Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Ван Гог зашла в магазин “Дизель”, купила какие-то пуговицы и продолжила тему:

– А в древней Индии лишали девственности в храмах. Сохранились храмы с каменными скульптурами. На колени скульптуры сажали девушку, в нее входил каменный член бога, и любая плева – барабан не барабан – разрывалась. Вези свою Флору в Пенджаб, думаю, это не дороже, чем две тысячи двести пятьдесят пять долларов.

Так, интеллектуально беседуя, дошли мы до дома Ван Гога. “А ты как ее потеряла?..” – спросил я, не назвав предмета потери, но тут же получил ответ: “Да уже давно, на дискотеке, не помню с кем. Поднимешься?” Я сделал вид, что спешу. “Очень любишь свою азиатку?” Я не ответил.

Дома на кухне сидела одна мама. В руках она держала пистолет и с интересом рассматривала его. “Маузер 1919 года, удивительно профессиональное оружие. Нашла под диваном. Кто спрятал? И зачем?” – спросила меня мама. В ответ я сказал ей, что надо гнать в шею всех этих кавказцев. При виде пистолета во мне вновь поднялась волна расизма: “Мама, ты кормишь всех этих бездельников Базиашвили. Неужели ты сама не видишь? В большом Нью-Йорке мы живем в организованном евреями маленьком домашнем концлагере”.

“Не смей так говорить!” – возмутилась мама и в который раз заговорила о папе Авессаломе, жившем по библейской заповеди “возлюби ближнего” и т. д. Я рассмеялся: “Он изменял тебе, мама. В балетной школе он под Новый год заперся в шкафу с педагогом по растяжке Моникой Бейлис”. Почему я такой жестокий разоблачитель пороков? Моего любимого писателя Томаса Вулфа прокляли родственники, когда он описал их во всей неприглядности в своем романе.

Пришла Флора. Боже! Я люблю ее! Почему я не китайский монах? А может, лишить ее девственности дулом маузера? Я вышел на балкон, чтобы остудить воспаленные мозги. Я стоял на балконе и шептал: “Люблю! Люблю!” С визгом пронесся поезд метро. Я оглянулся и увидел в окне маленькую комнату, огромный “утиный” диван и Флору, стягивающую с себя платье. Показались некрасивые атласные трусы и лифчик. Флора села на диван, закрыла глаза, потом открыла, достала из маленького кошелька несколько бумажных долларов и металлических монет, стала их аккуратно считать. Потом вновь закрыла глаза. Одно движение Флориных рук, и некрасивый лифчик упал на “утиный” диван.

Полуслепая Генриетта взяла на себя миссию уговорить Флору провести пять минут наедине с Соломоном. На чаши весов были положены две тысячи двести пятьдесят пять зеленых и пять минут с закрытыми глазами, после которых, открыв их, она окажется в мире гармонии и радости. Пистолет Иосифа (выяснилось, что именно он принес его) напугал Генриетту. Она слышала всхлипывания в туалете и щелканье курка. Генриетта уверяла, что плачущий Иосиф вложил маузер в рот и со словами: “Я полное говно”, – нажал на курок. Профессиональное оружие дало осечку.

Флора потеряла сознание. Это была ее первая реакция на сообщение о маузере. После стакана холодной воды она молча выслушала Соломоново предложение, которое Генриетта пересказала по-своему. “Это просто – как укол в палец. Как клизма, не более. Соломон любит тебя как племянницу. Ему жалко всех нас, и, главное… ты же знаешь, какая это огромная сумма – две тысячи двести пятьдесят пять долларов!” У Флоры расстроился желудок. После долгого отсутствия она вернулась, села на диван и сказала: “Я согласна”. С этого дня Соломон стал вставать в шесть часов утра и делать зарядку с гантелями, как в добрые времена лодочника-спасателя. За обедом он брал себе лишний кусок мяса. Все понимали – так надо. Соломон должен был восстановить былую форму.

В субботу семейство Базиашвили совершило экскурсию по Гудзону на прогулочном пароходе. Зипо раздобыл где-то бесплатные билеты и был очень горд, пригласив всех. Даже пицца и пиво были за его счет. Зипо последнее время стал заядлым шахматистом, играл в каком-то обшарпанном шахматном клубе, стал чемпионом. Не зная английского языка, он обрел множество друзей. Он ездил даже в Феникс на какой-то шахматный чемпионат…

Наш шахматист часто приходил домой часа в два-три ночи. Мама Дэзи после нескольких суровых выговоров выдала ему отдельные ключи. И вот как-то ночью, когда все спали, Зипо пришел с пьяным негром. Сам Зипо тоже еле стоял на ногах. Негру-шахматисту некуда было идти спать, и Зипо взял его к себе. В полном молчании негр лег на матрац Зипо. Хозяин уступил свое ложе гостю, сам прокрался на балкон и заснул там среди кустов гортензии, которые выращивала Дэзи. На рассвете хромой Соломон, занимаясь с гантелями, оглядел пространство и удивился, увидев темную спину спящего Зипо. Соломон подошел к родственнику, наклонился над ним, не понимая, почему тот почернел. Зипо спал на животе. Соломон подергал за плечо, Зипо повернулся и… Соломон, увидев толстые губы черного незнакомца, от неожиданности заорал так, что проснулась вся Седьмая улица.

Негр не раз приходил после этого случая играть в шахматы с Зипо. Он смотрелся в нашей квартире как последний штрих художника-сюрреалиста на полотне “Сумасшедшая жизнь в доме миссис Бази”.

…Так вот, Зипо-шахматист пригласил всех на прогулку по Гудзону.

Что видела полуслепая Генриетта с палубы прогулочного парохода? Приложив к глазам перламутровый театральный бинокль, она вне всякой логики сказала: “Мой папа Чичик Базиашвили брал рейхстаг. Иосиф Виссарионович Сталин хотел, чтобы он водрузил знамя на крыше рейхстага, но Берия был против, он подстроил так, что знамя водрузил бериевский родственник Кантария. Берия шептал Сталину: «Как можно, чтобы знамя советской победы нес еврей?!» А папа был гордостью армии. Иосиф рядом с ним – хлюпик”.

Иосиф стоял на носу прогулочного парохода и молча смотрел на Нью-Йорк, на зеленые воды Гудзона.

Флора отсутствовала. Утром, весьма артистично изобразив недомогание, она не поехала на пароходную прогулку, но заставила Иосифа прогуляться со всеми. Хромой Соломон должен был сойти незаметно на промежуточной пристани и вернуться в дом на сабвее. Предполагалось, что медицинско-любовная процедура произойдет где-то в час дня.

Я тоже не поехал на пароходе, сказав, что у меня дела. Мама знала, что по выходным я хожу в клуб, где много говорят о Че Геваре, слушают Боба Марли. Мои кавказские родственники как-то очень хорошо без языка общались с мамой Дэзи. После тоскливого существования без Авессалома с Ульрихом Штраубе мама вновь расцвела с сумасшедшими родственниками покойного мужа. Этого никто не мог понять – ни бывшие сослуживицы, ни мамины подруги. Всё, что происходило сегодня в маминой жизни, было очень не по-американски. Каждый день терпеть за столом девять человек, готовить с Генриеттой пряные грузинские блюда, бегать по дешевым распродажам одежды с Суламифью, собирать дикие ягоды для варенья где-то на полях Лонг-Айленда – ни один уважающий себя специалист по баллистике не мог так проводить время.