Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

А до того вся была унижение и прозябание.

Чем больше внимания уделяется сегодня философско-религиозным воззрениям Циолковского, тем настойчивее становятся попытки умалить его, как ученого, даже в том, что совсем недавно считалось безусловным его достижением…

где vk — наибольшая (конечная) скорость ракеты; и — относительная скорость истечения продуктов сгорания из сопла ракетного двигателя; т — начальная масса топлива; МР — масса ракеты без топлива.

Эту формулу определения скорости ракеты Циолковский вывел 10 мая 1897 года, а три десятка лет спустя ее стали называть формулой Циолковского.

Но вот мнение современного специалиста:

«Мистический туман вокруг „формулы Циолковского“, созданный журналистами и другими лицами, не слишком сведущими в математике, по сути, безоснователен. Формула, описывающая разгон ракеты в зависимости от количества израсходованного топлива и полученная Циолковским, настолько элементарна, что ее без труда способен вывести любой человек, знакомый с азами высшей математики. Этим, в частности, объясняется и то, что все пионеры космонавтики (Годдард, Оберт, Эсно-Пельтри, Цандер, Кондратюк) легко получали ее независимо друг от друга и от Циолковского. Более того… получение формулы Циолковского было рутинной задачей, предлагавшейся студентам Кембриджского университета — она входила в учебник [„Учебник динамики частицы с многочисленными примерами“, — З. Б.-С.], изданный впервые в 1856 году (последнее издание 1900 года). Поэтому можно смело утверждать, что сотни, тысячи студентов в течение более 40 лет выводили „формулу Циолковского“ задолго до него»[352].

Кем же он был, Циолковский? Ученым? Философом? Или самонадеянным изобретателем нелетающих железных дирижаблей и бесколесных поездов, мировоззрение которого — беспорядочная мешанина расхожих околонаучных и мистических банальностей?

Быть может, ни тем ни другим… Циолковский был пророк — пророк научной религии, сумевший сотни миллионов людей обратить в свою веру — веру в то, что выход человека в космос не только возможен, но неизбежен.

Глава двадцать третья

СТРАХ

Беляев не был избалован вниманием критиков: за 16 лет жизни в качестве писателя-фантаста, выпустив 18 книг, он удостоился лишь пятидесяти пяти упоминаний в печати — в два раза меньше, чем за 14 лет взрослой дореволюционной жизни в Смоленске.

И вдруг — в феврале 1938-го — статья в центральной газете. И не просто с упоминанием имени — мол, есть и такой писатель, а вся, от начала до конца, Беляеву посвященная! Не «Правда», конечно, но — главная по писателям: «Литературная газета». А через полтора месяца — вторая статья. И в обеих — жалобы. Не на Беляева, про него только хорошее. Нет, жалуются в двух этих статьях на равнодушие к Беляеву. А первая статья заканчивается так, что просто мороз по коже: «Мы обвиняем».

Вышла она 10 февраля и озаглавлена так: «Писатель остался один».

Принадлежала перу постоянного автора «Литературки» Г. Кремнева (псевдоним Георгия Моисеевича Трахтмана). А вот и сама статья:

«Писатель остался один

В нашей литературе научная фантастика является дефицитным жанром, а А. Р. Беляев — единственный писатель, все свое творчество посвятивший научно-фантастической тематике. Великий ученый Циолковский писал в одном из своих писем к писателю…»

Далее цитируется соответствующее письмо (по поводу романа «Прыжок в ничто») и задается закономерный вопрос:

«Почему же в книжных магазинах так давно нет новых произведений Беляева, почему его старые романы можно увидеть только у букинистов? Мы пытались навести об этом справку в ленинградском отделении союза советских писателей. Но там недоуменно спросили:

— Беляев?

В канцелярии союза имеется длинный-предлинный список членов ленинградской организации союза. Там, под номером 5, значится писатель Александр Романович Беляев. Время от времени упомянутому в списке А. Р. Беляеву из канцелярии союза посылаются отпечатанные на папиросной бумаге извещения и повестки.

А писатель Беляев все не ходил.

Никто не знал, что А. Р. Беляев, которому союз настойчиво предлагал явиться на собрания, в течение трех лет прикован тяжелым недугом к постели. Три года, как писатель оторван от творческой среды. И как ни мучительна была болезнь Александра Романовича, но еще мучительнее было ему получать из союза писателей клочья папиросной бумаги, символизировавшие канцелярское равнодушие к его судьбе.

Честь и хвала врачам Литфонда! Они немало облегчили Беляеву физические страдания.

Лечебный отдел Литфонда оказался на высоте. А вот к литератору Беляеву не заглянул ни один литератор, в „литературном мире“ забыли о Беляеве, обрекли на трехлетнее творческое одиночество.

А. Р. Беляев даже в самые тяжелые периоды болезни не прекращал свой творческий труд. За время болезни им были написаны „Звезда Еетц (так!)“, „Небесный гость“, „Рогатый мамонт“ и др. В „Смене“ (ленинградская комсомольская газета. — З. Б.-С.) был напечатан его роман „Голова профессора Доуэля“. Беляев работает и сейчас много и плодотворно. Он задумал повесть о достижениях астрономии и роман о будущем советской медицины. Но ему трудно работать. И не только потому, что он не может приподняться с постели, но — главным образом — из-за отсутствия элементарной творческой помощи.

— Недавно, — рассказывал нам писатель, — я допустил географическую ошибку, — неправильно указал расстояние между двумя географическими точками. Читатели указали мне на это. Не мог же я рассказать им, что у меня не было дома необходимого справочника, а память в таких случаях легко может подвести.

А. Р. Беляев вынужден сейчас работать, только полагаясь на свою память. Он не может рассчитывать — без содействия союза — на научные труды, хранящиеся в специальных библиотеках и ученых учреждениях, на всевозможные справочники, на необходимые пособия. Даже библиотека Дома писателя не могла обеспечить Беляева подбором нужной для его работы литературы и библиографией.

Конечно, если бы Беляев мог ходить, настаивать, разъяснять огромное значение научно-фантастического жанра в нашей литературе, может быть, ему удалось бы пробить стену косности и незаинтересованности издателей. То, что оказалось не под силу прикованному к постели Беляеву, обязана была сделать литературная организация, кровно заинтересованная в развитии всех жанров советской литературы.