Кто посеял ветер - Heлe Нойхаус

Он испытал огромное облегчение, когда доктор Флориан Клазинг без колебаний выразил согласие взяться за дело Анники. Он был одним из наиболее успешных адвокатов Франкфурта. До тех пор, пока не выяснится, какие обвинения предъявляются Аннике, ей придется скрываться в надежном месте, и на этот счет у Клазинга уже имелась мысль, которую он, естественно, не мог высказать по телефону. Должно было пройти несколько недель, что вполне устраивало Боденштайна.

Он включил радио, чтобы послушать сводку сообщений о положении на дорогах. Передавали последние новости.

…один сотрудник полиции получил тяжелое огнестрельное ранение, —раздался голос репортера, и Боденштайн прислушался. — Полиция до сих пор не сообщила, скольких заложников удерживает преступник, которому шестнадцать лет. Пострадавший полицейский доставлен в больницу, о его состоянии в настоящее время ничего не известно. Из Кенигштайна Даниэль Кепплер для радиостанции FFH.

Шестнадцатилетний преступник, захвативший заложников в Кенигштайне? У Оливера похолодело внутри.

— Боже милостивый, — сказал он и вытащил свой мобильный телефон, который не включал из опасения, что по нему можно будет определить его местонахождение. Анника выпрямилась на пассажирском сиденье и бросила на него тревожный взгляд.

— Что случилось?

— Я должен позвонить Пии, — сказал он и ввел ПИН-код.

Спустя несколько секунд раздался сигнал. 7 сообщений в почтовом ящике, 25 звонков, 3 эсэмэс. Все это он мог прослушать и прочитать позже.

Пока спецназовцы занимали позиции вокруг дома и на крышах соседних домов, техник прикрепил микрофон к кожаному ремешку наручных часов Пии. Она должна была прозондировать положение дел в доме и выяснить требования юноши. Если бы ей не удалось взять ситуацию под контроль, не позднее чем через полчаса должен был последовать штурм. Мать Марка тихо плакала. Его отец сидел рядом, наклонившись вперед и погрузив лицо в ладони. Какими бы нерадивыми родителями они ни были, у них наверняка вызывал ужас будничный разговор полицейских о том, что в крайнем случае им придется застрелить этого парня — то есть их сына.

Когда Пия выходила из автобуса, зазвонил ее мобильный телефон. Кристоф! Несколько мгновений она раздумывала, стоило ли ей идти в дом.

— Не самый подходящий момент для разговора. Я сейчас очень занята, — сказала она. — Где ты находишься?

— Еду домой. Я услышал по радио, что в Шнайдхайне произошел захват заложников. Только не говори, что ты имеешь к этому отношение.

— Увы. К сожалению.

Последовало молчание.

— Это опасно? — спросил он наконец более спокойным голосом.

Пия не отважилась сказать ему правду.

— Для меня — нет, — солгала она.

— Ладно, — сказал он — Тогда желаю удачи.

Едва они закончили разговор, телефон зазвонил вновь. Боденштайн! Для него у нее вообще не было времени. Пия передала трубку Кристиану Крёгеру и попросила его рассказать Боденштайну о том, что происходит. Может быть, он все-таки оторвется от своей Анники на несколько часов и приедет сюда.

Она зажала под мышкой упаковку с шестью банками «Ред Булл», которую один из полицейских раздобыл на заправочной станции в Кенигштайне, тяжело вздохнула и решительно пересекла улицу, освещенную ярким солнцем, которая словно вымерла. Когда она пересекала небольшой палисадник, поднималась по ступенькам и звонила в дверь, стук сердца отдавался у нее в горле. Ощущение, что в эти секунды два снайпера видят через оптические прицелы каждую капельку пота на ее лице, было более чем неприятным.

Он стоял сразу за дверью и бегло обыскал ее одной рукой. В другой у него был пистолет. Пия едва осмеливалась дышать. Крошечный микрофон на ремешке ее часов он не заметил. Возможно, он не подумал, что она может иметь на себе устройство для осуществления связи, или же ему это было безразлично. На нем была та же тенниска, что и в субботу, когда он убежал через балкон, и от нее пахло потом. Он открыл одну из принесенных ею банок и выпил ее содержимое залпом.

— Где госпожа Францен и господин Теодоракис? — спросила Пия и огляделась. В доме было душно, жарко и темно. Свет внутрь проникал только через окно у входной двери.

— В кухне. — Он небрежно бросил пустую банку на пол. — И никакой психологической болтовни, договорились? Я хочу довести дело до конца, и если мне не будут мешать, ни с кем ничего не случится. Но если эти типы из спецназа ворвутся сюда, ничем хорошим это не кончится. Понятно?

— Да, понятно, — сказала Пия.

С тех пор, как они беседовали два дня назад, Марк здорово изменился. Его лицо, отличавшееся мягкими, детскими чертами, заметно посуровело, как будто он повзрослел за это время сразу на десять лет. Но наибольшую тревогу Пии внушало странное, зловещее выражение его глаз. Не употреблял ли он наркотики? Там, на улице, она верила, что ей удастся с помощью разумных доводов убедить Марка сдаться, но теперь бесперспективность этой затеи стала очевидной.

За время своей работы в полиции ей не раз приходилось видеть такие же пустые, безразличные глаза. Глаза людей, которым нечего было терять.

Это не сулило ничего хорошего заложникам, которые наверняка все прекрасно понимали. У Теодоракиса руки были привязаны сзади к спинке стула, но он и без того не смог бы вскочить и наброситься на Марка из-за гипса на ноге. Жестокий и унизительный способ, которым Марк обездвижил Фридерике Францен, свидетельствовал о его безграничной ненависти к ней и жажде возмездия.

Он поставил тяжелый кухонный стол вертикально и привязал женщину к его крышке с расставленными в стороны руками так, что она оказалась распятой. Ее глаза закрывала повязка. Шею охватывал ошейник с маленькой коробочкой, к нему была прикреплена натянутая бельевая веревка, привязанная к столу сзади.

— Это все обязательно? — тихо спросила Пия.

— Она очень сильная, — ответил Марк. — Мне пришлось ее сначала нокаутировать, чтобы привязать.

Он избегал смотреть ей в глаза.

— Вон там лежит камера. Снимайте.

— Что я должна снимать?

— Сейчас увидите. — Марк уселся на стул, открыл вторую банку и выпил ее так же быстро, как первую.

Нужно говорить с ним, подумала Пия. Может быть, ей удастся достучаться до него, так или иначе.

— Зачем ты делаешь это, Марк? — начала она. — Чего ты хочешь этим добиться?

— Я уже сказал: никакой психологической болтовни, — процедил он сквозь зубы.

Пия взяла цифровую камеру и включила ее. Ей чрезвычайно претило безропотное выполнение указаний Марка, но у нее не было выбора. В противном случае она подвергла бы жизнь заложников опасности. Замигал красный огонек. Она навела объектив на женщину, и ее изображение появилось на откидном мониторе.

— Камера работает, — сказала Пия.

Вместо ответа Марк нажал на кнопку пульта дистанционного управления. Только сейчас Пия с ужасом осознала, что за ошейник был надет на шею Фридерике Францен. Женщина вздрогнула и издала страшный хриплый крик, поскольку ее горло неожиданно пронзил разряд тока. Она делала глотательные движения, но не решалась пошевелить головой, из страха быть задушенной веревкой.

— «Телетакт», — пояснил Марк. — Рики использует его в собачьей школе. Мне эта штука всегда казалась ужасной, а Рики говорила, что она не причиняет собакам никакой боли.

— Прекрати, — сказала резко Пия.

— Нет, — отказался Марк и наконец посмотрел ей в глаза. Его нижняя губа слегка подрагивала. — Я всего лишь хочу знать правду. И в таком положении она больше не сможет мне лгать.

Заграждения перед домом, где Марк удерживал своих заложников, стояли уже на расстоянии пятисот метров. Зеваки, жители близлежащих домов и представители средств массовой информации толпились у ближайшего из них, охранявшегося угрюмыми полицейскими. По другую сторону заграждения стояли карета «Скорой помощи», пожарная машина, автобус спецназа, полицейские автомобили. У Боденштайна не оставалось времени для того, чтобы сначала завезти Аннику к Клазингу во Франкфурт. Ему становилось нехорошо при мысли, что придется оставить ее одну в автомобиле. Слишком велик был риск, что кто-нибудь узнает ее.

Он достал свое служебное удостоверение и в этот момент услышал, как кто-то произнес его имя.

— Добрый день, Кристоф, — поприветствовал Оливер друга Пии.

— Что там происходит? — спросил доктор Кристоф Зандер. Он заметно нервничал. — Почему это длится так долго? Где Пия?

— Не знаю, — ответил Боденштайн. — Я только что приехал. Все, что мне известно, — проводится операция по освобождению заложников.

— Это известно и мне, — грубовато сказал Зандер. — Я недавно говорил с Пией по телефону, и она уверяла меня, что ей никакая опасность не угрожает. Но я ее нигде не могу найти.