Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Кит Лоу

Ненависть, которую начальник болгарской милиции в рассказе Георгия Маркова требовал развивать в себе, особого рода. Ненависть, к которой призывали во время войны советские пропагандисты, вроде Ильи Эренбурга и Михаила Шолохова, а политработники пытались насаждать в армейских подразделениях в Восточной Европе. Если бы студент, которого терроризировал начальник, знал учение Сталина – впоследствии основная часть образования каждого болгарского студента, – он бы точно знал, кто его враги.

Гневная, возмущенная атмосфера, царившая в Европе в послевоенный период, явилась превосходной средой для раздувания революции. Однако коммунисты видели в такой атмосфере не бедствие, а шанс. До 1939 г. между капиталистами и рабочими, землевладельцами и крестьянами, правителями и гражданами всегда существовали конфликты, но обычно они носили локальный характер краткосрочных эпизодов. Военные годы, полные кровопролития и лишений, подстегнули эти конфликты сверх всякой меры, о которой коммунисты до войны не могли и помыслить. Широкие слои населения теперь обвиняли свои прежние правительства в том, что те ввергли их в пропасть войны. Они презирали предпринимателей и политиков за сотрудничество с врагами. И когда большая часть Европы находилась на грани голодной смерти, они ненавидели всякого, кто, как им казалось, вышел из войны с меньшими потерями, чем они. Если до войны рабочих эксплуатировали, во время войны эта эксплуатация достигла своего наивысшего пика: миллионы людей были порабощены против их воли и еще миллионы буквально доведены работой до смерти. Неудивительно, что многие люди на всем континенте обратились после войны к коммунизму: это движение не только привлекало как живительная и радикальная альтернатива дискредитировавшим себя прежним политикам, но и давало людям возможность выпустить весь гнев и возмущение, накопившиеся за эти ужасные годы.

Ненависть стала ключом к успеху коммунистов в Европе, как ясно свидетельствуют многочисленные документы, побуждающие партийных активистов пропагандировать ее. Коммунизм не только подпитывал враждебные чувства по отношению к немцам, фашистам и коллаборационистам, но и воспитывал антипатию к аристократии и среднему классу, землевладельцам и кулакам. Позже, когда мировая война постепенно переросла в войну холодную, эти чувства легко превратились в отвращение к Америке, капитализму и Западу. Те же, в свою очередь, возненавидели коммунизм.

Не только коммунисты увидели свой шанс в насилии и хаосе. Националисты тоже понимали, что конфликты, разгоревшиеся во время войны, можно использовать для осуществления альтернативной пропаганды – в их случае этнической чистки стран. Многие государства воспользовались новой ненавистью к немцам, возникшей после войны, чтобы выдворить за свои пределы веками жившие в Восточной Европе немецкие общины. Польша использовала развившуюся за годы войны ненависть к украинцам, чтобы начать программу депортации и насильственной ассимиляции. Словаки, венгры и румыны приступили к обмену населением, а антисемитские группировки воспользовались атмосферой насилия для изгнания с континента немногих оставшихся евреев. Эти группировки ставили себе цель – ни много ни мало – создать ряд этнически чистых национальных государств в Центральной и Восточной Европе.

Националисты так и не добились своих целей после войны – отчасти потому, что международное сообщество не позволило им этого, а кроме того, нужды холодной войны стали преобладать над всем остальным. Но когда холодная война близилась к финалу, давние националистические конфликты проявились вновь. Вопросы, которые, по мнению многих людей, уже давно решены, внезапно были подняты вновь с такой страстью, что стало казаться, будто события пятидесятилетней давности произошли только вчера.

Самый впечатляющий пример после падения коммунизма – Югославия. Единственное восточноевропейское государство, которое не проводило этнических депортаций после войны. В результате сербы, хорваты и мусульмане по-прежнему жили в смешанных сообществах на территории всего региона – что имело катастрофические последствия, когда разразилась гражданская война в начале 1990-х гг. Ее зачинщики использовали Вторую мировую войну и послевоенный период как прямое оправдание своим действиям и возродили многие старые символы этнического конфликта 1945 г. Сознательно реанимируя то время, они занимались массовыми изнасилованиями и убийствами гражданского населения, а также этнической чисткой в широком масштабе.

Другие, менее драматичные, но не менее значительные события происходили во многих уголках Европы после краха коммунизма. Например, в 2006 г. в Словакии студентка по имени Хедвига Малинова сообщила полиции, что была избита за то, что разговаривала на родном венгерском языке. Это обвинение получило широкую огласку и снова всколыхнуло конфликт между словаками и венграми, притаившийся на время в этой стране. Министр внутренних дел Словакии обвинил студентку во лжи, полиция – в даче ложных показаний, и напряженные отношения между Словакией и ее венгерским национальным меньшинством обострились, как в 1946 г.

По ту сторону границы Венгрия увидела возврат к национальной ненависти, возможно, более коварной, чем раньше: антисемитизм нарастал, как не бывало и в 1940-х гг. В письме в газету «Вашингтон пост» в начале 2011 г. отмеченный наградой венгерский пианист Андраш Шифф написал, что его страну захлестнула волна «реакционного национализма», которой свойственна все возрастающая ненависть к цыганам и евреям. Словно не понимая иронии, венгерская правая пресса немедленно отреагировала, заявив, что только евреи способны обвинить Венгрию в подобных преступлениях. Золт Баер написал в газете Magyar Hirlap: «Вонючее дерьмо по имени, кажется, Коэн откуда-то из Англии пишет, что из Венгрии тянет «дурным запахом». Коэн, и Коэн-Бендит, и Шифф… Жаль, что их всех не закопали в землю по шею в лесу Орговани».

Такие настроения демонстрируют, что недавняя эскалация антисемитизма в Европе не просто продукт сравнительно недавних конфликтов на Ближнем Востоке. Традиционные формы ненависти по отношению к евреям также невероятно живучи и процветают. То же можно было сказать и о росте враждебного отношения к цыганам, начавшемся с падением коммунизма, особенно в Чешской Республике, Польше и Венгрии. В Болгарии осенью 2011 г. прошли бунты после ряда расистских демонстраций против цыган.

Возвращение проблем искушает сделать вывод о том, что националисты 1940-х гг., в конце концов, были правы, пытаясь создать этнически однородные государства. Не будь в Чехословакии или Венгрии национальных меньшинств, такие вопросы, возможно, никогда не возникли бы. Проблема этой идеи – не говоря о нравственных последствиях – в том, что этнической однородности государства почти невозможно добиться. Польша ближе всех подошла к решению вопроса в послевоенные годы, депортируя или выживая из страны граждан немецкой, еврейской и украинской национальностей. Но выслать всех не удалось, особенно украинское меньшинство, самую, пожалуй, укоренившуюся этническую группу в польском обществе. В конце концов поляки прибегли к операции «Висла» – сомнительной программе насильственной ассимиляции, которая разрушила украинские общины и рассеяла их членов по северу и западу страны. Эта репрессивная мера считалась в то время абсолютно успешной, однако в настоящее время совершенно очевидно, что программа ассимиляции не сработала. Начиная с 1990-х гг. лемки и украинцы все чаще заявляют свои права на этнические общины. Они сформировали политические лобби и группы давления и неоднократно требовали возвращения собственности, отнятой после войны. Таким образом, не решив проблемы, операция «Висла» накапливала новые неприятности на будущее.

Даже полнаядепортация этнических меньшинств того или иного государства не стала гарантией от возникновения таких проблем. Депортация немцев из многих стран в 1940-х гг., особенно из Польши и Чехословакии, вероятно, была самой масштабной и полной после войны. В Германии она породила возмущение, которое живо до сих пор. С 1950-х до 1980-х гг. изгнанники образовали одну из самых влиятельных групп давления в Германии, которая, по словам Луциуса Клея, «весьма реакционна и, безусловно, планировала вернуться на родину». Точно так же, как лемки и украинцы в Польше, эти люди продолжают оказывать давление на членов парламента с целью добиться возвращения земель и имущества, украденных у них после войны. Перспектива рассматривания требований этих изгнанников вселяет страх в большинство правительств стран Восточной Европы. Например, в 2009 г. президент Чешской Республики Вацлав Клаус отказался подписать Лиссабонское соглашение, дающее Европейскому сообществу новые полномочия, из страха, что определенные его части могут открыть дверь немцам, которые предъявят законные требования его стране. Клаус держал это соглашение несколько недель, пока чехам не гарантировали исключение из него важных положений. Депортация немцев в послевоенные годы не решила вопросы меньшинств в Чехословакии – она просто экспортировала их.