Том 14. М-р Моллой и другие - Пэлем Вудхауз

— А, так вы в курсе? — весело спросил Уэнделл.

— И от всей души одобряю, — заверил Алджи. — По-моему, страшная глупость, что людям не разрешают продавать фамильные ценности. Я часто это говорю.

— Кому? — спросил мистер Стикни, поднося спичку к авторучке, которую вынул из нагрудного кармана, ошибочно приняв за сигару. (Он решил, что снова начнет курить.) Те, кто позволяет себе слишком много домашнего пива в «Жуке и Клене» все время делают такие ошибки.

— Разным своим друзьям.

— Так у вас есть друзья?

— Куча.

— У меня тоже, главным образом в Клубе Коллекционеров. Это такой клуб в Нью-Йорке, называется Клуб Коллекционеров, потому что его члены — коллекционеры. Чтобы туда вступить, надо быть коллекционером, а под коллекционером я разумею человека, который что-нибудь коллекционирует.

— Абсолютно.

— Я не знаю, что значит ваше «абсолютно», но таков порядок. Если вы коллекционер, вы вступаете в Клуб Коллекционеров и получаете возможность общаться с другими коллекционерами.

— Очень разумно, — сердечно заметил Алджи.

— И я так думаю, но моя сестра Лоретта говорит, что это расточительство и лучше бы я из него вышел. Знаете мою сестру Лоретту?

Алджи выразил сожаление, что не имеет такого удовольствия.

— Странно, — сказал мистер Стикни. — Она везде бывает. Тяжелая женщина.

— Характер?

— Вес. Не может удержаться от мучного. Эта чертова сигара не тянется.

— Мне кажется, это авторучка.

— Тогда понятно. А я все удивлялся. О чем я?

— Вы рассказывали о своей тяжелой сестре. Мистер Стикни задумался.

— Беру назад слово «тяжелая» и заменяю его прилагательным «грузная». Она вышла замуж за человека по фамилии Паунд, который занимается страхованием. Вы его, наверное, знаете?

— Боюсь, что нет.

— Что-то вы никого не знаете, — проворчал мистер Стикни. По всем признакам он приближался к агрессивной фазе.

— Но я очень хорошо умею отправлять пресс-папье по почте, — сказал Алджи, чувствуя, что пора вернуться к делу, — и завтра с утра первым делом отправлю ваше.

— Нет, — сказал Стикни. — И я объясню, почему. Знаете такое место, Олдвич? Это где-то в Лондоне.

— Да, Олдвич знаю.

— Я держу там деньги.

— Ясно.

— Я решил сам отвести пресс-папье в Лондон и положить в банк. Тогда оно точно не затеряется на почте.

— А как насчет сыщика?

— Что насчет сыщика?

— Мне казалось, вы его боитесь. Мистер Стикни презрительно гоготнул.

— Этого хорька? Мне он не помеха. Пусть держится от меня подальше, если хочет остаться цел. Да, так я и поступлю, а сейчас мне надо пойти полежать. Что-то меня разморило. От жары, наверное.

Он, слегка покачиваясь, двинулся к дому. Алджи провожал его взглядом, чувствуя растущее беспокойство. Это неожиданное решение подрывало его позиции в доме у дяди Генри. Дядя скрепя сердце разрешил ему остаться исключительно для доставки посылок, а теперь выходило, что доставлять ничего не придется. В таком случае, скоро он окажется перед закрытыми дверьми Эшби-холла, как пери в стихотворении мистера Мура,[117] с которой это приключилось в раю.

Шерлок Холмс, без сомнения, сказал бы, что проблема не лишена определенной занимательности. Первая встреча со Стикни настолько окрылила Алджи, что он не сомневался — еще несколько таких, и он прикует миллионера к своей душе стальными обручами.[118] Горько было бы вылететь из дома прежде, чем это случится. Он с нахмуренным челом расхаживал по лужайке, когда из дома появился Генри, на сей раз — в традиционном костюме английского сельского джентльмена.

Генри был весел, как человек, у которого камень упал с души.

— Я видел Стикни, — сказал он. — Столкнулись в прихожей.

— Да?

— Он решил завтра отвезти пресс-папье в Лондон.

— Он мне говорил.

— Значит, ничто тебя здесь не удерживает, и ты скоро уедешь.

— Ты меня выгоняешь?

— Верно. Прости, но тебе известны мои взгляды.

Алджи внезапно просветлел. На него снизошло вдохновение. На разных людей оно действует по-разному. Математик Архимед в сходном случае выскочил из ванны с криком «Эврика!» Алджи только закурил новую сигарету.

— Ты не забыл, что я знаю твою страшную тайну? — сказал он, — Что, если я проболтаюсь?

Генри пошатнулся. Он не верил своим ушам.

— Ты же не станешь этого делать!

— Конечно, не стану. Пока трезв. Мне это и в голову бы не пришло. Однако представь, что я напьюсь в стельку и начну трепать языком. Разве не разумнее держать меня здесь и приглядывать, чтобы я не хватил лишку? Только тогда твое сердце будет спокойно. Ну как? Я остаюсь?

Веселость исчезла с лица Генри.

— Хорошо, — тихо сказал он. В который раз он вынужден был признать, что у племянника на все найдется ответ.

Время уже шло к обеду, когда Билл вновь объявился в кругу постояльцев «Жука и Клена». В ванне он пробыл не дольше обычного, но, одевшись, еще часа два лежал на кровати, погруженный в свои мысли.

Мысли эти относились главным образом к Л.П. Грину и не оказали терапевтического воздействия на страдальца. Чем больше Билл думал, тем меньше ему верилось, что девушка, обрученная с Л.П. Грином, придет к разумному решению с ним расстаться. Да, верно, что из шестисот сорока трех учеников старинного образовательного заведения, в котором он провел свои юные дни, не было ни одного гаже, чем Л.П. Грин, но девушки, увы, редко обращают внимание на моральные изъяны. Внешняя оболочка для них всегда важнее душевных качеств, а внешняя оболочка у Л.П. Грина, как ни крути, выше всяких похвал. Что может противопоставить этому Билл Харди? Только честное сердце и некоторые грубые навыки, скажем, умение лазить по деревьям.

Со вздохом он заставил себя наконец подняться с постели, причесаться и сойти вниз. При всей привязанности к другу, его ничуть не увлекала перспектива беседовать с Алджи во время и после обеда. Он стремился к одиночеству, однако очень удивился, когда желание исполнилось. Алджи нигде не было. Он то ли вознесся на небо в огненной колеснице, то ли встретил своего дядю Генри и получил приглашение на обед в Эшби-холл. И то, и другое представлялось маловероятным, но иное объяснение предложить было трудно. Билл прождал полчаса и пошел обедать в одиночестве. Усаживаясь за стол, он заметил рядом с салфеткой, любовно сложенной в форме лотоса, письмо.

Билл рассчитывал надолго задержаться в Эшби Параден, поэтому, уезжая из Вэлли Филдс, договорился на почте, чтобы всю корреспонденцию пересылали сюда — вдруг придет весточка из Нью-Йорка, от литературного агента, которому он послал книгу. Сейчас Билл с трепетом обнаружил, что так оно и есть. Дрожащими пальцами он вскрыл конверт и начал читать.

Содержимое конверта не обмануло его надежд. Послания литературных агентов — всегда шедевр отточенной прозы, но это выделялось даже на общем фоне. Биллу казалось, что он не читал ничего настолько увлекательного и стилистически безупречного.

Подошла официантка и предложила на выбор вареную говядину и куриный рулет, но любезно предупредила, что от рулета разборчивому едоку лучше воздержаться. Билл сказал: «Да, вареную говядину, пожалуйста», — хотя хотел бы поведать целую историю.

«Мейбл, — хотелось ему сказать, — знаете, что? Я отправил свою книгу некоему Бринсли Меривезеру в Америку, не думая, что от этого будет какой-то прок, и вы изумитесь, услышав, что он не только отнес ее в крупное издательство, но и продал в журнал за астрономическую сумму в четыре тысячи долларов. Думаю, это самая большая сенсация в истории английской литературы, так что, если вы хотите новую шляпку, норковый палантин или что-нибудь в таком роде — покупайте, а расходы черкните на мой счет».

Только разделавшись с говядиной и последовавшим за ней неаппетитного вида бланманже, он метеором пал с розового облака и вспомнил, что жизнь беспросветна. Как бы ни старались Бринсли Меривезер и крупное издательство поднять его дух, они были не в силах изменить того факта, что Джейн Мартин скоро будет зваться миссис Л.П. Грин.

Билл мрачно отказался от сыра и пошел в бар предаваться отчаянию.

В первый раз он так увлекся письмом, что только сейчас, перечитывая его по-новой, увидел внизу пометку «см. на обороте» и, перевернув листок, обнаружил, что Бринсли Меривезер приписал постскриптум.

В нем литературный агент советовал Биллу, не теряя времени, ехать в Америку, чтобы изучить американский рынок, познакомиться с издателями и вообще подкрепить первый успех. Только так, писал Бринсли, можно раскрутить стоящую вещь.

Предложение потрясло Билла своей своевременностью. За годы в Америке он полюбил эту страну. Если ехать в нее, то, конечно, именно сейчас. Обычно отвергнутые влюбленные из Англии отправляются в Скалистые Горы стрелять гризли, но встречи с издателями — вполне адекватная замена.