История усталости от Средневековья до наших дней - Жорж Вигарелло

что способно пролить свет на изменения, – это контекст, и, по правде говоря, его невозможно игнорировать. Стремление к самоутверждению сегодня намного глубже, чем кажется; можно сказать, это триумф «мистики освобождения и самореализации»1973, которому способствует потребительская экспансия. Это и триумф «гиперсовременного» индивида, описываемого рядом современных исследований. В центре внимания этих исследований – психическое утверждение, «гипертрофированный индивид»1974, для которого «в целом преуспевание уже не имеет смысла»1975, которого наше общество внезапно сделало новым центром «системы», подчеркивая его чувство превосходства над любой отсылкой к социуму. Постоянно рассматривается одна и та же озабоченность: «Давайте поговорим обо мне, нельзя сказать, что это уж очень интересно, но ведь это я»1976. Та же идея – в новом подходе к рекламе: например, напыщенный слоган фирмы L’ Oréal «Ведь я этого достойна!» призван придавать новый смысл предлагаемым продуктам, вызывая у потенциальной клиентки чувство собственной значимости: «Ведь ты этого достойна!»1977 Такого еще в рекламе «вещей» не было: ценность предмета делается ценностью человека, качества продукта подчиняются качествам личности, главной становится уверенность, пусть даже скрытая, в том, что если приобретение какого-то продукта правомерно, то это потому, что хорош именно покупатель, именно его качества главенствуют над качествами товара.

Против этих набирающих силу утверждений выступают принудительные методы управления. В результате индивид восстает, травля со стороны руководства выводит его из себя, вызывая неудовлетворенность; несбывшиеся надежды и бессилие действуют изматывающе:

С одной стороны, потребитель возводится чуть ли не в ранг святого и поощряется его самовыражение, необычность и специфика его выбора. С другой стороны, служащий лишается отличительных признаков, от него требуется лишь подчинение, а не самовыражение. В результате происходит лобовое столкновение между новой культурой эго киберпотребителя и анонимной культурой человека-функции1978.

Появляется, однако, и более обыденное выражение такого противопоставления, часто банального и привычного, иллюстрирующего идеал идентичности, на деле оказывающейся ограниченной, скованной обстоятельствами или придуманной. «Жертвы» множатся. Это явление касается кого угодно и каких угодно условий. К выгоранию «дискредитированного» работника теперь добавляются выгорания «ребенка», «подростка», «студента», «исследователя», «членов семьи», «предпринимателя», «влюбленного», а также «спортсмена» – это «молчаливое зло, которое грызет спортсменов»1979: многие из них жалуются на то, что «из них делают роботов»1980. Все они регулярно переживают неудачи, их мучает несоответствие между ожиданиями и реальностью, существующий разрыв между тем, кем они «являются», и тем, кем себя «считают». «Вы подпитываете фрустрацию: все не так, как вам хотелось бы»1981, – говорят комментаторы «любовного выгорания». «Идеалистическому представлению родителей о семейной жизни противостоит реальность»1982, – вторят им комментаторы «семейного выгорания».

Это также делает осмысленной решительную борьбу за эмансипацию: среди прочего осуждается «психическая нагрузка» как часть домашней работы, которую испытывают женщины. Посмотрим на цифры: в 2010 году женщины выполняли 71% работы по хозяйству и 65% родительских обязанностей1983. Осуждается утомление, душевная усталость, их пагубное влияние на все поведение: «Это вредное явление постоянно занимает ум, влияет на сон. На работе труднее сосредоточиться»1984. Эмма, дизайнер, разместила в своем блоге картинку, изображающую «психическую нагрузку», под ироничным заголовком «Fallait demander»1985 («Надо было попросить»), получившую несколько сотен тысяч положительных откликов.

Есть нюансы по симптомам. Не всякий раз случается доказанное выгорание с его драмами, глобальным крахом, вызываемой им потерей себя, иногда это «тихая» назойливая усталость, вызывающая тревогу, замедляющая движения и приносящая разнообразные страдания. Таково это болезненное и новое восприятие, можно сказать, настойчивое, касающееся каждого способа бытия, каждого интимного состояния, как физических впечатлений, так и психических; постоянная тревога о том, что бесконечно может «сопротивляться» или, проще говоря, обнаруживать неизбежные пределы существования. Символом этого стали многие герои современной литературы. Например, персонаж Микаэля Делиля из «Дворца усталости», опыт которого, на первый взгляд безобидный, всегда оказывается неприятным и бесконечно повторяющимся, этот опыт сосредоточен на отсутствии чего-то важного, на отдалении, зависимости как от недоступного «учителя», так и от слишком решительных друзей. И вновь и вновь появляющееся утверждение: «Почему я не смог пойти своим путем?»1986 Или герой Мишеля Уэльбека, неспособный восстановить силы, «раздавленный» непреодолимой пропастью между проектами и реальностью, приговоренный к «серотонину», который, в свою очередь, обречен лишь на слабое поддержание жизни:

Юношеская дружба, возникшая в студенческие годы – и, откровенно говоря, единственная настоящая дружба, – не выдерживает испытания взрослой жизнью, мы пытаемся избегать встреч с друзьями юности, не желая сталкиваться со свидетелями своих обманутых надежд и лишний раз убеждаться в собственном крахе1987, 1988.

Свидетельство Жана Клера более прозаично, более буднично, оно напоминает о самых банальных вещах, с которыми люди сталкиваются ежедневно, и столь же банальна и обыденна следующая за этими столкновениями усталость:

Странная истома, появляющаяся по вечерам, валит нас с ног и оставляет повержеными на долгие часы. Какая изначальная ошибка обрекает нас каждый день на уход из жизни? Какой старый непогашенный долг время от времени лишает нас сознания, словно мы попали под чары злой колдуньи?1989

Бесконечно углубилось и усложнилось начатое в эпоху Просвещения открытие своего «я», а вслед за этим появилась озабоченность вопросом о том, где пределы этого «я»1990. Этот вопрос тем более значим сегодня, что существование укрепившегося «я» сопровождается все более ощутимой недостаточностью. Отсюда и злободневный вопрос журнала Philosophie Magazine, столь прямой и «насущный», что попал на обложку ноябрьского номера за 2019 год: «Почему мы так устали?»1991 Ответов множество. Первым из них было бы возобновление внимания к переутомлению, вездесущности технических условий, чрезмерному ускорению, давлению постоянно появляющихся новых машин, информатизации мира, всеобщей моде на моментальность и «гиперподключенность»1992– на все то, что создает «лихорадку»1993 в самом сердце современного общества. Но помимо того, что эти общества умеют приспосабливаться и плавно подстраиваться к требованиям своих машин, более важным представляется второй ответ: личное противостояние с гипертрофированным «я», с существом, чье новое значение обрекает его на нескончаемое испытание собственных возможностей, равно как и на столь же постоянное переосмысление самого себя1994. Усталость становится тогда столь же непрерывной, сколь и естественной, столь же актуальной, сколь банальной, столь же привычной, сколь и неудобной, скрытой, невразумительной и всегда вынужденной спутницей жизни; навязчивое и беспрецедентное присутствие усталости – «fatigo ergo sum»1995 – выдвигает иные требования и поэтому переживается по-иному: любое доминирование и любые ограничения переносятся с трудом. Еще одно наблюдение, столь же осторожное, сколь и очевидное: «И не надо