Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— Вот бы и Цицерон тоже повзрослел.

— Перестань, Красc! Наконец-то он в своей стихии! Дай ты ему насладиться его маленькой победой. Фактически это был не очень крупный заговор, и шансов на успех у него было не больше, чем у фавна Пана с его козлиными копытами, рогами и хвостом в состязании в музыкальном искусстве с Аполлоном. Буря в бутылке, не больше.

— Пан против Аполлона? Но ведь Пан победил, не так ли?

— Только потому, что судьей был Мидас, царь Фригии. И за это Аполлон наградил его ослиными ушами.

— Судит всегда Мидас, Цезарь.

— Власть золота.

— Именно.

Они направились в верхнюю часть Форума. Их нисколько не интересовало, с какой речью Цицерон обратился к народу.

— Разумеется, твой род тоже в этом замешан, — сказал Красc, когда Цезарь не пошел по Священной улице, а направился вместе с ним к Палатину.

— Ты прав. Одна очень глупая кузина и ее трое здоровенных глупых сынков.

— Ты думаешь, она будет в доме Луция Цезаря?

— Конечно нет. Луций Цезарь слишком тщательно соблюдает формальности. У него сейчас под охраной находится муж его родной сестры. Поскольку моя мать на празднике в доме Цицерона, думаю, я загляну к Луцию и скажу ему, что иду навестить Юлию Антонию.

— Не завидую тебе, — усмехнулся Красc.

— Поверишь ли: я сам себе не завидую!

Цезарь услышал голос Юлии Антонии, еще не успев постучать в дверь очень красивого дома Лентула Суры, и расправил плечи. Ну почему именно сегодня понадобилось отмечать праздник Bona Dea? Все подруги Юлии Антонии собрались в доме Цицерона. Bona Dea — не такое божество, которым можно пренебречь ради бедствующей подруги.

Трое сыновей Антония Кретика ухаживали за своей матерью с терпением и добротой, удивившей Цезаря. Увидев Цезаря, она проворно вскочила и бросилась ему на грудь.

— О, кузен! — зарыдала она. — Что мне делать? Куда я пойду? Они конфискуют все имущество Суры! У меня даже не будет крыши над головой!

— Оставь его в покое, мама, — сказал Марк Антоний, ее старший сын, отрывая пальцы матери, вцепившиеся в Цезаря, и усаживая ее обратно в кресло. — Сиди и постарайся сдерживать себя. Это не поможет нам выйти из нашего положения.

Юлия Антония повиновалась, вероятно потому, что уже совсем выбилась из сил. Ее самый младший сын Луций, довольно жирный и неуклюжий парень, сел в кресло рядом с ней, взял ее руки в свои и стал ее успокаивать.

— Теперь его очередь, — кратко объяснил Антоний и повел Цезаря в перистиль, где к ним присоединился средний сын Гай.

— Жаль, что Корнелии Лентулы составляют сейчас большинство из Корнелиев в Сенате, — сказал Цезарь.

— И никому из них не хочется признаваться, что в семье появился изменник, — угрюмо отозвался Марк Антоний. — А он — изменник?

— Без всякого сомнения, Антоний.

— Ты уверен?

— Я только что это сказал! В чем дело? Беспокоишься, что тебя тоже сочтут замешанным? — спросил Цезарь, вдруг почувствовав тревогу.

Антоний густо покраснел, но ничего не ответил. За него ответил Гай, топнув ногой:

— Мы в этом не участвуем! Почему все — даже ты! — всегда думают про нас самое плохое?

— Это называется «заработать репутацию», — терпеливо объяснил Цезарь. — У вас троих ужасная репутация: игра, вино, проститутки. — Он с иронией посмотрел на Марка Антония. — А иногда даже и мальчики.

— Это неправда — то, что говорят обо мне и Курионе, — смущенно сказал Антоний. — Мы только делаем вид, что мы любовники, чтобы позлить отца Куриона.

— Но ведь все это работает на вашу репутацию, Антоний. Ты и твои братья скоро поймете это. Каждая собака в Сенате будет принюхиваться к вашим задницам, поэтому советую вам, если вы в этом деле замешаны, пусть даже косвенно, сказать мне об этом сейчас.

Все трое сыновей Кретика давно уже сделали вывод, что именно у этого Цезаря самый смущающий взгляд из всех, кого они знали, — пронизывающий, холодный, всеведущий. Они не любили его, потому что его глаза всегда заставляли их защищаться и чувствовать, что на самом деле они куда хуже, чем милые шалопаи, которыми все трое себя считали. Цезарь никогда не ругал их за незначительные проступки. Он появлялся только тогда, когда все действительно обстояло плохо. Вот как сейчас. Поэтому его появление всегда служило предвестником страшного суда и лишало их способности обороняться.

Марк Антоний нехотя ответил:

— Мы даже косвенно не принимали в этом участия. Клодий сказал, что Катилина проиграет.

— А Клодий всегда прав, да?

— Обычно — да.

— Согласен, — неожиданно кивнул Цезарь. — Он проницательный человек.

— Что будет? — вдруг спросил Гай Антоний.

— Вашего отчима будут судить за измену и осудят, — сказал Цезарь. — Он признался. Вынужден был признаться. Преторы Цицерона захватили аллоброгов с двумя его письмами. Уверяю вас, это подлинные письма.

— Тогда мама права. Она все потеряет.

— Я попытаюсь что-нибудь сделать, чтобы она не пропала. И многие меня поддержат. Пора Риму перестать наказывать всю семью за преступления одного ее члена. Когда я буду консулом, то постараюсь записать такой закон на таблицах. — Он повернулся в сторону атрия. — Лично я ничего не могу сделать для вашей матери, Антоний. Ей требуется общество женщин. Как только моя мать вернется с праздника Bona Dea, я пришлю ее сюда. — В атрии Цезарь еще раз огляделся. — Жаль, что Сура не собирал предметов искусства. Вы могли бы припрятать несколько вещей, прежде чем придут чиновники отбирать ваше имущество. Я сделаю все возможное, чтобы то немногое, что есть у Суры, не конфисковали. Мне кажется, он принял участие в заговоре в надежде увеличить состояние семьи.

— Несомненно, — согласился Антоний, провожая Цезаря к выходу. — Он все время жаловался, что исключение из Сената разорило его и что он ничем не заслужил такое. Он всегда утверждал, что цензор Лентул Клодиан имеет на него зуб. Какая-то семейная ссора, когда Клодиана усыновили Лентулы.

— Вы его любите? — спросил Цезарь, уже перешагивая через порог.

— О да! Сура — замечательный человек, самый лучший!

«Интересно, — думал Цезарь, возвращаясь на Форум и в Общественный дом. — Не всякий отчим сможет добиться, чтобы его полюбили трое таких парней!» Они — типичные Антонии. Беззаботные, необузданные, импульсивные, склонные потворствовать своим желаниям любого рода. Ни одной политической головы на этих широких плечах! Все трое — тупоголовые и некрасивые той некрасивостью, которая обычно привлекает женщин. Какая от них будет польза Сенату, когда они достигнут квесторского возраста? Разумеется, при условии, что у них будет для этого достаточно денег. Антоний Кретик покончил с собой, чтобы избавиться от позора, и никто не предложил обвинить его посмертно за преступления против государства. Он не обладал здравым смыслом, у него не было своего мнения, и в результате — измена. Его поместье было в полном упадке, когда Юлия Антония вышла замуж за Лентула Суру, у которого не было своих детей да и приличного состояния тоже. У Луция Цезаря имелись сын и дочь, так что там Антонии ни на что не могли рассчитывать. Значит, Цезарю необходимо попытаться улучшить состояние Антониев. Он не имел понятия, как добьется этого, но он сделает это. Деньги всегда появляются в тех случаях, когда они отчаянно нужны.

Беглеца Луция Тарквиния, который прыгнул с Мульвиева моста в Тибр, арестовали по дороге в Фезулы и доставили к Цицерону еще до собрания Сената в храме Согласия на следующий день после праздника Bona Dea. Поскольку дом Нигидия Фигула был рядом, Цицерон провел ночь у него. Хозяин оказался очень внимателен и предложил Аттику и Квинту Цицерону пообедать с ним. Они провели приятный вечер, который стал еще приятнее, когда Теренция прислала сообщение, что после того, как огонь на алтаре Bona Dea погас, вдруг вспыхнуло огромное пламя. Весталки истолковали это явление как знак того, что Цицерон спас свою страну.

Какая замечательная мысль! Отец отчизны, спаситель страны — он, уроженец Арпина! Изумительно!

Но Цицерон не мог расслабиться совсем. Несмотря на его успокоительную речь, произнесенную перед народом с ростры, его утренние клиенты, которым удалось проследить путь патрона до дома Нигидия Фигула, были очень обеспокоены. Да, они были полны страха. Сколько простых людей в Риме стояли за новый порядок — за всеобщее аннулирование долгов? Казалось, таких найдется много. В ночь Сатурналий Катилина вполне мог захватить город изнутри. Все надежды у финансово стесненных людей умерли вчера, а те, кто продолжал лелеять надежды, сегодня узнали, что отсрочки по платежам не будет. Рим выглядел мирным, и все же клиенты Цицерона настаивали: в городе что-то назревает. Так считал и Аттик. «А я, — думал Цицерон, чувствуя, как его охватывает паника, — отвечаю за арест пятерых человек! И все эти люди пользуются большим влиянием! Они имеют большую клиентуру. Особенно — Лентул Сура».