Очарованный кровью - Дин Кунц

И — самое главное — она сумела освободиться от стула! Разбитый и расщепленный, он кусками валялся на полу, и ни одна из цепей больше не соединяла ее с ним.

Часы на камине показывали без трех минут восемь, и это огорчило Кот. В последний раз, когда она сверялась со временем, было всего десять минут восьмого. Она не могла сказать точно, сколько времени ушло у нее на то, чтобы освободиться от стула, однако выходило, что без сознания она провалялась около получаса, может быть, даже больше. Во всяком случае, выступивший на теле пот успел высохнуть, а волосы были лишь чуть влажными на затылке. Кот подумала, что не ошиблась, оценивая продолжительность своего обморока в тридцать минут, но при мысли об этом к ней снова вернулись слабость и неуверенность.

Если верить Вехсу, то до его возвращения оставалось около четырех часов, а Кот предстояло сделать еще очень много, и она сомневалась, что четырех часов ей хватит.

С великой осторожностью Кот присела на краешек софы. Освободившись от соснового стула, она могла теперь дотянуться до карабина, соединявшего ножные кандалы с цепью, которая удерживала ее прикованной к стулу и столу. Отвернув ребристую трубчатую гайку, она сдвинула ее назад и отсоединила крюк карабина вместе с цепью.

Ее лодыжки оставались скованными, поэтому Кот могла ходить только очень маленькими шагами.

Включив освещение над лестницей на второй этаж, она с трудом вскарабкалась по узким ступеням, поднимая левую ногу, ставя ее на ступеньку и подтягивая к ней правую. Из-за ножных кандалов она не могла подниматься по лестнице как обычно, когда каждый шаг равен пройденной ступени, поэтому весь подъем занял много времени.

На всякий случай, она держалась за перила обеими руками. Стул больше не мешал ей, однако Кот по-прежнему опасалась запутаться и споткнуться.

Когда она миновала площадку и достигла середины второго пролета, неожиданно вернувшаяся боль, страх падения и давление в мочевом пузыре заставили ее буквально согнуться пополам, терзая ее внутренности немилосердными, похожими на электрические разряды спазмами. Не выпуская перил, Кот прислонилась спиной к стене и негромко застонала, разом покрывшись испариной. Она не сомневалась, что сейчас снова потеряет сознание и, свалившись с лестницы, сломает себе шею.

Но судороги прошли так же внезапно, как и начались, и Кот продолжила карабкаться вверх.

Вскоре она достигла второго этажа.

Включив в коридоре свет, Кот увидела три двери. Те, что были слева и справа, стояли закрытыми, но третья, в конце коридора, была распахнута, и за ней виднелась ванная комната.

В ванной, несмотря на сильную дрожь в скованных руках, ей удалось расстегнуть пояс, справиться с пуговицей и молнией на джинсах и спустить их вместе с трусиками. Опускаясь на стульчак, Кот почувствовала, как ее живот пронзил еще один электрический разряд, гораздо более сильный, чем те, что настигли ее на лестнице. Она удержалась от того, чтобы обмочиться за столом, — как бы ни хотел этого Крейбенст Вехс, — не желая унижаться и признать свою беспомощность, однако сейчас Кот никак не могла сделать то, зачем пришла. Она должна была помочиться, чтобы прекратить спазм, но у нее ничего не выходило, и Кот решила, что дотерпелась до того, что судорога разбухшего пузыря перекрыла мочеиспускательный канал. Подобна вещь в принципе была возможна и, словно подтверждая ее диагноз, режущая боль в животе усилилась.

Некоторое время Кот чувствовала себя так, словно ее кишки пропускали через мясорубку, однако вскоре судороги прекратились и наступило долгожданное облегчение.

Когда неожиданное и обильное наводнение перестало занимать ее внимание полностью, Кот с удивлением услышала свой собственный невнятный лепет:

— Котай Шеперд, живая и невредимая, способная пописать…

Следующие несколько минут она то смеялась, то плакала, но не от облегчения, а от овладевшего ею ощущения победы.

Все ее достижения — опрокинутый стол, раздробленный стул и сухие штанишки — все вместе представлялось ей свершением, достойным титанов или героев, сравнимым разве что с первой высадкой человека на Луну, броском адмирала Пири к полюсу или штурмом побережья Нормандии, завершившимся успешно вопреки могуществу нацистской армии. Кот смеялась над собой до тех пор, пока из глаз не потекли слезы; тогда она вытерла их рукавом и слегка успокоилась, но все равно она продолжала чувствовать, что это была за победа. Кот знала, каким маленьким, даже жалким ее триумф выглядит со стороны, но для нее он был величайшим.

— Сгори в аду! — громко выкрикнула она те слова, которые надеялась когда-нибудь бросить в лицо Крею Вехсу, например, перед тем, как спустить курок и навсегда устранить его из этого мира.

После ударов о стену у нее сильно болела спина — особенно внизу, в области почек, — так что покончив со своим делом, Кот заглянула в унитаз, боясь обнаружить следы крови, однако, к ее огромному облечению, все было в порядке.

Но когда Кот машинально бросила взгляд в зеркало над раковиной, то была потрясена своим собственным видом. Ее короткие волосы перепутались, пропитались дотом и теперь торчали в разные стороны, а справа по челюсти будто кто-то мазнул красными чернилами. Когда же Кот в ужасе ощупала это место пальцами, то обнаружила, что краснота — всего лишь верхняя часть нарождающегося синяка, который расползался у нее по шее. Там, где не было синяков или грязи, кожа лица казалась ноздреватой и бледной, словно она только что встала после изнурительной болезни. Правый глаз казался совершенно красным; Кот не заметила ни следа белого цвета, а темная радужка с точечкой зрачка тонула в сплошном кровавом море. Оба глаза — подбитый правый и здоровый левый — смотрели на Кот с таким тоскливым и затравленным выражением, что она в смятении и страхе поспешила отвернуться от зеркала.

Отразившееся в зеркале лицо принадлежало женщине, Которая уже проиграла какую-то битву, и нисколько не доходило на портрет победительницы.

Эту мысль, от которой сами собой опускались руки, Кот постаралась изгнать как можно быстрее, внушая себе, что лицо, которое она видела, было лицом бойца — не просто человека, которому чудом удалось выжить, а бойца, который сражался и победил. Тот, кто ведет войну, непременно терпит какой-нибудь урон — физический или моральный, — но никакая победа не может обойтись без боли и мук.

Шаркая ногами, она вышла из ванной и наугад толкнула правую дверь в коридоре, которая — как оказалось — вела в спальню Вехса. Она сразу поняла это, хотя здесь был минимум мебели и стояла узкая, аккуратно заправленная кровать, накрытая синелевым покрывалом.