Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Одна из “ночных бабочек” гостиницы Люся Аршинова во время приезда Паписмедовых превращалась в невесту для Зозо. Съезжались гости (папа Паписмедов щедро оплачивал это шумное событие), в ресторане играли свадьбу. Зозо был счастлив. Проходила брачная ночь, потом брачная неделя, потом Паписмедовы уезжали, до следующего приезда через четыре-пять месяцев, когда кончалось действие “энергетика”… Я спрашивал своего дядю Василия Валерьяновича, можно ли надеяться на швейцарское лекарство. Он ответил: “Нужно надеяться на Люсю Аршинову”.

А сейчас за столом гуляла веселая свадьба, сидели друзья папы Паписмедова, администраторы гостиницы, “ночные бабочки”. Все знали условия этого спектакля, все хорошо играли свои роли. Анна Шагал пела. Я смотрел на нее влюбленными глазами, замдиректора Тимофей Андреевич Головин смотрел на певицу, как Серый Волк на Красную Шапочку. Серый Волк был зол, он получил отказ, Анна не приняла подарки, экспортированные у французских коммунистов. Более того, когда, заперев рыжую певицу в своем кабинете, Головин ударил ее, чтобы напугать, чтобы она с покорностью принялась исполнять все его капризы, неожиданно замдиректора получил такую оплеуху, что еле удержал свое тренированное тело в равновесии. После чего Тимофей Андреевич стал вести себя непредсказуемо галантно. В тот день он с улыбкой открыл дверь кабинета, отпустил Красную Шапочку на волю. Через день пришел к ней на съемную квартиру с огромным букетом роз, увидел меня, который чинил в ванной Анны ржавые краны. У меня сантехнические дела не очень-то клеились, Тимофей Андреевич, засучив рукава, долго что-то винтил, крутил, зажимал и добился мощной струи в рукомойнике и отменного слива бачка. Анна не возвращалась. Я чувствовал себя неловко при большом начальстве, тот предложил выпить, мы раскрыли принесенный замдиректора коньяк “Камю”. Тимофей Андреевич разлил “Камю” в большие граненые стаканы. Произнес тост за Анну. Мы выпили. Неожиданно, без всякого повода, замдиректора гостиницы стал избивать переводчика с французского. Бил очень жестко. Потом словно очнулся, пришел в себя. “Извини. Со мной бывает…”

Старый физкультурник ушел, не дождавшись Анны, оставив меня в недоумении. Я злился на себя… Почему я не ответил на его удары?! Даже если я не был знаменосцем на Всесоюзном параде физкультурников, у меня есть мое достоинство?! Или я трус, слизняк?!

Затем была словесная перепалка в отделе кадров гостиницы в связи с приемом в штат переводчика Квирикадзе И. М. Анфиса Никаноровна с трудом отстояла меня. Более того, я стал работать с индивидуальными туристами. Первым из них был черный священник из Французской Гвинеи Патрик Варенни, который приезжал в Москву по не совсем обычному делу. Священник узнал, что в России у него растет двадцатидвухлетний сын. Но как его найти, Патрик не знал. Сын родился после Всемирного Московского фестиваля молодежи 1957 года и был один из тысяч детей фестивальной любви… Патрик Варенни попросил меня помочь разыскать сына, у него были какие-то телефоны, какие-то имена. Я превратился в Шерлока Холмса и по крохам фактов обнаружил сына. У парня были родители, папа Степан Мамулин, мама Тося Шаляпина. Священник, услышав имя Тося, нервно затряс головой. “Да-да, Тося, Так ее звали…” На глазах черного священника выступили слезы. Семейство Мамулиных работало в фотоателье у кинотеатра “Космос”. Заранее сообщать о себе Патрик Варенни не велел. Зайти в ателье священник не решался. Мы сидели на сырой скамье в сквере перед стекляшкой. Большой, как стог сена, гвинейский священник мерз, хотя светило мартовское солнце. Из дверей ателье вышел черный парень, крупный, курчавый, пошел в сторону пивного ларька. По пути к нему присоединилась девушка. Они встали у прилавка, взяли пиво и сосиски, отошли к каменному столу. Подошли Патрик и я. Взяли пиво и сосиски, встали у стола рядом. Черный парень обратил внимание на черного священника, под навесом пивной больше никого не было, кроме нас.

“Что я ему скажу? Он не знает моего языка… Что? Знаешь, я ему ничего не скажу, только вот чокнусь кружкой”.

Священник так и сделал. Отец и сын улыбнулись друг другу. Отец зашептал что-то из Библии. Сын растерянно слушал… Я выпил пиво, пошел к буфетчику, налил еще, почему-то не мог смотреть на стоящих у соседнего каменного стола. Буфетчик, наливая пиво, глядел в их сторону, хохотнул и крикнул: “Влад, он молится, что ли?”

Черный парень засмеялся: “Черт его знает! Вроде!”

Священник в ту ночь улетел из Москвы во Французскую Гвинею. Мне хотелось спросить, почему он не сказал сыну о себе, но не решился…

Вскоре случилась странная, сюрреалистическая история. Мой далекий родственник из Сухума Кирилл Яковлевич Прыгун приехал в столицу с тем, чтобы отбыть в Израиль на постоянное жительство. Поселился в “Интуристе”. Ходил по Москве, разглядывал ее, улыбался, не замечая, что за ним шагают по пятам два высоких, бритых наголо парня. Кирилл Яковлевич зашел в зоопарк и там…

Часа два спустя Кирилл Яковлевич Прыгун в баре на двенадцатом этаже “Интуриста”, нервно кусая губы, шептал мне в ухо: “Все мои деньги, все, что я продал, все превратил в три бриллианта по пять карат, и два по четыре карата, и к ним еще два изумруда… Обернул их оберткой конфет “Раковая шейка” и держал в кармане. Эти типы останавливают меня около слона, ну там, где слон ходит. Показывают красные книжки, мол, КГБ. Я сдрейфил, говорю с ними, а сам незаметно кидаю конфетку в траву… Они говорят, отойдем… Обыскивают, явно знают, что ищут… Я узнал одного, сухумские такие, полубандиты… Не находят… Я радуюсь, правильно, что выкинул, вернусь – подберу… И вдруг вижу хобот, слоновий хобот, он дотянулся до моей конфетки – и в рот…”

Кирилл Яковлевич плачет. Что делать? Бриллианты в пять карат в животе у слона из Московского зоопарка. Через неделю надо уезжать в Израиль. Кирилл Яковлевич договорился с ухаживающим за слоном лимитчиком Глебом напоить животное слабительным. Четыре дня и четыре ночи мы с Прыгуном дежурили, сменяя друг друга в слоновьем загоне, следили, как лимитчик протирает слоновое дерьмо. Иногда протирали сами. Обследовав досконально пудов пять, влив еще слабительного, увы, мы не нашли бриллиантов и изумрудов. Кирилл Яковлевич Прыгун уезжал с серым, потухшим лицом. Анфиса Никаноровна, знавшая тайну Прыгуна, поцеловала его, зашептала: “Кир, руки есть, ноги есть, голова есть, жопа есть, еще столько всего в жизни высрется!”

Пожелавшая выучить французский Анна Шагал предложила мне делить с ней двухкомнатную квартирку в Газетном переулке.

В период поисков бриллиантов в пять карат она спрашивала своего квартирного соседа: “Что за дикая вонь? Давай я тебя помою!” Загнав под душ и натерев каким-то дезинфицирующим раствором, долго меня мыла. Отношения наши были не совсем обычными, мы были как брат и сестра, как любовники, как партнеры, чтобы поплакать в жилетку… Во французском посольстве в отделе культуры работал Лоран Данилю. Он приглашал на кинопросмотры, там мы с Анной посмотрели “Завтрак у Тиффани” с Одри Хепберн. Анна вновь выламывала в темноте мои пальцы. Отношения героев фильма были похожи на наши.