КУДЕЯР - Артамонов Иванович

— И ты по местничеству?

— Да, государь. В приговоре о местничестве сказано: полк правой руки больше передового и сторожевого, а полк левой руки меньше передового и сторожевого. И если полк левой руки меньше полка правой руки, то мне против Горбатого быть невозможно.

— Ступай прочь!

Второй поход на Казань начинался явно неудачно. Царь хотел было поломать местничество, наносившее во время войны большой ущерб, и вместе с митрополитом, Священным Собором и боярами составил приговор. Казалось, князья и бояре согласились с царём, никто против приговора возражать не стал, но когда дело дошло до войны, вон что началось! Все прекрасно понимают, что при таком несогласии нечего и думать о победе над татарами, однако даже самые разумные и способные к военному делу воеводы не желают считаться с приговором о местничестве. Что делать? Царь, торопливо вышагивавший по палате, остановился против Алексея Адашева.

— Позови Квашнина!

Алексей вышел из палаты, и тотчас же появился окольничий Андрей Квашнин.

— Немедля отправляйся в Москву и скажи митрополиту Макарию мою смиренную просьбу: ехал бы он во Владимир и обновил обветшавшие престолы. Многие владимирские церкви стоят в непотребном виде, а ведь город этот — святыня земли Русской.

Царь прошёл в опочивальню и, уткнувшись головой в постель, разрыдался. Ему вдруг показалось, что вернулось ужасное время его детства, когда бояре нимало не считались с ним, творили неправые свои дела. В начале года он помирился с ними, простил их мерзкие злодеяния, а летом, созвав выборных людей со всего Русского государства, обещал, что отныне всё будет поиному, в соответствии с законом и правдой. Не забыть ему слёз умиления, которые он увидел в глазах земцев после этих своих слов. Но нет, властелинов исправит только могила. Так, может быть, правы государи Европии, огнём и мечом утверждающие законопослушание? Может, кликнуть ему ката и велеть четвертовать строптивцев, цепляющихся за местничество, ставящих своё место выше его государева и земского дела? После казней оставшиеся в живых низко поклонятся своему господину, смирятся перед его волей. Не так ли было, когда он велел псарям казнить за многие злодеяния Андрея Шуйского?

В опочивальню вошёл Алексей Адашев, встал около постели, тихо произнёс:

— Не кручинься, государь, минет боярское непослушание, покорятся строптивцы твоей воле.

— Сильно сомневаюсь в том, Алексей.

— Местничество одним махом не свалить, оно в плоти и крови сидит у каждого. Понимают воеводы, что сильно вредит оно русской рати, но не могут так вот сразу измениться, забыть о том, что впитано с молоком матери.

— Казнить, казнить надобно злодеев!

— Разве злодеи они — Василий Серебряный, Борис Салтыков, Михаил Воротынский и многие другие, ныне яростно враждующие из-за мест? Придёт время, и осознают они свою неправду. А ты, государь, великодушно прости их заблуждения.

Спокойный, тихий голос Алексея умиротворил государя.

— Хочется как можно больше добра сделать на благо государства своего, перестроить его так, чтобы люди жили в нём по правде, по закону, по совести, а не получается ничего. Готов ли новый Судебник?

— Почти готов, государь, воротишься из похода и утвердишь его.

— Хорошо, Алексей, а пока ступай, сосну я.

Через несколько дней из Москвы явился митрополит Макарий, да не один, а с владыкой Крутицким Саввой. Савва тотчас же после службы в Успенском соборе устремился осматривать владимирские церкви, чтобы выяснить, какие из них нуждаются в поновлении, а Макарий, ещё в Москве понявший, что не для этого государь вызвал его во Владимир, вместе с царём по переходу прошёл с хоров в епископский дом, стоявший напротив великокняжеского терема по другую сторону собора. Здесь они долго беседовали с глазу на глаз. По завершении беседы велено было боярам, воеводам, князьям и всему воинству собраться на склоне высокого холма — так называемой Вознесенской горы, спускающейся к реке Клязьме. К собравшимся обратился митрополит Макарий:

— Господа и чада, послушайте Бога ради нашего смирения! Царь и великий князь, взяв в помощники Бога, Пречистую Богородицу и святых великих чудотворцев, идёт на своё дело земское к Казани. А вы бы, господине и чада, царю-государю послужили бы великодушно сердечным хотением и за святые церкви и православное христианство постояли бы крепко. Не ополчайтесь друг на друга гордостью, а объединяйтесь Христовою любовью ради получения щедрой награды от Бога, а от земного царя — чести, ибо горделивый удаляет себя от Бога и от людей. Государь же за службу вас хочет жаловать, а за отечество — беречь, и вы бы служили, сколько вам Бог положит, но чтобы розни из-за места никакой меж вами не было. Объединяйтесь любовью нелицеприятною, против врагов стойте мужественно, а будет кому с кем непригоже быть из-за местничества, то вы бы это в забвение положили, а государево бы дело земское делали, не с яростною мыслью друг на друга взирая, но с любовью. А как придёте с государева дела земского, то кто захочет с кем посчитаться по местничеству, тому государь счёт даст. И будь на вас наше смиренное благословение.

Воины со вниманием выслушали митрополита, а потом, став на колени, помолились Господу Богу. Царь, глядя на смиренно молящихся, вновь воспрянул духом.

По Московской дороге в сторону Владимира бойко катил посольский возок. Вот он остановился неподалёку от вершины Вознесенской горы, где во время молитвы стояли царь с митрополитом и ближними своими людьми, а из него выбрался дородный боярин Михаил Яковлевич Морозов с грамотой в руках. Он степенно направился к царю.

— С какими вестями прибыл, боярин?

— Привёз, государь, докончанье перемирное с Литвой.

— На кой срок перемирие?

— На пять лет, государь.

Иван Васильевич удовлетворённо кивнул головой: мирный договор с Жигимонтом Августом пришёлся к сроку. Теперь можно, не мешкая, идти к Казани. Царь шагнул вперёд, громко обратился к воинам, закончившим молиться:

— Михайло Морозов привёз нам добрую весть: с Литвой заключено перемирное докончанье сроком на пять лет. Повелеваю — завтра, в день Игнатия Богоносца, боярину Василию Михайловичу Юрьеву и окольничему Фёдору Михайловичу Нагому идти с нарядом в Нижний Новгород; царю Шиг-Алею с царевичем Едигеем и всем воеводам, собравшимся с людьми по городам, быть в Нижнем Новгороде в январе. Видя запустение в бывшем стольном граде Владимире, обветшание церквей и во всём небрежение, повелеваю: для поновления и украшения соборной церкви Успения Богородицы нанять особых людей; набрать из жителей Владимира церковных сторожей, которые бы охраняли древние соборы. Митрополичьи строители — плотники и каменщики — займутся поновлением их, а лес для пречистой поставит Санничская волость Владимирского уезда.

В день Иоанна Крестителя[195] царь выступил из Владимира, через одиннадцать дней был в Нижнем Новгороде, а накануне Власия[196] подступил вместе со всеми войсками к Казани. Сам он расположился у Кабана-озёра, а царю Шиг-Алею и большому полку велел стать против города на Арском поле. Царевичу Едигею приказано было занять место у Поганого озёра. Строители тотчас же стали возводить туры, которые медленно двинулись к городским стенам.

Но тут, как и прошлый раз, началась ужасная непогодица. С юга подули сильные ветры, нагнали набухшие влагой облака, из которых хлынули проливные дожди. Непомерная мокрота затрудняла действия осадных орудий и пушек. Царь стоял у города одиннадцать дней, и всё это время было очень тепло и сыро. Малые речки и ручьи вышли из берегов, стали непреодолимым препятствием на пути войск, поэтому подступить к городу было невозможно.

Имелась и другая причина неудачи русского войска: местнические споры, начавшиеся во Владимире, продолжались в Нижнем Новгороде и под Казанью. Кого с кем ни пошлют на какое дело по приговору без мест, тотчас же возникала ругань и вражда между начальными людьми, отчего всякому делу была поруха. Видя такое нестроение, царь пошёл от Казани прочь, во второй раз ничего не добившись.

Придя к устью реки Свияги, войско остановилось на отдых. Мысль о том, что дважды ходил он к Казани без всякого успеха, угнетала государя. Иван Васильевич приказал явиться к его шатру царю Шиг-Алею и воеводам, участвовавшим в казанском деле. Обращаясь к ним, он сказал:

— Хочу по примеру отца своего великого князя Василия Ивановича, основавшего в устье реки Суры Васильсурск, построить в устье реки Свияги город ради казанского дела и притеснения татар.

— Хорошо удумал, государь, — похвалил Шиг-Алей.

От устья реки Свияги до Казани всего 37 вёрст, поэтому новый город мог иметь важное значение для укрепления русских в Поволжье.

— Коли вы одобряете моё намерение, следует выбрать место для города.