Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Я потерплю. И материться можно прилично. Как говорил знакомый тебе полковник Абрикосов, есть мат жлобский, а есть художественный…

— Да кто такой твой Абрикосов?

— Полковник Абрикосов! Нельзя отрывать фамилию от звания. Он и спросонья так представлялся. Выбросит так руку к козырьку: разрешите представиться — полковник Абрикосов! Красивый мужик был, цыганистый такой, глаз чёрный… Так от, полковник Абрикосов говорил: жлобский мат — это нехорошо и грязно, они даже слово из трёх буковок испоганят. А оно ж такое нежное! — хмыкнул вертолётчик. Но, увидев, как подопечный слабо откликается на его шуточки, притушил улыбку.

— Всё! Скоко можно киксовать? Поехали! Шилку мы уже посетили, теперь побачишь и Нерчинск! Скоко тут народу перебывало, и тебе надо отметиться! Шилка и Нерчинск не страшны теперь…

— Ты что, устраиваешь экскурсии выходного дня?

— Типа того… Не зря ж мы сюда приехали…

— А мне эти места обязательно надо видеть? — начал раздражаться беглец. Он и сам понимал, что происшествие на станции — обстоятельства той непреодолимой силы, с которыми не спорят, но очередная неудача вывела его из себя. Нет, надо держать себя в руках, а то ещё до публичных истерик дойдет. Ну, хорошо, Сретенск, так Сретенск, с Нерчинском заодно. А что оставалось? Идти по шпалам? По шпалам — долго.

И, как ни странно, городок отвлёк: яркие растяжки с рекламой, хорошие машины одна за другой, старинные особнячки, большая церковь… Он крутил головой, рассматривая пёстрый городской пейзаж: когда-то на этом месте стоял знаменитый острог. И строил этот чёртов Нерчинский острог протопоп Аввакум.

— Нет, город вполне себе ничего!

— А то! Рудники кругом, и народ фартовый! Тут у них и ночные клубы есть, а это у них гостиница, — отозвался на интерес к городскому пейзажу Толя.

— Как называется? — захотелось зачем-то знать и это.

— Ну, как она может зваться — «Даурия», само собой… Говорят, Чехов проездом останавливался.

Что Чехов! Антон Павлович сейчас совершенно не интересен. Он и сам такой же, закрытый, зашитый, замурованный. Хотя… хотя внутри у каждого свой везувий. Вот за каким чёртом писателя понесло на Сахалин? Ну, бог с ним! Его привлекают совсем другие личности, люди открытых страстей, вот, как протопоп Аввакум. Нет, таким неистовым и распахнутым он никогда не станет, ему бы только, как Аввакуму, продержаться…

— А на той стороне, бачишь, музей, — показывал экскурсовод на дворец в мавританском стиле. — Там такие зеркала метра по три в высоту… Хозяин бывший, говорят, из Венеции завёз… Все золотые рудники тогда были его, мог себе позволить… Ну, а потом, сам понимаешь, выперли его из этого домика под зад коленкой. Так что, не один такой, до тебя стоко народу распатронили, считать не пересчитать… Я и то некоторым спокойно жить не даю.

— Что-то серьёзное? — заинтересовано повернулся беглец.

— Не бери в голову! Это я так, для связки слов. Отобьюсь! — отмахнулся Толя. — А вот от желудка не получится. Эх, рано, а то бы горяченького перехватили перед дорогой. Придётся ограничиться магазином.

— Поехали! Что, в Сретенске магазинов нет?

— Не, ты как хочешь, а свеженького хлебца я таки куплю, — решил по-своему компаньон. Подъехав к какой-то лавке, он вынес оттуда длинный батон и два пакета молока. И, отъехав в сторону, протянул жёлто-белую половинку и предупредил: «Токо не глотай большие куски, горячий есть вредно!» И правда, батон был ещё тёплым, и они тут же умяли его, засыпав и себя, и сиденье хрусткой крошкой. Допив молоко, вертолётчик потянулся и с сожалением проговорил:

— Эх, позвонить бы сейчас Зойке, узнать, как там обстановка на железнодорожном транспорте… Номер телефона, зараза, не записал!

— Набирай, диктую, — и подопечный без запинки назвал десять цифр.

— Погодь, погодь… Ты шо, так сразу и запомнил?

— Память пока не отшибло.

— Вот мы зараз и проверим твою память… Счас, счас наберём роднулю, — начал тыкать в кнопки Толя. — Зараз мы у неё всё выспросим, всё узнаем. — На гудки долго не было ответа, но, когда телефон заговорил женским голосом, обрадовались оба.

— Аллё, аллё! Это кто?

— Зойка, это я, Саенко, ещё не забыла? Помнишь такого?

— Тебя забудешь! — рассмеялась далёким смехом женщина.

— Знаю, знаю, как помнишь! Тебе и без меня не скучно было. Вокруг скоко мужиков, и все с пистолями…

— Какие мужики, какие пистолеты, — горячо возражала Зоя. — Они давно сошли, ещё в Могоче все и сошли.

— А я слышал, до самого Владика должны были ехать…

— Может, и должны, но в Могоче, говорю ж тебе, вышли… Они сами рассказывали: уже неделю так катаются, кого-то всё ищут…

— Ну и шо, поймали?

— Откуда я знаю? Высадили каких-то… Девчонки рассказывали, столько крови на перроне было…

— Ты смотри — чистые бандиты… Приставали?

— А что, ко мне и пристать нельзя?

— Можно, тебе всё можно. Ты когда, подруга, назад?

— Да мы только подъезжаем до конечной. Ты как, отправил своего знакомого?

— А шо, понравился мужик? А как же я? Ты когда, говоришь, в Чите будешь? Там стоянка большая, пообщаемся. Звони, дорогуша, не забывай! Целую! — отключил телефон и повернул голову: всё слышал?

— Я не совсем понял, чему ты обрадовался?

— Ну, ты даёшь! Не понял? Патрули доезжают почти до границы края и поворачивают назад. Осталось токо до Могочи доехать. Теперь дошло?

— Но дальше будут другие патрули. Я ведь в федеральном розыске…

— То всё будет не так свирепо. Не забывай, в какой местности тебя потеряли, с неё и спрос…

— А Могоча далеко? — зачем спросил он.

— Так за Сретенском и Могоча. Поехали! — не стал вдаваться в географические подробности спасатель. Не сказал и про то, что в Сретенск можно было по хорошей дороге ехать прямо от Балея, зачем человека расстраивать.

Ну, хорошо, пусть будет и Могоча, смирился беглец. И сам удивился собственному легкомыслию. Но именно легкомыслие в последние дни и управляет его действиями. А что оставалось?

На выезде из городка подъехали к заправке, это был всё тот же «Нефтемаркет», и пока заправляли машину, он смел крошки с сидений, вытряхнул коврики: должна же быть от него какая-то польза.

Вернувшись, спасатель пристегнул подопечного — оказывается, в машине были ремни безопасности, и даже пристегнул себя, вертолётного. Потом вывел дрожавшую в нетерпении машину, и дорога под колёсами полетела, к худу ли, к добру ли, дальше, на восток. Но дорогу беглец проспал самым бессовестным образом. Привалился головой к стойке и задремал, а когда Толя стал засовывать под ремень свёрнутую куртку, он ещё отбивался: не надо, я не сплю, не сплю… И, что характерно, Толины руки в перчатках совсем не раздражали. А потом всё — как отрезало: и Приисковый, и Нерчинск, и Читу, и Красноозёрск…

Через полтора часа машина остановилась у моста через речку. По его красной спине медлительно плыли рыжие коровьи спины. Река блестящей лентой обнимала маленький городок, прикрытый желтеющими сопками. А по склонам сопок будто кто рассыпал тёмные и светлые кубики — домишки, домишки… И эта зеленоватая полоска воды, и округлые холмы, и игрушечные издалека домики, и медлительные коровьи туши, плывшие посуху через речку — всё было таким тихим, мирным и совсем не опасным…

— Вот тебе и Шилка, вот тебе и Сретенск! — кивнул Толя в сторону реки.

— Сколько отсюда до Читы?

— Всё считаешь? Четыреста километров и будет, — зачем-то прибавил он ещё пятнадцать. «Четыреста, всего четыреста», — заныло в груди у беглеца. Но река отвлекла, понесла мысли в другую сторону — и как вырвалось:

— Хорошо бы на лодке плыть и плыть куда-нибудь. — А спасатель, не спуская глаз с моста, где задержалась одна буренка, задумчиво заметил: «А что нам мешает?» И, помолчав, сам себе и ответил: «Ничего не мешает». Беглец не обратил никакого внимания на эти слова, приняв их за обычное Толино балагурство. Ему вдруг захотелось немедленно сойти на землю, побежать к реке, упасть в траву и… Нет, в самом деле, пока Толя будет передавать фургон, он посидит на берегу, подышит речным воздухом. И вертолётчик, будто по заказу, недолго покружив по улочкам, остановил машину на площадке у невысокой арки, на ней значилось: «Речной вокзал».

— Здесь можешь и погулять. А я одной ногой туда, другой обратно, — коротко бросил он компаньону и развернул машину. И проводив её взглядом, беглец закинул сумку на плечо и подошёл к павильончику, что изображал здание вокзала. Вокзальчик был наглухо закрыт, тогда он завернул за угол и вышел на бетонные щербатые плиты причала. К воде вела бетонная лестница, выкрашенная по-детсадовски — голубым и розовым. На нижней ступеньке сидели два мужика и, судя по всему, сосредоточенно готовились к трапезе. На газетке у них стояла бутылочка, лежали два больших огурца и почему-то один кусок хлеба — второй уже съели? Мужичок, что сидел справа, повернув голову, задержал недовольный взгляд на незнакомце, и тому пришлось отступить от лестницы.