Рубин - Кристина Скай

– Ты все еще молчишь? Все еще пытаешься прогнать свои воспоминания и обмануть свои чувства?

Внезапно пальцы Пэйджена скользнули вниз, отвели верхний край ее бриджей и спустились еще ниже, легко касаясь живота. Обжигая ее страстным взглядом, Пэйджен двигал бедром вверх и вниз в мучительно медленном ритме. Он ощутил дрожь охватывающего ее возбуждения и тогда медленно провел вниз линию шершавой подушечкой большого пальца. Глаза Баррет распахнулись. Каждый нерв, каждый мускул в ее теле напрягся, как от электрического удара, как только его палец приблизился к цели. Стон сорвался с ее губ, когда огонь пробежал по дорожке, проведенной его сильным и нежным пальцем. И тогда одним плавным скользящим движением он вошел в нее. Господи, он не должен... она не вынесет этого!

Баррет очнулась от сладкого забытья, неистово забилась под ним, кусаясь и извиваясь, в отчаянной попытке воспротивиться его требовательным ласкам, зная, что его власть над ней будет намного более полной, чем она даже могла себе вообразить.

Вокруг них воздух, казалось, дрожал и мерцал, их тела сплелись в борьбе, старой, как само время.

– Подари мне свою страсть, Angrezi. Покажи мне ту женщину, которой ты была там, под падающими снежинками. Женщину, которую я никогда не мог забыть.

Вода тихонько плескалась вокруг гранитной плиты, почти касаясь их ног. Близко, так близко. Сердце Баррет замерло. Щупальца памяти снова зашевелились в ней, слабые, но холодные, такие холодные... И тогда она поняла, что, поддавшись ему, она вспомнит и с воспоминаниями вернется старая боль. «Двигайся, – отчаянно приказала она себе. – Борись с этим!» Она снова изогнулась в попытке обрести свободу, но этим движением она только прижала отвердевшие пики сосков к груди Пэйджена. И еще больше ощутила непреодолимую власть его беспокойных пальцев, ласкающих ее лоно.

Его взгляд упал на потемневшие вершины, восставшие под тонкой тканью сбившегося лифа. Желание вспыхнуло на его лице, грубое и почти жестокое, но Баррет сознавала, что его потребность была не просто физическим голодом. Баррет почти перестала дышать. Распростертая под его массивным телом, не в силах сопротивляться его опаляющему вторжению, она чувствовала медленный шторм, зарождающийся из его пальцев, проникающий, подобно ослепительным молниям, в каждый ее нерв, в каждую клеточку ее тела. Скоро все ее тело горело огнем как внутри, так и снаружи.

Для него, только для него. И он знал это, слишком хорошо знал. Вокруг них стояла тишина, раздавался только тихий плеск водопада и беспокойный шелест ткани. Пэйджен спокойно наблюдал за ней в этой напряженной тишине, лишь один мускул подергивался на его челюсти.

Его палец вдруг неподвижно застыл, перестал ласкать бархатный жар лона Баррет. Пэйджен заставлял ее ждать, он наблюдал за ее ожиданием, наблюдал за дрожью, предательски охватившей ее тело, ставшее мягким и слабым от желания. В тот момент он заставил ее хотеть близости, как и обещал раньше.

Сухие губы Баррет дрожали. Голод был теперь частью ее, он проник в ее плоть и кровь. Она приподняла бедра и судорожно изогнулась.

– Пэйджен...

Ее руки давно были свободны и стучали в его грудь в беспомощной ярости. В неосознанном желании.

– Скажи мне, Angrezi. Говори. Я хочу всю тебя, и твою память тоже.

– Я... О Боже, нет...

– Скажи, что ты хочешь меня. Скажи, что ты хочешь этого.

Его пальцы легким движением коснулись живота.

– Прочь, Пэйджен!

Тени и дым. Огонь, смешанный с неотступным страхом. Господи, почему они всегда вместе?

– Отпусти меня!

– Очень хорошо. Если ты так решила...

Пэйджен медленно ослаблял напряжение тела, лицо становилось неподвижным, и Баррет тут же поняла, что пустота еще хуже, чем страх. Она плотно зажмурила глаза и вонзила ногти в его плечи. После такого неистового ответа глаза Пэйджена затуманились.

– Открой глаза, маленький сокол. Открой свои мысли. Смотри на меня, когда я ласкаю тебя. Смотри на меня, когда твое тело горит огнем.

Жаркая краска залила щеки Баррет, но она сделала, как он приказал, она была способна думать только о всепоглощающей власти его прикосновений.

– Боже, как чиста твоя страсть. Это бывает редко, так редко. И заставляет меня хотеть...

Пэйджен резко сжал зубы, обрывая себя на полуслове.

И тогда его искусный палец снова шевельнулся, проникая в ее гладкий жар в поисках запретной цели. Медленно и осторожно он уходил все глубже, пока не нашел крошечный бархатный гребешок, начавший пульсировать при первом же его прикосновении. Баррет шумно выдохнула. Она по-кошачьи изгибалась дугой, она чувствовала себя легкомысленной и распутной, размышляя о таких невозможных вещах, как доверие, надежда и вечность. О вещах, которых никогда не могло быть. Особенно между такими врагами, как они.

В глубокой тишине Пэйджен наблюдал за ней, видя отблески радости, такие редкие для ее лица. Он не пропустил ни одной детали ее реакции – ни одного слабого вздоха, ни бездыханной дрожи ее страсти.

– Я... я ненавижу тебя, Пэйджен. Не думай... о-о-о... не думай, что это что-то большее, чем простое вожделение. Ты... ты заставил меня!

Губы Пэйджена изогнулись в слабой улыбке, его язык проскользнул между ее губами и вошел в рот неторопливо, как будто впереди у них была целая вечность, вызвав ответный стон. Его горячее и влажное дыхание, пахнущее дымным ароматом травяных настоев Миты, проникало во все клеточки ее тела. И каждое мучительно-неторопливое движение языка повторялось пальцами.

Баррет нетерпеливо извивалась, ее язык неистово сопротивлялся вторжению. Пэйджен вошел еще глубже, и его пальцы повторили натиск его языка. Прижавшись губами, сплетя языки, они погружались в лихорадочную бесконечность жара, и руки Пэйджена продолжали свое могущественное волшебство.

– Ты напряжена, Циннамон. Боже, ты так напряглась... Расслабься...

Пэйджен снова двинулся вглубь, совершенно овладев ее телом. Желание охватило Баррет до самых кончиков ног. И тогда она впервые заподозрила, что игра зашла слишком далеко, что этот мужчина был искусным соблазнителем с тысячами возбуждающих уловок. Он был волшебником и могущественным чародеем. А она, несмотря на все ее намерения, была совершенно беззащитна против его мастерства.

Но понимание пришло слишком поздно, он уже завладел ею, поставил свое невидимое клеймо, такое же определенное, как золотая цепочка, охватывающая ее упругий живот. Его цепь. Его женщина.

Баррет задохнулась от этой мысли, внезапно захотев стать его собственностью, его любимой, его, и только его женщиной. И выпуклость пульсирующего мускула в паху Пэйджена подсказывала Баррет, что он чувствовал то же, что и она. Она упивалась своим открытием, ее охватило желание заставить его еще сильнее хотеть ее близости. Чтобы требовать его, как он требовал ее, прижаться к мужской твердости жаром женщины, пока раскаленная добела страсть не спалит их дотла. В тот момент Баррет чувствовала себя живой и безумно, отчаянно хотела жить, чего не случалось с ней уже многие месяцы. И только этот мужчина мог дать ей все, что она хотела.