Двери в черную радугу - Александр Годов

Коля стал вытеснять чужие воспоминания собственными созвездиями образов. Он выуживал из памяти обрывки своего прошлого, как фокусник достает из шляпы зайцев.

Затем мир взорвался яркими звездами.

Тьма.

И мертва тишина.

Пятый даже не пытался пошевелиться, не пытался закричать. Его тела, как и души, больше не существовало. Он умер? Нет. Лишь растворился в силе, покоящейся в море крови. Возможно, тьма исчезнет под острыми стрелами солнечных лучей. Или нет. Но Пятый еще мог думать. Мысли мерцали, точно капельки зажженного масла.

Неужели конец? Он, Пятый, добрался до конечной точки своего долгого путешествия? Итог — тьма? Кивир с самого начала хотел заманить его в ничто…

Стоп.

Послышалось? Пятый напряг слух. Да, точно! Из тьмы раздавались голоса. Сначала они были на пределе слышимости, но с каждой секундой становились всё громче и громче.

— Я хочу увести ребенка! Женя не должна на это смотреть.

— Вы и ваша дочь обязаны остаться. — Другой голос. Мужской, с хрипотцой. Но в то же время мягкий. — Это необходимо. Только так я смогу вам помочь.

— Мама, мне не страшно…

— Вы испортите ей психику, — сказал женский голос.

— Ваш муж уже испортил девочке психику, если вам от этого станет чуточку легче. Поверьте: я знаю, что делаю. Мы все должны находиться в одной комнате. Бесы сильны.

Пятый узнал женский и детский голоса. Алена и Маша! Но ведь это невозможно…

— У нас нет больше времени на препирания. Я должен приступить как можно скорее к обряду. Вы слишком поздно обратились ко мне.

— Хорошо, приступайте.

Вновь навалилась тишина. Однако во тьме начали вырисовываться четки контуры трех фигур. Пятый почувствовал собственное тело: трение обожгло его, будто горячие и холодные снежинки поочередно искрились на коже и назойливо щекотали.

— Отче наш, — послышался мужской голос с хрипотцой. — Да светится имя Твое, да придет Царствие твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Пятого словно проткнули раскаленным прутом. Но боль прошла также быстро, как и появилась.

— Пошел в жопу, гандон! — Пятый услышал собственный голос. Его рот сам выплевывал ругательства.

— Хлеб наш…

— Нахуй!

— Насущный даждь нам…

— Тупой мудила.

— Даждь нам днесь…

— Засунь себе крестик в жопу! И проверни его там раз двадцать, ебанный мудак. Развяжите меня. Я хочу дать в ебало этому толстому уроду.

Вспышка — и тьма исчезла. Пятый не поверил собственным глазам: он лежал на кровати у себя дома. Перед ним стоял маленький толстый священник. В одной руке жирдяй держал деревянный крест, в другой — книгу. Пятый попробовал подняться с кровати, но не смог — руки и ноги его были крепко привязаны к прутьям.

— И остави нам долги наша! — закричал священник. — Якоже и мы оставляем…

— Развяжите меня, — сказал Пятый. — Что вообще происходит?

Из-за плеча священника выглянула… Алена. От неожиданности Коля вздрогнул. На лице жены застыла маска страха. Выглядела Алена паршиво: кожа обтягивала скулы, под глазами чернели синяки. Руки дрожали, как у паралитика.

— Алена, — позвал жену Пятый. — Ты жива?

— Не говорите с ним, — сказал священник. — Вашего мужа сейчас нет с нами. Это бес.

Девушка кивнула, то ли соглашаясь с жирдяем, то ли отвечая на вопрос Пятого. Из её глаз брызнули слезы.

— Я не Алена, — прошептала она. — Ты не узнаешь меня?

— Узнаю, конечно. Я…

— Не говорите с бесом, — закричал священник.

Пятый почувствовал себя ненужным и жалким, эпизодическим дополнением в разыгрываемом перед Кивиром представлении. Коля попробовал освободиться, но чертовы веревки были крепкими.

— Назови себя, бес, — сказал священник, брызжа слюной. Его лицо раскраснелось.

— К чему вся эта клоунада? — спросил Пятый у Алены. — Я… я ничего не понимаю. Объясни, что происходит. И развяжи меня. Пожалуйста.

— Назови себя, бес!

— Иди к черту. Я хочу, чтобы меня освободили.

Священник улыбнулся, обнажив крупные, как у лошади, желтые зубы. Он вытащил из-за пазухи очки, словно дешевый маг, водрузил их на свой нос-рубильник, раскрыл книгу и принялся читать.

— Живый в помощи Вышняго в крови Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси…

Пятый почувствовал, как закипает от злости. Этот жирный хряк в рясе устраивал перед Алёной и Машей шоу: выкрикивал строчки из молитвы и размахивал крестом. Тупой идиот…

Коля бросил взгляд на Алену. Ему как никогда захотелось обнять её, поцеловать, почувствовать запах её волос. Она находилась от него в нескольких шагах, но он не мог даже коснуться жены. Эта мысль сводила с ума.

— Алена, прекрати этот цирк, — как можно спокойнее сказал Пятый. — Неужели мне опять все снится? Почему Кивир не может успокоиться? Почему не перестанет перекидывать меня с одной мнимой реальности в другую?

— Я не Алена! — закричала девушка. Злость и отчаяние, скапливавшиеся много дней, выплеснулись наружу. — Я Ольга! Ольга! Понял! Я больше не могу так жить, у меня нет сил. Очнись, очнись, очнись!

Крик перешел в шепот. Но она всё повторяла и повторяла: очнись.

Видимо, священник не ожидал от девушки подобной выходки, потому что смолк и неотрывно пялился на него, Пятого.

— Папа…

Дочка стояла в углу комнаты и сжимала в руках куклу.

— Не говори с ним, — сказала Алена.

— Почему? — спросил Пятый.

— Потому что вчера ты её чуть не убил, псих долбанный! Ребенок к тебе не подойдет ближе, чем на три метра.

Пятый попробовал вспомнить. На какой-то миг он даже ощутил, как настоящая память ожила у него перед глазами: огромная, помятая бредовыми снами, текучая, влажная в первозданных красках подсознания. Но этот миг прошел также быстро, как и появился.

— Игорь! — закричал священник. — Неси зеркало.

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился парень-служка, держащий в руках большой странный предмет. Пятый поймал себя на мысли, что юноша очень красив: волевой подбородок, чувственные губы, крепкие руки, длинные пальцы пианиста. На миг Коля ощутил сексуальное влечение к служке священника.

Парень, опустив глаза, взгромоздил странный предмет на кровать и перевернул его. Зеркало! Некая сила заставил Пятого с силой зажмуриться.

Не смотреть! Нельзя…

— Боится, — сказал священник. — Бесы не любят свое отражение.

Пятый в отместку с вызовом глянул на прямоугольник зеркала. Он слабо походил на человека: губы были перепачканы в желтой слизи, по телу расползались паутины зеленых вен. Что-то странное произошло с зрачками. Из них хлынула чернота, растекшаяся по глазным яблокам, и те стали похожи на два темных шара.