Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Статилий был из Апулии, а Габиний Капитон — из Южного Пицена. Эти местности известны своими мятежами, они преданы скорее делу италийцев, нежели римлян. Что касается Гая Цетега, его отец в свое время был царем заднескамеечников! Огромное богатство и влияние! А он, Цицерон, старший консул, — единственный ответственный за их арест. Он предъявил неопровержимые доказательства, которые заставили виновных признаться. Поэтому он будет отвечать за их осуждение. Предстоит долгий, утомительный процесс, во время которого скрытое недовольство может вырваться наружу. Никто из преторов нынешнего года не захочет быть председателем специально созванного суда по делам об измене. Последнее время таких слушаний происходило так мало, что уже два года ни одного претора не назначали председателем подобного суда. Поэтому его узники должны будут жить под охраной сенаторов до Нового года. А это также означало, что выскочат новые плебейские трибуны, вроде Метелла Непота, утверждающего, что Цицерон превысил свои полномочия, и вылезут прежние, вроде Катона, так и ждущего, чтобы ухватиться за какую-нибудь юридическую неточность.

«Если бы только этих несчастных не надо было судить! — думал Цицерон, ведя своего узника Тарквиния в храм Согласия. — Они виновны, и все знают это, они ведь сами признались! Их непременно осудят. Их не смогут оправдать даже самые снисходительные или самые коррумпированные присяжные. И в конце концов их… казнят? Но суды не могут казнить! Лучшее, что могут сделать суды, — это отправить в вечную ссылку и конфисковать все имущество. И суд Трибутного собрания тоже не может вынести смертный приговор. Для смертного приговора необходимо, чтобы слушание проводилось в центуриях по обвинению в perduellio. А кто может с уверенностью сказать, что именно таков будет вердикт, если в народе все время звучит фраза „всеобщее аннулирование долгов“? Иногда, — думал Герой Судов, с трудом бредя по улице, — судебное слушание — досадное неудобство».

Когда начался допрос в храме Согласия, Луций Тарквиний не мог сообщить ничего нового. Цицерон сохранял за собой привилегию спрашивать обвиняемого лично и постепенно подвел Тарквиния к эпизоду захвата на Мульвиевом мосту. После этого старший консул передал право задавать вопросы Палате, чувствуя, что разумно разрешить кому-нибудь тоже отличиться.

Неожиданностью оказался для Цицерона ответ Тарквиния на первый же вопрос, заданный ему Марком Порцием Катоном.

— Почему ты оказался с аллоброгами? — спросил Катон своим громким, грубым голосом.

— А? — переспросил Тарквиний, держась развязно и демонстрируя неуважение к коллегам-сенаторам, которые были выше его по положению.

— Тит Волтурций был их проводником. Марк Цепарий сказал, что он присутствовал, чтобы по возвращении в Рим доложить заговорщикам результат встречи аллоброгов и Луция Сергия Катилины. А ты зачем там был, Тарквиний?

— Да я вообще-то не имел никакого отношения к аллоброгам, Катон! — весело ответил Тарквиний. — Я просто пошел с прочими, потому что это было безопаснее и интереснее, чем тащиться на север в одиночку. Нет, у меня были с Катилиной другие дела.

— И что же это были за дела? — уточнил Катон.

— Сообщение Катилине от Марка Красса.

В храме воцарилась тишина.

— Повтори, что ты сказал, Тарквиний.

— Сообщение Катилине от Марка Красса.

Сенаторы зашептались. Гул становился все громче, пока Цицерон не приказал своему старшему ликтору стукнуть фасциями об пол.

— Тихо! — рявкнул тот.

— У тебя имелось сообщение Катилине от Марка Красса, — повторил Катон. — Где же оно, Тарквиний?

— Оно не было написано! — весело прощебетал Тарквиний. — Оно оставалось у меня в голове!

— И оно все еще у тебя в голове? — спросил Катон, глядя теперь на Красса, который замер на своем стуле, ошеломленный.

— Да. Хочешь послушать?

— Благодарю.

Тарквиний начал перекатываться с пяток на носки.

— Марк Красc говорит: «Не надо унывать, Луций Катилина! Не весь Рим против тебя. На твою сторону переходит все больше и больше важных людей», — нараспев произнес Тарквиний.

— Он коварен, как помойная крыса! — прорычал Красc. — Обвиняет меня! И чтобы оправдаться, я должен буду потратить огромную часть моего состояния, а он останется ни при чем!

— Слушайте, слушайте! — крикнул Цезарь.

— Так вот, Тарквиний, я не сделаю этого! — сказал Красc. — Выбери кого-нибудь более уязвимого. Марк Цицерон хорошо знает, что это я первым в Сенате пришел к нему с доказательствами. И в сопровождении двух безупречных свидетелей — таких, как Марк Марцелл и Квинт Метелл Сципион.

— Именно так, — подтвердил Цицерон.

— Это так, — сказал Марцелл.

— Это так, — сказал Метелл Сципион.

— Ну что, Катон, хочешь узнать еще что-то? — спросил Красc, презиравший Катона.

— Нет, Марк Красc, не хочу. Это явная фальсификация.

— Палата согласна? — спросил Красc.

— Это значит, — сказал Катул, — что наш уважаемый Марк Красc — достаточно крупная рыба, способная выплюнуть крючок, даже не повредив рта. Но я могу выдвинуть аналогичное обвинение против рыбы помельче! Я обвиняю Гая Юлия Цезаря в участии в заговоре Катилины!

— Я присоединяюсь к Квинту Лутацию Катулу и поддерживаю это обвинение! — взревел Гай Кальпурний Пизон.

— Доказательства? — спросил Цезарь, даже не потрудившись встать.

— Доказательства будут, — самодовольно ответил Катул.

— В какой форме ждать их явления? Письма? Устное послание? Фантазия?

— Письма! — сказал Гай Пизон.

— Тогда где эти письма? — спокойно поинтересовался Цезарь. — Кому они адресованы, если предполагается, что их написал я? Или у тебя не получилось подделать мой почерк, Катул?

— Твоя переписка с Катилиной! — крикнул Катул.

— Да, когда-то я писал ему, — задумчиво сказал Цезарь. — Это было, когда он служил пропретором в провинции Африка. Но с тех пор я ему не писал.

— Писал, писал! — усмехнулся Пизон. — Мы поймали тебя, Цезарь, как бы ты ни выкручивался! Ты попался!

— На самом деле, — сказал Цезарь, — вы меня не поймали, Пизон. Спроси Марка Цицерона, какую помощь я оказал в его деле против Катилины.

— Успокойся, Пизон, — вмешался Квинт Аррий. — Я счастлив объявить то, что может подтвердить Марк Цицерон. Цезарь просил меня съездить в Этрурию и поговорить с ветеранами Суллы в окрестностях Фезул. Цезарь знал, что больше никто из достаточно влиятельных людей не вызовет доверия у этих ветеранов, поэтому обратился с такой просьбой ко мне. Я был рад оказать Цезарю эту услугу, хотя и ругал себя, что не додумался сам. Я просто не подумал. Нужно быть таким человеком, как Цезарь, чтобы точно разбираться в событиях. Если бы Цезарь состоял в заговоре, он так никогда не поступил бы.

— Квинт Аррий говорит правду, — подтвердил Цицерон.

— Так что сядьте и заткнитесь оба! — резко крикнул Цезарь своим обвинителям. — Если лучший кандидат на пост великого понтифика победил тебя на выборах, Катул, смирись с этим. А тебе, Пизон, понадобилось очень много денег, чтобы оправдаться в моем суде! Но зачем быть такими мелочными просто из злобы? Палата знает вас! Здесь всем известно, на что вы способны!

Можно было бы сказать по этому поводу еще кое-что, но вбежал гонец и сообщил Цицерону, что группа вольноотпущенников, принадлежавших Цетегу и Лентулу Суре, набирает в городе добровольцев. Когда солдат окажется достаточно, они намерены атаковать дома Луция Цезаря и Корнифиция, освободить Лентула Суру и Цетега, назначить их консулами, а потом освободить других узников и захватить город.

— Это будет происходить постоянно, пока не закончится судебное слушание! — воскликнул Цицерон. — А оно будет продолжаться месяцы, почтенные отцы, месяцы! Подумайте, как нам сократить время, прошу вас!

Старший консул распустил собрание и велел преторам собрать городской гарнизон. Отряды были разосланы во все дома, где содержали узников. Все важные общественные места были поставлены под охрану, несколько всадников из восемнадцати старших центурий, включая Аттика, пошли к Капитолию, чтобы защитить Юпитера Наилучшего Величайшего.

— Ох, Теренция, я не хочу, чтобы мой год консульства закончился неопределенностью и возможной неудачей! Только не после такого триумфа! — крикнул Цицерон своей жене, когда пришел домой.

— Потому что все висит на волоске, пока те люди находятся в Риме, а Катилина в Этрурии с армией, — сказала она.

— Вот именно, моя дорогая.

— Ты закончишь, как Лукулл: сделаешь всю тяжелую работу, а потом увидишь, как Силану и Мурене достанется вся слава, потому что именно они будут консулами, когда все наконец закончится.

Об этом он даже не подумал. Но когда его жена сформулировала это так ясно, так ужасающе конкретно, Цицерон содрогнулся. Да, вот как все обернется! Над ним посмеются время и традиции.