Мы с тобой еще в самом расцвете лет. Признайся: тебя наверняка дожидается какой-нибудь симпатичный винк в своем шалаше, юрте, вигваме или как это у них называется?

— Скажи мне лучше вот что. Я с утра все хотела тебя спросить. По поводу заколдованного топора.

— Да? Картофелину, пожалуйста, вон ту, спасибо.

— Помнишь тот день в университете, когда мадам Кашмери оставила нас в своем кабинете и заворожила?

— Что-то припоминаю. Мерзкая была тетка, да? Настоящий деспот.

— Она тогда сказала, что выбрала нас — тебя, меня и Глинду, — чтобы посвятить в Наместницы и сделать агентами какой-то важной особы. Волшебницами и, не знаю, сообщницами. Обещала, что мы займем высокие посты и сможем на многое влиять. И заставила нас поверить, будто мы никогда не сможем обсуждать этот разговор друг с другом.