Волшебная лампа Генсека - Александр Тюрин.

И только тут я заметил, что у мудрых ящиков, набитых почками и слизью, колдует Фима Гольденберг.

Я подумал, что вот-вот состоится разоблачение - тогда Саид-Некудыкин узнает про мои игры с подозрительными личностями и идеями, после чего начнет шантажировать. Однако Фима посмотрел на меня тускло, как образцовый кретин. Но я догадался, что под слоем бессознательной разумности и привитых инстинктов, содержится что-то от прежнего Гольденберга. И эта старая сущность старается не реагировать на меня, сохраняя в тайне мое предназначение. Эх, мне бы еще самому знать, как можно безболезненно отличиться.

Уже в коридоре я решил уточнить у довольного, судя по маске лица, гида:

– После всех сравнений и сопоставлений я так и не пришел к единому мнению, зэк я здесь или нет?

– Что вы, ни в коем случае, - прямо-таки возмутился Саид-Некудыкин. - Вас не пошлют ни на каторжные работы, ни на гладиаторские бои.

– Но затворить главную дверь с той стороны я тоже не могу?

– Нельзя выйти из вагона на полном ходу. Опасно для выходящего. У нас тут поезд, несущийся в светлое будущее.-трогательно объяснил руководитель подземелья.

– Однако я здесь и не для того, чтобы заниматься подземным отдыхом. Тем более, он тут не в моде. Разве я не прав?

Вожак мудро, почти как Ильич, прищурился.

– Вскоре, уважаемый, ваш труд ничем не будет отличаться от досуга… Но если точнее, мы займемся осуществлением моей старой затеи. Сделаем-ка из вас вождя…

Опять - двадцать пять. Крепко же за меня взялись нечистые силы, ети их налево. Может, действительно, моя матрица чем-нибудь хороша, может, она что-то вроде лома?

– Да сделайте вы из себя вождя. Вы ведь уже не в позабытом-позаброшенном Эль-Халиле, а рядом со столицей нашей родины.

– Я не в Эль-Халиле, но я всего лишь Некудыкин. Некудыкин - психически больной человек. Его личность не сравнима с вашей - волевой и содержательной.

– Это точно, я содержательный - надо еще узнать в каком смысле и какая часть тела у меня особо передовая… Ну зачем вам моя воля? У вас своей хватает - иначе как бы вы погоняли все это стадо… Вы же из человека блюдо с почками умеете готовить.

Саид-Некудыкин досадливо втянул воздух.

– Почки - это второстепенное, несложное упражнение с матрицами, полезное в данных условиях. Да, воля самое важное, вернее, ее собирание. Но даже волю мы не намерены отнимать. Скорее - укреплять и направлять в нужную сторону.

Такие заботливые слова мог бы произнести и товарищ из ЦК. Да и чем Саид-Некудыкин хуже товарищей из ЦК? Тоже ведь коммунизм хочет строить, только фатальный и с биологическим уклоном. Зоокоммунизм.

– Когда все начнется? - умученным голосом спросил я.

– Сейчас. Сейчас вас проводят кое-куда и… преобразования начнутся тогда, когда вы морально доспеете.

Подземный руководитель мелодично свистнул, и явились двое подопытных - мигом, как летучие обезьяны из сказки. Опять же - бывшие подопытные. Эти личности, чьи фигуры ранее напоминали знак вопроса, а штаны норовили навсегда свалиться, сейчас выглядели спортивно, даже хищно. И, кстати, у них имелись пистолеты Макарова, полученные в наследство от меня и Васи Туманова. Это сразу настроило меня на серьезный лад. Я попал в грязные лапы к психам, причем психам вооруженным. Это уже вам не оккультизм. Мозговое вещество сразу заработало по-другому, более воинственно, и глаза стали ухватывать всякие детали.

С Саидом мы расстались, причем я прошипел ему в спину «вожак бабуинов» и «муравьиный царь», после чего он отправился волеизъявлять своему передовому племени, а меня вооруженные психи проводили по коридору до лесенки. По дороге мой обострившийся взор сфотографировал люк. Судя по этой примете, где-то пониже него вода несла свое зыбкое тело. Потом я вместе с сопровождающими спустился на этаж. Здесь тянулся еще один коридор. Я так понял, что водяной поток движется сбоку, параллельным курсом. Меня подвели к малоприятной низкой двери и я догадался, что это именно тот инкубатор, где произойдет мое неполовое созревание.

Я немножко вспотел из-за психического перенапряжения. Надо ведь предпринять что-нибудь агрессивно-разумное. Однако когда тебя держат на двух мушках, особенно не пофокусничаешь. Сразу двоих вооруженных злыдней нейтрализовать - это мне нынче не по зубам. И тут я приметил валяющуюся около двери железяку, почти не ржавую, похоже, из приличного сплава.

Она мне непонятно почему приглянулась. Сразу захотелось приобрести ее в собственность. Но один из сопровождающих уже отпер дверь и вежливым жестом пригласил войти.

– Что-то мне не хочется туда. Я боюсь темноты. Может еще немного погуляем? - искренне предложил я.

Они не стали стрелять или бить, а просто поработали чуток. Мои руки были моментально вывернуты. После чего меня с ускорением три g зашвырнули в темницу. Впрочем, мои ноги успели загрести железяку. Я едва успел выставить руки, чтобы не впилиться носом в слизистый пол. После чего проехался на пузе, как на санках.

Опять слизь. Везде слизь, везде пригляд. Я приподнялся, с трудом удерживая расползающиеся руки. Сильно извозюкался. Без особого успеха почистил штаны, потом стал присматриваться. Ничего интересного. То есть, ничего мешающего сошествию с ума. Помещение напоминает карцер. Из мебели лишь деревянный топчан с полуистлевшей полосатой «перинкой». Хочется верить, что вошки за истечением многих голодных лет благополучно скончались. Впрочем местная флора-фауна здесь присутствовала в изобилии. На стенах копошились слизни, те, самые, что умеют превращаться в кровососущие пузыри-упыри. На потолке и трубах присутствовали, как театральная массовка, незнакомые почки совсем уж замысловатого вида, состоящие из множества пузырьков, которые слегка фосфоресцировали и дрожали от каждого звука. Вот такие у меня теперь будут товарищи-сокамерники, а может, наставники и учителя.

Я опрокинулся на топчан и попытался расслабиться. Какой очередной черт меня дернул влезть в эту подземную дыру? Конечно, я стал мучительно думать о том, что сверни чуть влево или вправо, то оставил бы Эль-Халиль побоку вместе с Саидом и советскими военспецами. И проживал бы сейчас в каком-нибудь Гонконге или Стамбуле вместе с Лизаветой, а, может быть, и не с ней, а, например, с Гюльчатай или Чио-чио-сан. Конечно, я променял бы служение высокому делу на мелкие дешевые радости, но жил бы вполне счастливо и умер бы в положенный срок с улыбкой промеж щек.

Однако большое дело все время притягивало меня к себе. Сияющие высоты коммунизма и сияющие низины биологизма. Рядом с этим сиянием всегда трупаки, начисто лишенные жизненных соков. Меньшим жертвуется ради большего. Потому что меньшее - якобы гнилое, нездоровое или просто неважное… А вдруг меньшее окажется поважнее большего? Каким-нибудь Эйнштейном или Нильсом Бором?