История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина

— Прекрасная мысль, — кивнул Дерек.

В следующий день, когда мы смотрели телевизор, я решила, что пора играть в открытую.

— Никогда не знаешь, чего ожидать от этих барсучат! Вот взгляни, что они учудили сегодня!

— А что? — поинтересовался Дерек.

— Да посмотри, что осталось от матраса. Хорошо, что мы решили купить новый. Правда, Дерек?

Моему милому ничего не оставалось, как согласиться.

Последний парад мои питомцы устроили незадолго до того, как навсегда покинули кухню. Однажды в три часа утра сработала сигнализация от воров. К счастью, Дерек продолжал спать без задних ног, так что вскочила с постели одна я. Накинув ночной халат, я, как была, босиком кинулась к пульту и вырубила сирену. Горевшая на пульте лампочка показывала, что несчастье случилось на кухне. Я мигом туда.

Толкаю дверь и включаю электричество. В мерцании ламп дневного света вижу, как серые фигурки рысью устремляются под кресло. «Чувствуют, что нашкодили», — подумала я. Но вот лампы разгорелись и… глазам предстало зрелище, которого я не забуду никогда. Нашкодили… Это не то слово! У них тут был пир на весь мир! Кто-то из них исхитрился открыть буфет, где лежат бисквиты и печенье; пакеты были раскиданы по всему полу. Марципановый пирог им, видно, не понравился — он не был съеден, а только раскрошен. Крошки валялись по всему ковру и на чехлах кресел.

Ну хорошо, положим, буфет просто открывается, но как они умудрились залезть в холодильник?! Не сумели добраться только до верхней полки. Два пакета рубца, которые мы имели неосторожность вынуть из морозильной камеры, равно как и бекон, сыр, сало, масло, паштет были частично слопаны, частично просто разбросаны по полу кухни. Наконец, кто-то из них овладел «последним редутом» — принялся жевать провод сигнализации. Выскользнув из разоренной кухни и закрыв дверь, я стала к ней спиной, моля Бога только об одном: хоть бы Дерек подольше поспал…

Убедившись, что он все еще дрыхнет, я медленно вытряхнула чехлы, подобрала обертки, пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом хаосе. Как же отреагировала на это «шестерка отважных»? Она восприняла это как приглашение к продолжению забавы! Что ж, отчего бы не откликнуться? А главное, какие у этой тети аппетитные розовые пальчики, совсем голые! В этот момент я почувствовала, что с наслаждением передушила бы их всех! К счастью, они быстро устали, а я получила возможность вымыть пол. Я решила «танцевать» от двери, и пока я дошагала туда, на мои ступни налипла каша из бисквита, масла, крема и прочих вкусных вещей, которые, однако же, выглядели отнюдь не аппетитно… Первым делом я на цыпочках дошагала до ванной комнаты и тщательно соскоблила эту вновь изобретенную «мазь для ног». Потом вымыла кухню, затем вымылась сама — и вернулась чистенькой в постель. С момента, когда я выскользнула из нее, до момента, когда я скользнула обратно, тело, делившее ее со мною, не повернулось ни на миллиметр.

Зато следующий день оказался более чем спокойным. Ни один из барсучат не выказал чувства голода — наоборот, у них, по всем приметам, явно разболелись животы. А мне их было ничуть не жаль. Ближайшие несколько ночей мы баррикадировали буфет и холодильник досками.

…Но самая главная проблема заключалась в следующем: существовала опасность, что мы не найдем места, чтобы выпустить всех. В прошлые два года мы в таких случаях держали детенышей в рукотворном гнезде, где Блюбелл была им за приемную мать; решили так же поступить и в этом сезоне. Даже если у Блюбелл будут свои детеныши — не важно, места хватит всем! Ну, а вырастут — и разбегутся сами.

Вздохнув с облегчением, что детеныши наконец-то навсегда покинут кухню, мы отгородили для них часть рукотворного гнезда бок о бок с Блюбелл и ее подружками. Пока пусть обе компашки привыкают, глядя друг на друга через проволоку, а то подерутся еще.

Когда мы переселяли барсучат из кухни в гнездо, то решили взвесить их, чтобы посмотреть, как они растут. А для этого, естественно, пришлось взять их на руки. И тут мы сообразили: хотя они жили с нами в одном доме, у них до сих пор не было контакта с людьми (кроме, естественно, кормлений) — в этом просто не было необходимости. Жили в кухне, могли выбегать в сад; конечно, видели созданий на двух длинных ногах, которые кладут им пищу да еще расхаживают и шумят — но общались-то по преимуществу между собой. Только те, которых я кормила из бутылочки — Кэткин, Акорн и Соррел, — более-менее спокойно отнеслись к переезду на другую квартиру, остальные же до того испугались общения с людьми, что наложили на пол и вели себя как последние дикари, — кто-то даже прокусил мне палец сквозь ноготь. А что? Не этого ли я хотела — чтобы подрастали самостоятельно, при минимуме контакта с нами.

Две недели спустя мы решили, что шестерых барсучат и трех взрослых самок можно объединить — и ничего, прекрасно ужились друг с другом! Я пока еще держала их взаперти — пусть хорошенько освоятся с новым жилищем, но Блюбелл выпускала.

В это же время я стала замечать в ее поведении некие странности. Она сделалась более спокойной, чем прежде, все чаще забиралась ко мне на колени и клала морду на плечо — ей доставляло удовольствие так сидеть. Может быть, ей было неуютно в компании стольких барсучат в одном гнезде? Так нет же, она всякий раз, едва вернувшись, отправлялась по коридорам и «палатам» искать их.

Обычно дела шли так: я выпускала ее из гнезда, она сперва бегала по дому, обнюхивая все вокруг, а затем уходила в сад и в поля охотиться. Вечером, когда спускалась тьма, я приносила в гнездо еду для барсуков и подзывала ее издалека. Обычно я не успевала дойти до гнезда, как она бросалась мне навстречу и терлась о мои ноги. Я заметила, что она стала тяжело дышать, но мы по-прежнему делили радость от теплых вечеров, наполненных благоуханием цветов и трав. Она по-прежнему не страдала отсутствием аппетита и даже, по-видимому, съедала больше, чем прежде. Вообще мы клали в гнездо много пищи, чтобы быть уверенными, что взрослые насытятся и оставят сколько нужно на долю маленьких.

В это время ко мне приехала супружеская пара из Бельгии; они попросили разрешения сделать несколько снимков для журнала, поскольку писали статью о барсуках, которые приходят к людям в дом. Йоханн и Сантана провели у нас несколько вечеров подряд и сделали массу премилых снимков Блюбелл. Но вот в один прекрасный вечер, к моему изумлению, как только Йоханн сел на ступеньку, Блюбелл подошла к нему и укусила. Такое поведение для меня было в новинку — она никогда никого не кусала, даже имея детенышей. Было похоже, что она хочет находиться только со мной и не желает ничьего присутствия.

Хотя больше никаких симптомов беды не наблюдалось, я печенкой чувствовала, что она ведет себя как-то не так. На следующий же день я позвонила нашему домашнему доктору Стюарту.

— Вполне возможно, это просто перемены в личности, — ответил тот. — Так, говоришь, она не страдает отсутствием аппетита? Что же тебя тогда настораживает?

— Сама не знаю, — ответила я, нахмурив брови, — но сердцем чувствую, что-то тут неладно. Она вдруг полюбила сидеть у меня на коленях, положив морду на плечо, — такого я за ней раньше не замечала. А еще ее постоянно тянет к сливочному крему.

— Похоже, дело и в самом деле серьезное, — в шутку сказал он, но тем не менее почувствовал, что я сильно озабочена. — Пожалуй, мне и в самом деле стоит приехать взглянуть на нее. Возьму-ка я ее на рентген, о’кей?

Это был серьезный шаг. Блюбелл никогда не ездила в машине, ее даже никогда не сажали в ящик для перевозки. Но это единственный вариант, подумала я. Было бессмысленно звать кого-то на помощь, ибо это вызвало бы у нее еще большие подозрения. Я просто открыла дверь рукотворного гнезда и стала ждать. Как всегда, она выскочила наружу и потерлась о меня, делая на мне свою отметку; я тут же подхватила ее на руки, сунула в ящик и заперла, прежде чем она успела выскочить. Я чувствовала себя так, будто предала ее. Поставив клетку с драгоценным грузом на сиденье, я на полном газу помчалась к ветеринару.