Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

квакеры создают денежный фонд, из которого помогают нуждающимся. В 70-х годах уже существует система местных, региональных и общенациональных собраний, на которых выясняются нужды «друзей» по всей Англии, собираются денежные взносы, делаются отчеты о положении квакеров в тюрьмах, о преследованиях и т. п.

Месячные собрания на местах изыскивают способы, как выделить продукты питания, одежду, домашнюю утварь, лекарства для нуждающихся. «Друзья» одалживают беднякам необходимые суммы денег из общественного фонда. Выдаются вспомоществования и на конкретные нужды — на покупку, например, ткацкого станка или мельницы. Создаются и первые кооперативные товарищества, появляются квакерские магазины.

Они пытаются принять посильное участие и в политической жизни. Многие квакеры, спасаясь от преследований, бежали на Американский континент и там становились правителями, судьями, чиновниками. В Англии они не упускали случая выступить за религиозную терпимость и поддерживали либералов-вигов. Некоторые, вроде Уильяма Пенна, даже пытались распространить свое влияние при дворе.

Поражение революции и крушение надежд привело их к сознанию, что только упорный, незаметный для стороннего глаза труд поможет им выжить и приблизить новое, более совершенное царство на земле. Труд, взаимопомощь, терпимость, скромная, мирная жизнь и забота о воспитании детей. Своих детей квакеры учили честности, самодисциплине, умеренности, трудолюбию. И вере в то, что внутренний свет доступен каждому; он в конце концов приведет людей к счастью. Квакеры не утратили конечную цель, а лишь отодвинули ее в неопределенное будущее. В этом была их сила.

И удивительно ли, что Джерард Уинстэнли в тяжкие годы Реставрации стал членом «Общества друзей внутреннего света»? Еще в «Законе свободы» он писал: «Бог и Христос дали нам вечный закон — закон любви. Любить друг друга не только единомышленникам, но любить также и врагов своих, то есть тех, кто мыслит иначе, чем вы; и довольствоваться тем, что имеешь пищу и одежду». То же самое говорили квакеры. И Джерард Уинстэнли стал квакером.

Среди «друзей» он нашел то, что искал: любовь, взаимопомощь, терпимость, скромность в потребностях. И веру — неколебимую веру в то, что царство справедливости когда-нибудь воссияет роду человеческому. И продолжение борьбы — в новых условиях, в новых формах.

Это было не падением, не отказом от прежних идеалов, не ренегатством. Это был единственный способ жить по совести и бороться дальше. Это был единственно возможный тогда путь протеста против строя угнетения и бесправия.

Да, он снова стал торговцем. Но продавал он не шелка и бархат, не предметы роскоши. Не землю, ведь именно землю он считал главным источником существования в этом мире, той «общей сокровищницей», которая должна принадлежать всем людям сообща. И потому торговля землей всегда представлялась ему самым страшным преступлением против совести, творца и человечества.

От торговал хлебом и кормом для скота — самым необходимым для жизни. Он был квакером — значит, торговал честно. Квакеры с самого начала заявили себя решительными противниками надувательства или обмана в торговле. Квакерские лавки всегда славились добротностью продуктов, умеренностью цен, доброжелательством и честностью продавцов. Нет сомнения в том, что Уинстэнли вел свое дело порядочно; он работал и содержал близких — жену и троих детей. Совесть его могла быть спокойной.

Прошло двадцать с лишним лет после его попытки создать коммуну бедняков на холме Святого Георгия. Тогда их было несколько десятков — диггерские списки по Серри включали 72 имени. Квакеры теперь считались тысячами.

Диггеры ютились в убогих хижинах, питались кореньями, не имели самого необходимого. Может быть, жизнь человека должна быть все-таки иной — не такой примитивной, не такой нищенской. Квакеры не требовали передела собственности и обобществления имуществ — каждый трудился на том месте, куда его поставила судьба, и активно помогал другим, чем мог.

Сама вера у них тоже была иной. Диггеры наивно полагали, что раз господь благословил их, то и на камнях взрастет прекрасный урожай, и тысячи придут к ним разделить их радость. Квакеры же говорили: трудись и веруй. Люби людей и не требуй ничего для себя. Тогда ты будешь счастлив внутри, а внутреннее счастье — главное.

Быть может, основы для такого примирения с требованиями мира сего были заложены и в самом мировоззрении Уинстэнли. Он всегда был сторонником непротивления: зло порождает только зло, с насилием нельзя бороться насилием, писал он. И хотя, тяжело пережив поражение диггерской колонии, он какое-то время полагал, что сильная государственная власть, железная рука Кромвеля способны установить в стране справедливость и порядок, — но отвращение к кровопролитию и жестокости оставалось в нем всегда. И суровость Кромвеля к сектантам, и смерть республики, и разгул реакции при Карле II убедили его окончательно в том, что ломать жизнь тысяч людей не следует, рано… Надо жить в этом мире, принимая его законы, но сохраняя честность, трудолюбие и достоинство. Тогда неважно, кто ты — торговец ли, землевладелец, крестьянин… Важно верить в конечное торжество правды.

После 1672 года Уинстэнли безвыездно живет в Лондоне. Последний известный факт из его жизни — это участие в судебном иске 23 июня 1675 года. Он, его жена, две сестры и их мужья возбудили дело против неких Фердинандо Горгеса и Джона Холланда об уплате им по контракту от 10 апреля 1666 года 1850 фунтов стерлингов. Истцы заявляли также, что Фердинандо обещал каждой из трех сестер ежегодную ренту в 200 фунтов. Возможно, товары, о которых шла речь в сделке, погибли во время великого лондонского пожара.

Огромная сумма иска отнюдь не говорит о процветании семьи. Если бы Уинстэнли выиграл дело, ему, за вычетом судебных издержек, досталось бы в лучшем случае 30 фунтов и столько же жене Элизабет. Но иск не увенчался успехом — Уинстэнли и вправду, видимо, не создан был для бизнеса.

Он умер в следующем, 1676 году, 10 сентября, о чем поведали записи лондонского «Общества друзей внутреннего света». Полная страданий, нищеты, борьбы, поисков и деятельности жизнь завершилась спокойно. Но жизнь духа, жизнь его идей продолжалась.

ДО НАШИХ ДНЕЙ

инстэнли оставил миру книжки — дешевые издания на грубой бумаге с неровно обрезанными краями, с опечатками, с прыгающим кое-где шрифтом. И эти книжки не были забыты.