Бальзак без маски - Пьер Сиприо

«Нет! — восклицает Бенассис. — Она будет жить!»

«Не судить пришел я в мир, но спасти его» — это изречение из Евангелия от Иоанна стало жизненным правилом Бенассиса.

Семья — основа человеческого общества. Главные события жизни, такие, как женитьба, рождение ребенка или смерть, должны отмечаться торжественно. Католицизм тем и силен, что умеет окружать важнейшие события в жизни человека ореолом торжественности, давая самому ничтожному из людей почувствовать, что общество дорожит им. В этом произведении Бальзак предстает истинным католиком, подчеркивая необходимость соблюдения внешней, обрядовой стороны культа, поскольку именно в ней заключается охранительная мощь, оберегающая всех и каждого; люди — это всегда люди, и даже будучи жалкими бедняками, они одновременно плоть от плоти самого Христа.

«Сельский врач» — это гимн природе, восхваление человеческой доброты, возвеличение человека через религию, воспевание упорного труда, благодаря которому меняется лик земли и наступает благоденствие. Этот роман посвящен вовсе не социальной политике, но религии, которая озаряет все человеческое сообщество, сообщает жизни закон и служит в ней руководством.

Роллан Шолле и Макс Андреоли отмечают, что в своем романе Бальзак так и не ответил на вопрос, «чью сторону он бы выбрал в политических схватках эпохи: потомственной аристократии против народа или народа, в частности буржуазии, против аристократии». «Бальзак об этом умалчивает», пишет Макс Андреоли.

Бальзак об этом умалчивает… Очевидно, работая над романом, он думал совсем о другом.

Ибо в 1833 году, когда все кругом спорили об астрономии и концепциях экономического развития, о революции в сельском хозяйстве и строительстве железной дороги между Сент-Этьенном и Лионом, о первых опытах переписи населения и совершенствовании ткацких станков, о паровых машинах и телеграфе, в деревне Ворепп, где живет его Бенассис, ни о чем подобном никто и не слыхивал. Здесь царят простота и уважение к основополагающим истинам. И мэр видит свою задачу в одном: сделать людей если уж не вовсе хорошими, то хотя бы лучше, чем они есть.

Эта повесть, толкующая о самых приземленных вещах, — наименее рациональное, наименее «умственное» из всех произведений Бальзака. Это книга о вере. Книга, ставшая поступком веры.

СОПЕРНИКОВ МОЖНО НЕ БОЯТЬСЯ

В письме к госпоже Ганской Бальзак писал, что, «еще не зная, уже любит ее». Иностранка отнеслась к этому скептически. От великого писателя она не ждала ничего иного, кроме рассказа о том, что делается в Париже, рассказа, который помог бы ей немного развлечься. Она жадно ловила любые вести, и, вполне вероятно, некоторые из них ее пугали. Польская колония, жившая в Париже, была вхожа в высший свет, а сплетни распространяются быстро. Бальзак отвечал ей: «Единственное, что соответствует действительности, это моя одинокая жизнь, мой упорный труд и моя печаль».

В понедельник 19 августа 1833 года он послал ей «Луи Ламбера». На книге он сделал надпись: «una fide», что значит одна вера, одна любовь. Госпожа Ганская пыталась заставить его говорить, но он догадлив. Он понимал, что ею движет страсть к собиранию автографов. Она уверяла, что немного владеет даром ясновидения и потому из писем узнает о человеке гораздо больше, чем из личных встреч.

Бальзак же брался доказать ей, что писательская репутация больше, чем любая иная, подвержена искажениям. Писатели, выглядящие в своих произведениях героями, в жизни часто оказываются самыми гнусными типами.

Жюль Жанен, романист и сотрудник «Журналь де деба», состоял в любовной связи со знаменитой актрисой «Комеди Франсез» мадемуазель Жорж, которая его поколачивала.

Виктор Гюго был влюблен в актрису по имени Жюльетта, и она заставила его выплатить все ее долги, которых наделала, пока была любовницей Анатоля Демидова.

Скриб был болен.

Сандо все бросили, и Бальзак намеревался приютить его у себя. Жорж Санд отдалась Гюставу Планшу, который соизволил благосклонно отозваться об «Индиане» и «Валентине».

Ни в ком не было любви. Он один был способен услышать, о чем говорит ее сердце.

В августе 1833-го Бальзак намеревался уехать из Парижа. В том же году семейство Ганских устроилось в Невшателе, родном городе Анриетты Борель, воспитательницы дочери Евы Ганской Анны. Если он поедет к ней и увидит ее наяву, он рискует влюбиться по-настоящему и к тому же может ее скомпрометировать. А что, если отправиться туда под именем Антрега, чьим гербом он пользуется?

22 сентября Бальзак отправился в путь. В Безансоне он сделал остановку, чтобы увидеться с Шарлем де Бернаром (1804–1850), редактором «Газет де Франш-Конте», автором хвалебной статьи о «Шагреневой коже». От него Бальзак ожидал помощи в добывании необходимой бумаги, чтобы приступить к рассылке книг по подписке.

КРАТКАЯ ВСТРЕЧА И БОЛЬШОЕ ВОЛНЕНИЕ

Бальзак прибыл в Невшатель 25 сентября. Он остановился в гостинице «Фокон». Госпожа Ганская поселилась в доме Андрие, расположенном по улице Фобур, на Кретском холме, там, где в 1824 году останавливался Шатобриан. В крайнем возбуждении от близкой встречи Бальзак в течение нескольких дней тщетно бродил вокруг этого дома. Однажды он увидел «лицо в окне», в другой раз, как он расскажет об этом 1 декабря 1833 года, увидел Еву, выходившую из отеля «Фокон». Госпожа Ганская решила организовать встречу «на прогулке», воспользовавшись услугами гувернантки Анриетты Борель. «Боже, как ты показалась мне прекрасна в то воскресенье [29 сентября] в своем прелестном фиалковом платье!»

Когда читаешь письмо, написанное в воскресенье 6 октября 1833 года, трудно определить вызванные им чувства. Пожалуй, это было поклонение. Еще никогда, даже в мечтах, Бальзак не позволял себе забираться столь высоко. Оказалось, что Ева не просто прекрасна, она — сама красота. Предчувствие, что с ней он сможет достичь глубокой, божественной гармонии, охватило его: «Мне хотелось бы одной лишь искрой взгляда связать наши души воедино. Отныне ты одна моя супруга, мое божество […], мое сердце и моя жизнь полны тобой».

12 октября в письме к сестре Бальзак с изрядной долей юмора описывал дни, проведенные в Невшателе.

«Самое главное, это то, что нам 27 лет, что мы восхитительно прекрасны, что у нас лучшие в мире черные волосы и нежная, обольстительно тонкая кожа, какая бывает лишь у брюнеток, и прелестная маленькая ручка…»

Бальзак ощутил на себе пристальный взгляд господина Ганского: «Он переводил взор с юбки своей жены на мой жилет. Я чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Притворство — не моя стихия».