Флаг в тумане - Сэйте Мацумото

— Ну, — неопределенно протянула Кирико, — я точно не знаю.

Абэ двинулся вперед. Кирико заколебалась, но в конце концов последовала за ним. Абэ облегченно вздохнул.

— Наверно, сотрудник какой-нибудь фирмы. Он, видимо, один из посетителей вашего заведения? — Абэ затеял разговор о любовнике Нобуко, пытаясь как-то расположить к себе Кирико.

— Нет, он не посетитель. Это младший брат хозяйки.

Абэ удивленно хмыкнул от неожиданности, но на самом деле это его не интересовало. Они подошли к ярко освещенному входу в кафе.

Абэ толкнул дверь плечом. Кирико, как он и ожидал, вошла следом. Абэ внутренне возликовал.

Когда адвокат Оцука читал материалы по делу об убийстве старухи-процентщицы, одно обстоятельство привлекло его внимание.

В протоколе осмотра места происшествия значилось: «Комната имеет площадь восемь татами, у западной стены стоит шкаф. В момент осмотра установлено: второй и третий ящики шкафа наполовину выдвинуты, а содержимое их перевернуто. С левой стороны они выдвинуты больше, чем с правой, примерно на десять сантиметров. Замок левой дверцы бюро, расположенного в правой нижней части шкафа, сломан, а сама дверца открыта, правая дверца не тронута».

«Почему ящики с левой стороны выдвинуты на десять сантиметров больше, чем с правой?» — задумался Оцука. Обычно, когда ящики выдвигаются в спокойной обстановке, их равномерно выдвигают с обеих сторон. Но если торопятся, делают это впопыхах, то, как правило, больше выдвигают справа. Поскольку у большинства людей правая рука сильнее, она и работает активнее.

Однако в протоколе осмотра места происшествия сказано, что ящики больше выдвинуты слева. Что бы это значило? Поскольку преступник действовал второпях, он невольно орудовал более сильной рукой. Из этого, — естественно, вытекает, что преступник — левша.

К тому же, как сказано в протоколе, в бюро сломан замок на левой дверце, а правая оставлена нетронутой. Бюро находится в шкафу с правой стороны. Преступник выдвинул ящики и, оставаясь в том же положении или чуть-чуть сдвинувшись с места, стал открывать бюро. Привычнее, конечно, делать это правой рукой, но левша возьмется левой. Разве это не логично? Все это доказывает, что преступник — левша.

С этой точки зрения протокол осмотра тела тоже представляет интерес. Было зафиксировано следующее: «Слева надо лбом наискось — сверху вниз с наклоном вправо — рана длиной четыре сантиметра, на левой щеке сверху вниз по диагонали — рана длиной три сантиметра… Удары в области лба и щеки нанесены, когда жертва повернулась лицом».

Но пространство между шкафом и трупом крайне узкое. Размахнуться длинной палкой практически невозможно. Если преступник действовал правой рукой, то в этой ситуации возможен только один вариант удара — по правой части лица. Но протокол осмотра свидетельствует об обратном. Следовательно, такой удар мог нанести только левша.

Когда Оцука понял все это, он побледнел. Судя по протоколу допроса, Macao Янагида несомненно не был левшой. «Я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по щеке». Именно так значилось в протоколе. Но подлинный убийца старухи мог быть только левшой.

Адвокат Оцука снова принялся перелистывать страницу за страницей материалы пухлого дела. Продираясь сквозь чащу мелочей и частностей, он старался не упустить ни слова в вопросах прокурора и ответах обвиняемого.

В деле Янагида было одно неблагоприятное обстоятельство, игравшее решающую роль. А именно: он в тот вечер ворвался в дом жертвы и перепачкался в ее крови. Когда установили, что кровь, обнаруженная на штанах, имеет нулевую группу, как у Ватанабэ-сан, — это стало вещественным доказательством против Янагида.

«Однако…» — подумал Оцука.

Из всей одежды Янагида кровь оказалась только на отворотах брюк, нигде больше ее не обнаружили. В своей обвинительной речи прокурор сказал по этому поводу: «При ударе палкой кровь не обязательно должна брызнуть на преступника. А когда таким тупым предметом, как дубовый засов, ударяют по голове или по лбу, разбрызгивание крови минимально. Следовательно, совершенно не удивительно, что на преступнике не оказалось крови жертвы».

Оцука поначалу решил, что так оно и есть. Если орудием убийства является предмет вроде дубового засова, то кровь, видимо, не так брызжет во все стороны, как если бы в ход пустили нож. Но можно взглянуть на это и с другой стороны. А именно, не доказывает ли отсутствие крови на верхней части брюк и других предметах одежды того, что Янагида не убивал старуху?

Он мог прийти сразу же после убийства и испачкать отвороты брюк в крови, вытекшей из раны на циновку. К тому же на штанах Янагида оказалась и зола, высыпавшаяся из жаровни. Следовательно, кто-то напал на Ватанабэ-сан, она сопротивлялась, и возня привела к тому, что железный чайник, стоявший на жаровне, накренился, кипяток пролился на угли, и зола просыпалась на циновку. Через некоторое время, видимо, вошел Янагида и запачкал брюки в крови и в золе. Короче, появление Янагида в доме произошло, как он и заявил, уже после смерти жертвы.

В обвинительном заключении сказано, что старуха в ожидании прихода подозреваемого приготовила в тот вечер две чайных чашки, две подушки для сидения, чайницу, чайник для заварки и вскипятила на жаровне железный чайник. Но ведь Ватанабэ-сан уже давно бранила Янагида за то, что он из месяца в месяц не возвращал долг. Янагида беспрестанно извинялся, но денег не отдавал. И на этот раз, хоть он и сказал, что придет вернуть занятое, старуха вряд ли поверила ему. Так или иначе, ей незачем было готовить ему такой радушный прием.

Из двух чашек и подушек одна предназначалась для самой Кику, а вторая, как предполагают, — для посетителя. Согласно этой версии, посетитель был один. Но можно ли предположить, что такая старуха, как Кику, усядется на подушку, предназначенную для гостя? Естественно было бы считать, что она усадила гостей на предназначенные для них подушки, а сама села на свою или просто на циновку. Вполне вероятно, что Кику ждала не одного гостя. Можно предположить, что и двух. На этот счет у Оцука тоже появились сомнения.

Прокурор заявил, что считает крайне настораживающим поведение Янагида, который, убедившись, что Кику убита, хладнокровно взломал шкаф, выкрал расписку и ушел.

— Однако, — продолжал размышлять Оцука, — Янагида был серьезным молодым человеком, он пользовался исключительным доверием учеников и высокой репутацией в школе. Его мучило то, что он никак не мог вернуть долг, да еще и Кику нередко срамила его, требуя денег. Нетрудно представить себе его психическое состояние. Когда Янагида увидел труп Ватанабэ-сан, ему сразу же пришло на ум, что полиция, начав расследование, обнаружит его собственную долговую расписку. Короче, он украл расписку не потому, что не хотел отдавать деньги, взятые у Ватанабэ-сан, а потому, что хотел скрыть сам факт займа под высокие проценты.

Желание забрать назад долговую расписку, из-за которой он столько претерпел от Ватанабэ-сан, все-таки появилось у. Янагида, ему не имело смысла отрицать это. Видимо, он больше всего опасался того унижения, которое ему придется испытать, когда полиция выяснит, что он взял деньги под проценты и не вернул их в срок. Его страшило, что об этом узнают все. Если учитывать это обстоятельство, то уже не кажется таким настораживающим, что, несмотря на испытанный при виде трупа Ватанабэ ужас, Янагида все-таки взял в шкафу расписку. В своих показаниях Янагида поначалу отрицал вину, затем сознался, а позже, в суде, вернулся к прежним показаниям. Почему же он временно признал свою вину? Может быть, не по своей воле?

Но сколько Оцука ни изучал выступления защитника, в них не содержалось ни единого намека на возможность такого рода признания.

На допросе Янагида сказал следующее: «Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: „Хорошо, что пришел!“ и стала отползать на коленях от того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже присмотрел палку, которую старуха использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове».

Однако мог ли преступник, который замыслил убийство, надеяться на то, что подходящее орудие найдет у жертвы? Убийца, как правило, тщательно готовится к преступлению. В данном случае речь идет, как сказал прокурор, о детально разработанном замысле. Так что предположение об использовании Янагида в качестве орудия преступления предмета из дома жертвы довольно неправдоподобно.

На допросе Янагида заявил: «Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня, тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по щеке. Она снова упала со страшным криком и больше уже не двигалась». Эта картина убийства крайне туманна, настоящий преступник должен был рассказать обо всем точнее и подробнее. Вероятно, Янагида не знал точно, куда были нанесены удары, и, вспомнив из газет и журналов, что на лице были раны, сказал: «Ударил по лицу».