Люди против нелюди - Николай Михайлович Коняев

в октябре 1918 года), а дело закрыли, товарища Антипова назначили председателем Петроградской ЧК.

Разумеется, взлет в карьере Антипова — а к тому времени, когда его все-таки расстреляли, он был уже заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР — только предположительно можно связать с «гуманным» разрешением дела Каннегисеров. Но, скажите, чем объяснить весьма странный вопрос двоюродной сестры Леонида Ольги Николаевны, просившей посланца «переговорить с Каннегисером»: «Берет ли он на себя последствия для отца после своего побега?»

Понятно, что речь здесь шла не столько о моральных последствиях — мучения совести, если отца из-за этого расстреляют, — сколько о самой возможности таких последствий. И Леонид, который не был ни трусом, ни подлецом, тем не менее подтвердил готовность убежать…

А сделать это он мог, только совершенно точно зная, что ни с отцом, ни с матерью, ни с сестрами в ЧК ничего плохого случиться не может. Очевидно, знали это и люди, которые пытались организовать побег…

Но тогда позволительно задать такой вопрос: если влияние сионистской организации в Петроградской ЧК было столь сильным, то отчего же все-таки расстреляли самого Леонида?

И вот тут-то мы и вынуждены снова напомнить, что Леонид самовольно переступил через иудейскую мораль, запрещающую еврею убивать еврея, а переступив, сам вывел себя из зоны гарантированной для евреев безопасности. Он как бы перестал быть евреем.

И тут мы снова еще раз должны вспомнить о семейной версии мотива убийства — Леонид Каннегисер мстил Моисею Соломоновичу Урицкому за убийство своего друга, еврея Владимира Борисовича Перельцвейга. Версия эта была затем подтверждена самим Каннегисером и принята как официальная. В историческую литературу она вошла как некий бесспорный факт. Между тем с этой версией надо, конечно, еще разобраться…

8

Как известно, Владимир Борисович Перельцвейг проходил по делу о контрреволюционном заговоре в Михайловском училище. Том самом артиллерийском училище, в которое после Февральской революции был зачислен и Леонид Каннегисер.

Сам Владимир Борисович Перельцвейг в Михайловском училище не учился. Он закончил Казанское военное училище и служил в 93-м пехотном запасном полку. Кроме того, он вел весьма странную, не то провокаторскую, не то осведомительскую деятельность.

«В отношении с курсантами и рабочими, — показал Владимир Борисович на допросе, — я был очень откровенен, говоря часто о возможности бегства властей из Петрограда, причем защищать его пришлось бы нам. Приблизительный процент добровольцев в будущую армию можно было бы распространить на весь город или уезд. Я часто говорил также о возможности рабочего движения, которое может быть использовано немецко-монархической партией. Я предупреждал рабочих об организации и старался соорганизовать и учесть количество сознательных рабочих, могущих сопротивляться этому движению».

Нетрудно догадаться, что работа эта осуществлялась Владимиром Борисовичем в рамках программы Всемирной Сионистской организации, ставившей своей главнейшей задачей «охрану еврейства перед лицом грядущих потрясений». О принадлежности же Перельцвейга именно к организации сионистского направления можно судить по названиям клубов, где его инструктировали.

Проводя свою работу, Владимир Борисович Перельцвейг встретился в конце июня 1918 года с бывшим прапорщиком Василием Константиновичем Мостыгиным.

«Встретя Владимира Борисовича Сельбрицкого (так представился ему Перельцвейг. — Н. К.), я разговорился с ним о настоящем положении. Разговор шел о положении России и выйдет ли Россия из настоящей войны окрепшей или нет. В разговоре мы оба пришли к заключению, что хорошего от Германии ждать нельзя и поэтому, если Германия победит, то от России ничего не останется…»

Разговор двух двадцати летних прапорщиков, очевидно, другим и быть не мог, точно так же, как ничем другим, кроме решения вступить в какую-либо организацию, не мог и кончиться.

«Владимир Борисович предложил мне вступить в организацию для борьбы за Учредительное собрание… После этого разговора я был у Сельбрицкого на квартире два раза, один раз вместе со своим товарищем Сергеем Орловым».

Сергей Федорович Орлов, курсант Михайловского артиллерийского училища, был на год старше Мостыгина, но житейского и политического опыта у него было, похоже, еще меньше, и он тоже клюнул на удочку, закинутую Перельцвейгом.

«Мостыгин предложил мне поехать к некому Владимиру Борисовичу на Каменноостровский проспект. Мы поехали с ним. Владимир Борисович предложил мне вступить в организацию правых эсеров на жалованье 200 рублей. Обещал он дать мне оружие (револьвер)… Я приехал затем в училище и предложил двум товарищам Арнаутовскому и Кудрявцеву вступить в эту организацию.

В день выступления левых эсеров, я виделся с Владимиром Борисовичем (он вызвал меня по телефону) у него на квартире. Он начал меня расспрашивать, как у нас в училище относятся к выступлению. Я ответил, что курсанты все разошлись, а у Выборгского совета выставлены пулеметы.

Затем я виделся с Владимиром Борисовичем в его квартире еще раз, и присутствовал при этом еще один офицер, бывающий у него каждый день…»

Завербованным Орловым Ивану Михайловичу Кудрявцеву и Георгию Сергеевичу Арнаутовскому было одному девятнадцать, другому — восемнадцать лет.

Арнаутовский на следствии показал: «Недели две тому назад получил от Орлова предложение поступить в какую-то организацию за жалованье в 200 рублей. Во вторник, девятого июля, он в обеденное время предложил мне съездить на Каменноостровский за деньгами и револьверами. Там нас встречали какие-то два молодых человека, похожих на офицеров. Денег они нам не дали так же, как и револьверов, а только говорили, что нам надо разъединить телефон и снять часового у ворот. Когда мы вышли, то я сказал Орлову, что эти люди мне не нравятся и что я больше туда не поеду».

Но, пожалуй, наиболее ярко заговорщицкая деятельность освещена в показаниях девятнадцатилетнего Ивана Михайловича Кудрявцева. Когда следователь спросил, не является ли Кудрявцев членом партии правых эсеров, Иван Михайлович искренне возмутился:

«На вопросы, считающие меня правым эсером, я категорически отвергаю и говорю, что я совершенно с сентября 1917 года ни в каких правых организациях не участвовал. Готов в любой момент идти защищать Советскую власть до последних сил».

Если бы Ивана Михайловича через несколько дней не расстреляли, можно было бы, пожалуй, и улыбнуться его словам. Ведь надо же, какой матерый политик — уже целый год не участвует в правых организациях! А раньше, когда еще восемнадцати лет не исполнилось, вот уж небось поучаствовал…

Ивана Михайловича Кудрявцева Орлов тоже увлек двумястами рублями и револьвером, но — увы! — ни рублей, ни револьвера Иван Михайлович, как, впрочем, и все другие участники заговора, от Владимира Борисовича не получил.

«Я не знаю, что кому он предлагал или нет… — сокрушался Иван Михайлович на допросе. — Но он все время искал кого еще взять, но так и не успел, уже арестовали…»

Выдал Орлова курсант