История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина

Я взъерошила ей шерстку, она же перевернулась на спину и принялась кататься — грубый цементный пол служил ей отличной чесалкой. Покатавшись всласть, она встряхнулась; после этого подошла и стал обнюхивать мою одежду. Заинтригованная новыми запахами, она исследовала меня с ног до головы, а затем уселась рядом со мной и тщательно прислушалась — не исходят ли из моего нутра какие-нибудь неведомые звуки?!

Я провела рукой по ее спинке и почесала между плечами; в ответ она потянула меня зубами за рукав. Я толкнула ее, желая повалить на спину, и пошевелила пальцами, приглашая поиграть.

— Ну что, барсучонком пахнет? Угадала! У меня новенькая! Помнишь, какой ты была когда-то? Вот и она такая! — поддразнила я ее, потянув за передние лапы. Блюбелл охотно отозвалась на предложение поиграть, обхватывая мою руку передними лапами и хватая зубами кисть — не всерьез, конечно, а понарошку. Но только впоследствии я осознала до конца, какие между нами сложились доверительные отношения.

Мне было интересно, как она воспримет Кэткин при встрече, но решила с этим немножко подождать. Она не отнеслась враждебно — уже хорошо. А тот вечер мы провели великолепно: то играли вместе, то приводили себя в порядок — она зубами, я расческой, — а то просто сидели бок о бок, ведь нам так хорошо вдвоем! Наконец, сочтя, что общения со мною на сегодня достаточно, Блюбелл затопала обратно к двери, оглянулась и юркнула к себе в «палату», где спали ее подруги, и тоже уснула. Что ж, я тоже могу надоесть.

Прошло еще два дня, и вот вечером звонок. Где-то в сарае нашли барсука, схоронившегося за связками соломы. Хозяева сарая обратили внимание, что на спине у него рана. Ферма, где нашли пострадавшего зверя, была всего в двух милях от нас. Со мной поехала Мэнди.

В таких случаях я обычно беру с собой ящик, одеяла, сетку и — мало ли как пойдут дела! — ремень с петлей для отлова собак. Я не люблю пускать в ход этот последний предмет, понимая, что он станет причиной лишнего стресса для животного. Но в данном случае другого выхода не было — если мы начнем шуровать по связкам соломы, то животное наверняка попытается удрать. Остается одно — аккуратно накинуть ему на шею петлю, подхватить и запихнуть в ящик.

Так мы и сделали. Осмотрев рану, мы пришли к выводу, что нанесена она в результате территориальных споров. То ли свои отлучили барсука от родной группы, то ли он залез на территорию, принадлежащую другим, и был за это жестоко покусан.

Одно из ушей барсуку закрывала слежавшаяся шерсть, с которой капала кровь; от середины спины до самого хвоста тянулась еще одна рана, кишевшая личинками. Все свидетельствовало о том, что раны достаточно старые. При этом барсук недвусмысленно давал понять, что ему решительно не нравятся любые наши действия — он ворчал, плевался, носился по ящику как угорелый и на каждую попытку приблизиться отвечал глубоким гортанным рычанием. Сталкиваясь с подобным отношением, поневоле подумаешь, прежде чем взяться за ручки ящика, хотя они и расположены высоко и барсуку их нипочем не достать.

Мы отвезли бедолагу прямо в Бриджуотер к Марку — новому ветеринару, пользующему наших питомцев. Сначала нужно было ввести барсуку анестезирующее средство и только затем приступать к дезинфекции раны, так что я сказала Марку, что позвоню позже.

Через пару часов я позвонила — узнать, как там барсук. Марк объяснил, что удалил все гниющее мясо и теперь заживление раны — вопрос времени. Судя по состоянию его зубов, Марк решил, что это зверь довольно почтенного возраста. От этой новости у меня сжалось сердце — обычно, когда к ветеринару поступает пожилой барсук с ранениями, полученными из-за территориальных споров, его приходится усыплять. Ведь эти раны означают не что иное, как потерю барсуком своего места и положения в группе, — таков, к сожалению, безжалостный закон, действующий у многих животных. Если вылечить его и вернуть на прежнее место жительства, его опять прогонят. Но поскольку Марк сделал все необходимое для спасения животного, нельзя лишать его шанса.

Первое, что я сделала, забрав барсука от ветеринара, — постелила свежевыстиранное одеяло под лампу в загоне-«лечебнице» и поместила на него барсука — пусть греется. Одеяло в подобных случаях нужно затем, чтобы следить за характером выделений мочевого пузыря и кишечника, которые иначе легко поглотились бы соломой. На мой взгляд, барсук вовсе не выглядел таким старым, каким он показался ветеринару, — значит, мы правильно сделали, что оставили ему жизнь и дали шанс на выздоровление! Видать, ему здорово надавали по носу — он не блестел, как у других барсуков, а был покрыт красными пятнами да еще пересечен большой царапиной, что придавало ему весьма комичный вид. Не спуская с меня настороженных глаз, барсук принялся обнюхивать одеяло; я же медленным шагом ретировалась из загона. Беззвучным движением заперев за собой дверь, я стала наблюдать за Достопочтенным Барсуком в окошко. Прежде всего он направился к миске с водой — он очень хотел пить. Девушки, работавшие на ферме, загодя положили ему еду, так что я удалилась, оставив его в покое.

Вечером, идя на свидание с Блюбелл, я, естественно, зашла проведать и его. Несмотря на то что у Достопочтенного Барсука до самого хвоста тянулась огромная рана (которая казалась еще больше после того, как была очищена от гниющего мяса), барсук слопал половину всего припасенного и теперь блаженно грелся под лампой. Отдыхай, сердечный, подумала я. Настрадался… Это не то слово! Зато как порозовел теперь! Видать, дела пошли на поправку! За что я, помимо всего прочего, уважаю барсуков, так это за их колоссальную способность переносить травмы и недуги. Не горюй, старина! До свадьбы заживет!

Не прошло и двух недель, как нашего барсучьего полку снова прибыло. В Гластонбери нашли крохотного барсучонка и отвезли к местному ветеринару. Детеныш пробыл у него ночь наедине с миской кошачьей еды. Такого кроху еще надо кормить из бутылочки, и хотя он изрядно проголодался, кошачья еда не вызвала в нем энтузиазма — даже, наоборот, привела в смущение. Тем не менее барсучонок оказался крепким малым, несмотря на свои шесть-семь недель от роду. Ну что ж, раз у него такая пробивная натура, значит, его ждет удачливая жизнь.

Я опустила барсучонка на пол возле кресла. Забравшись под него, новый жилец обнаружил спящую Кэткин. Та блаженно свернулась под теплым одеялом и, сколько он ни тыкался своим холодным носиком, никак не реагировала. Что ж, раз такое дело, барсучонку пришлось устроиться на ночлег рядом с нею. Только когда чувство голода разбудило Кэткин, она обнаружила новенького.

Акорн (Желудь) — как я назвала парнишку — тоже проснулся и, видя, что Кэткин отправилась обедать, последовал за нею. Подойдя ко мне, он поприветствовал меня своим милым мурлыканьем «ув-вув-вув», каким они всегда приветствуют друг друга. Вскоре, когда у нас будет целая компания барсучат, он станет заводилой. А пока что единственным его товарищем по играм (не считая меня) оставалась Кэткин. Перевернувшись на спину, она протянула ему обе передние лапы — дескать, поиграй со мной, не все же внимание уделять этой старой тетке, я тоже человек! В ответ Акорн хорошенько ткнул подружку носом и цапнул за ухо. Та с удивлением вскочила на все четыре ноги и подождала пару секунд, прежде чем решиться снова подзадорить его на игру. Он не отказался, только стал задаваться пуще прежнего — не забывай, кто теперь здесь хозяин!

Такая активность радовала бы меня, если бы не одно неприятное обстоятельство. Как-то раз я даже подумала: если вздумаю красить пол в кухне, то только в желтый! А то, знаете ли, жутко, когда просыпаешься утром, и первое, что бросается в глаза, — желтые лужи.

Когда приходило время кормежки, Акорн не заставлял себя упрашивать, тем более что от одного вида приемной сестренки, с жадностью хватающей соску, текут слюнки. После обеда начинались игры; но пусть всякий, кто захочет завести себе барсука в качестве товарища по играм, запомнит простую истину: барсуки даже в таком юном возрасте здорово кусаются и царапаются. Что поделаешь, такие они уродились. Они, конечно, шутят, да вот беда — у людей нет такой, как у них, толстой кожи. Спасти может только быстрота реакции — умение вовремя отдернуть руку.