Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

и, если его сердце перестанет биться, мое замрет вместе с ним. Настойка из лепестков «Огненного сердца» остановила кровь, но от искажения ци она не поможет, его Золотое ядро сильно пострадало. Мои руки и ноги беспомощны без А-Мэя[410], а ты предлагаешь помочь? Ты даже не заклинатель, ты монах.

– Он не должен умереть вот так, боги не допустят! – вырвалась у Ючжэня привычная фраза, и он отшатнулся в испуге, когда Вэй Юншэн вдруг вскочил, и тень развернулась за его спиной мрачными крыльями.

– Не смей говорить мне о богах! – его голос хрипел, как от долгого плача или крика. – Боги оставили нас много лет назад! Ни я, ни мой брат не были виноваты в пленении Красной Птицы и Сошествии гор, но мы расплачиваемся за чужие грехи! Где были твои боги, когда А-Мэй потерял руку? Где были твои боги, когда вылезло чудовище, против которого мы были беспомощнее котят? Где твои боги были последние семьдесят лет?! – Он дрожал, и вокруг него дрожала энергия, вызывая ответную дрожь в теле Ючжэня. – Будь они сейчас с нами, брата можно было бы спасти! Хочешь помочь – попробуй достучаться до них сам!

Словно лишившись последних сил, он упал на колени и уткнулся лбом в руку брата; плечи его тряслись. Ючжэнь безмолвно поднялся и покинул шатер.

«Я слышал, что тот, кто умеет овладевать жизнью, идя по земле, не боится носорога и тигра, не боится вооруженных солдат, вступая в битву. Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру некуда наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чем причина? Это происходит оттого, что для него не существует смерти»[411], – твердил он про себя, сев прямо на траву и пытаясь унять дрожь в теле и душе. Чужое отчаяние отравило его, словно яд, и никакие мудрые, чистые слова не могли выгнать его из головы.

Десять лет он провел в монастыре, ведомый одним лишь желанием: обучиться врачеванию, чтобы спасать чужие жизни, найти лекарство, способное исцелить любую болезнь. Однако впервые все его знания и опыт оказались настолько бесполезны.

Здесь и сейчас он не может ничем помочь. Значит, надо сделать то, чего он еще не делал.

Боги не слышат заклинателей уже многие годы. С недавнего времени они не слышат и молитв монахов.

Значит, надо сделать так, чтобы боги услышали.

Глава 16. Любовь к женщине и любовь к миру толкают на безумства одинаково

Задуманное Сяньцзанем было, с одной стороны, сомнительным делом, с другой – невероятным приключением. Еще полгода назад он бы и подумать не мог о том, чтобы жениться на девушке без дозволения ее семьи, но полгода назад был жив дагэ, а сам Сяньцзань еще не познакомился с Чжан Сяомин и о браке даже не помышлял. Однако теперь, когда надо всем, что ему дорого, нависла смертельная угроза, когда со дня на день должно было явиться чудовище, под которым горит земля, торговец ощущал в себе и силу, и смелость.

Как в сказке, которую в детстве услышал от матери: там бедный юноша пленил дочь небожителя игрой на флейте, и та согласилась стать его женой. Ее грозный отец вознамерился разлучить их, но юноша преодолел множество испытаний, чтобы добраться до Небес, и вернул возлюбленную. Последним испытанием было добыть Небесный барабан – его стук и помог справиться с грозным отцом[412]. Сейчас сердце Сяньцзаня стучало подобно этому барабану, и он всерьез опасался, что оно разорвется от волнения и тревоги, когда мерил шагами обочину дороги. Здесь, у колодца, возле которого притаилось в пышных кустах жасмина маленькое святилище Луань-няо, он назначил встречу Чжан Сяомин, если она все же решится покинуть привычную жизнь и довериться ему.

Отпущенные сутки еще не истекли, а Сяньцзань уже весь извелся. Он отправил слуг и помощников с товарами вперед, а сам остался вместе с Огоньком. Умный конь косился на нового хозяина, но вел себя смирно и давал погладить и почесать гриву, когда самообладание в очередной раз изменяло Сяньцзаню. Торговец первым делом зажег палочку благовоний в святилище и оставил в качестве приношения сверточек дорогого чая и красивую медную шпильку. Помогла же ему Луань-няо однажды: именно в чаошэне с ее изображением он побывал на приеме у дядюшки и познакомился с Чжан Сяомин. Неужто не поможет и тут?

Правильно говорили древние: «Смерть родного и разлука – худшие из десяти тысяч печальных и грустных дел на земле». Смерть он уже пережил, разлуку переживает постоянно, так, может, испытаниям все же придет конец?

Солнце уже скрылось за далекими холмами, а колодец и святилище утонули в густой тени, когда у дороги опустился слабо светящийся меч, с которого спрыгнул смутно знакомый коренастый заклинатель в лазурном ханьфу и подал руку женщине в длинном темном плаще с капюшоном.

– Господин Си, прошу простить нас за ожидание, – весело сказал заклинатель, вежливо кланяясь. – В темноте ускользнуть из дворца было гораздо проще: меньше любопытных глаз. Ваша невеста доставлена в целости и сохранности.

Женщина откинула капюшон, и ясный взгляд Чжан Сяомин прошелся по сердцу Сяньцзаня как то самое лекарство, исцеляющее любую болезнь, что так мечтал создать Ючжэнь.

– Тому, кто ждет, и миг кажется годом, господин Си. Однако ожидание вознаградится, – улыбнулась она. – Поблагодарите господина Хань Шэнли за то, что согласился на эту рискованную затею.

– Так вот почему вы кажетесь мне знакомым! – сообразил Сяньцзань. – Это же вы, господин Хань, тогда привозили ко мне брата!

– Все верно, господин Си, – просиял заклинатель. – Сегодня дело было потруднее, но я, как герой древности, пусть и при одном копье и на одном коне[413], выполнил его с честью. Ваш брат просил помочь, как же отказать?

– Но вы же, по сути, нарушили множество правил, – заволновался Сяньцзань, – вас может наказать глава клана!

– Может, но вряд ли станет, уж поверьте. Глава понимает такие вещи как никто, – подмигнул Хань Шэнли, но тут же посерьезнел: – С удовольствием побеседовал бы с вами еще, но мне нужно вернуться как можно скорее, новости о чудовище могут прийти даже ночью. Пусть будут цветы в вашем саду вечно прекрасны, а луна полна[414], господин Си, дева Чжан!

– Будьте осторожны и спасибо вам, господин Хань!

Заклинатель махнул рукой, встал на меч и быстро исчез в темноте. Единственным источником света остался простой бумажный фонарь у святилища.

Оглушенный обилием эмоций Сяньцзань все же вспомнил о вежливости и приличиях и, понадеявшись, что ночной мрак скроет его пылающее лицо, учтиво спросил:

– Желаете отдохнуть до утра, дева Чжан, или отправимся в путь немедленно?

– Я достаточно отдохнула во дворце и измучилась ожиданием, господин Си, – лукаво блеснула глазами Чжан Сяомин, – так что предлагаю не терять времени даром.

Возразить было нечего. Сяньцзань подсадил спутницу на коня, затем сам забрался следом, вспоминая навыки верховой езды. Огонек скосил светло-карий глаз, фыркнул и с места сорвался в рысь.

До Хофэя было около двух суток пути; вторую ночь провели на постоялом дворе, где собралась, кажется, вся округа. Сяньцзань приплатил хозяину за две комнаты, чтобы их побыстрее освободили – лишь бы не слушать панических рассуждений посетителей о приближении чудовища и скорой смерти. Чжан Сяомин смотрела с пониманием, тихонько гладя его по руке.

Огонек оказался настолько неутомимым даже с двумя седоками, что в Хофэй они въехали с ударом первого вечернего барабана[415]. Сразу бросилась в глаза малолюдность улиц; каждый третий двор был наглухо заколочен, у каждого пятого суетились слуги и хозяева, увязывая пожитки в котомки и мешки и укладывая их на телеги. Под ногами коня ветер гонял обрывки ткани, мятую бумагу и солому.

– Беда еще не пришла, а кто-то уже впустил ее, – тихо заметила Чжан Сяомин, обнимавшая Сяньцзаня за пояс.

– Если верить новостям, наш город как раз на пути у чудовища, здесь пролегает кратчайшая дорога с запада в Ин, – отозвался Сяньцзань, пуская Огонька шагом.

Благодаря проворству коня они ненамного разминулись с помощниками, которые привезли товары: в доме