Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

Бук опустил в стакан две таблетки от головной боли, залил их водой из графина.

— И что касается Рабена… — добавила она.

— Все, Карина, хватит об этом. — Бук посмотрел на нее, потом на Плоуга. — Пожалуйста, простите меня за вчерашнее поведение. Не знаю, что на меня нашло… Вы не поможете мне составить письмо с извинениями в адрес несчастных корейцев?

Они молчали.

— Вы оба были так добры ко мне, всегда поддерживали. А я только все портил.

— Томас… — опять заговорила Карина.

— Нет, не перебивайте меня. Думаю, моя отставка — правильное решение. Так будет лучше и для правительства, и для министерства.

Он вспомнил натянутый утренний разговор с Марией. Она знала только то, что читала в газетах. По телефону невозможно ничего объяснить.

— Так будет лучше и для меня тоже. Я хочу вернуться домой. Мне нужно домой. Вот…

Он нагнулся и вытащил из-под стола бутылку дорогого арманьяка, которую выбрал для Плоуга.

— Желаю вам всего наилучшего, Карстен. И вам… — Он протянул Карине коробку шоколадных конфет.

У Плоуга зазвонил телефон, и он, извинившись, отошел в сторону.

— Ему не понравился арманьяк? — спросил Бук у Карины.

— Дело не в этом. — Она обернулась и посмотрела на Плоуга, который углубился в разговор. — У него другие заботы сейчас.

— Какие заботы?

Она вздохнула:

— Его вызывал к себе премьер-министр. Кажется, грядет реорганизация аппарата правительства.

Бук залпом выпил воду с таблетками. Он знал, что его карьера кончена, и согласился с этим, но ему и в голову не приходило, что Грю-Эриксен будет вымещать свое недовольство и на других сотрудниках министерства.

— Плоуга хотят назначить на пост консультанта Евросоюза в Скопье. — Она пожала плечами. — Если Плоуг уйдет, мне тоже придется искать другую работу, но я даже рада.

— Все это так неправильно…

— Таков порядок. Звонила Конни Веммер. Она хочет объяснить…

— Нет!

— Она сказала, что должна поговорить с вами лично. Только с вами. Мне кажется, что вам…

Бук попытался улыбнуться, отпил еще воды.

— Мы проиграли, Карина. Все кончено. Я поговорю с Грю-Эриксеном относительно вас и Плоуга. Недопустимо, чтобы вы расплачивались за мою некомпетентность и глупость.

— Не говорите так! — выкрикнула она. — Это неправда.

— Я все исправлю. Если смогу.

Лунд сидела у постели Рабена в больничной палате и слушала его твердый, решительный голос, прерываемый только гудением и попискиванием медицинских аппаратов вдоль стены.

Она включила диктофон, поэтому ничего не записывала. Рабен утверждал, что начинает понемногу вспоминать то, что случилось в Гильменде. Ей предстояло принять решение: кому верить.

— Мы находились в зеленой зоне. В девять тридцать утра поступило сообщение, — говорил Рабен. — Оно пришло на частоте для экстренных вызовов. В нем говорилось, что некое датское подразделение подвергается обстрелу.

На его плече была свежая повязка. Врач сказала, что капельницы и другие реанимационные меры уже не нужны. Рабен был крепким мужчиной, он быстро шел на поправку.

— Мы должны были переправиться через реку, чтобы помочь им. Томсен вам рассказывала, что там случилось?

— Я бы хотела услышать от вас.

— Мост был заминирован. Я оставил ее вместе с ранеными. Мы добрались до деревни. — Он испытующе смотрел на нее. — Никакого датского подразделения там не было. Только один офицер, который забаррикадировался в доме вместе с семьей местных и не высовывался.

— Почему вы решили, что его зовут Перк?

— Так он сказал. И я видел его жетон.

— Вы были с ним знакомы?

— Нет. В лагере «Викинг» его не было, я уверен. Но парни из спецназа приезжали отовсюду, из Кабула или прямо из Европы. Он сказал, что отбился от своего отряда.

— Вы не поверили ему?

Рабен обхватил здоровой рукой раненую.

— Я не знал, что думать. Он сказал, что выполнял задание и о нем пронюхали талибы, стали преследовать его. Он ждал подкрепления.

Лунд старалась не мешать ему вопросами.

— Нам не положено расспрашивать таких людей о том, что они делают, — подумав, сказал Рабен. — Нас это не касается.

— Но, может, вы хотя бы догадывались, какого рода задание могло у него быть?

— Нет. Зато было видно, что он напуган. Да нам всем было страшно. Нас оставалось только пятеро: Мюг, Ведель, Давид, Себастиан и я. И Перк. Долмера достал снайпер, пока мы пробивались к дому, он погиб. Грюнеру в клочья разорвало ногу, ему нужна была помощь, но в деревне засели талибы. Они не решались атаковать нас, но со временем осмелели бы. Свою рацию мы оставили Томсен.

— Но ведь у Перка была рация?

— Он сказал, что ее разнесло на куски после того, как он вызвал нас. Я ее не видел. Я не… — Он мотнул головой из стороны в сторону. — Черт, все как в тумане. Перк был офицером. Как только мы появились, он сразу взял командование на себя. Он решил, что безопаснее переждать, а не прорываться с боем. Их было слишком много. — Рабен в бессильной ярости сжал кулаки. — Надо было все же рискнуть… На следующий день солнце палило еще сильнее. Грюнер кричал от боли, в доме стояла ужасная вонь от дерьма, крови и… — На его лице смешались боль и непонимание. — Я все ждал, когда нам придут на помощь, но никто не появлялся. Перк бесился, ему все это надоело. Потом он решил, что нужно выбираться оттуда любой ценой.

Рабен замолчал.

— Дальше, — попросила Лунд.

— Все застряло где-то здесь! — В сердцах Рабен стукнул себя по лбу.

— Расскажите то, что помните.

— Он сказал… — Рабен говорил очень медленно, словно не был уверен в своих словах. — Сказал мне, что хочет попросить отца семейства помочь нам добыть рацию. Если бы у нас была связь, мы бы вызвали вертолет и подкрепление. Но тот афганец был простым крестьянином. У него не было рации. У него вообще ничего не было. — Он утер лицо рукавом пижамы.

— Перк ему не поверил. Схватил одного из детей. Маленькую девочку. — Он беспокойно заворочался на кровати, его глаза помертвели от стоящей в них боли. — Приложил пистолет к ее голове. Сказал, что отец должен решить, с кем он — с талибами или с нами. — Рабен ухватился побелевшими пальцами за края койки. — Потом он застрелил ее прямо у нас на глазах. Семь лет, от силы восемь. Убил просто так, ни за что.

— Вы это помните? Вы уверены?

— Я помню! — заорал Рабен, переполняемый болью и стыдом. — Я видел, как он схватил мать и застрелил ее тоже. Он сошел с ума. Тот человек прижимал к себе сына. Он плакал, умолял Перка пощадить их. Но Перк не слушал, убил их одного за другим, прямо в комнате. У нас на глазах.

Она ждала, когда он успокоится.

— Оставался еще один ребенок, маленькая девочка, лет четырех, — снова заговорил Рабен. — Я взял ее на руки. Я и подумать не мог, что он выстрелит. Но он просто вырвал ее из моих рук и разнес ей голову.

— Как вели себя остальные?

— Кричали… Себастиан плакал.

Она заглянула в блокнот, лежащий на коленях.

— Себастиан Хольст?

— Да. Самый молодой. Его фотоаппарат был для него дороже, чем автомат. Хотел стать фотокорреспондентом после армии. Я обнял его, успокоил как мог. Когда стемнело, мы услышали звук мотоцикла. Кто-то въехал во двор прямо к дому и взорвал себя. Потом нам сказали, что к тому времени Согард был уже недалеко. Он вошел в деревню, освободил нас. Ничего этого я уже не помню.

— А Перк? Где был он?

Он беспомощно развел руками:

— Меня ранило взрывом, наверное, я был без сознания. Поэтому ничего не знаю о том, что было потом. Перк… Он умен. Думаю, сумел ускользнуть до того, как в доме появился Согард. Или…

— Или что?

— Или кто-то помог ему. Мы же всего лишь рядовые солдаты. Он выше нас по званию, к нему другое отношение.

Она снова сверилась с записями.

— В рапорте Согарда не было ни слова о мирных жителях и о телах убитых тоже…

— Ну да. Что ж… — Лицо Рабена помрачнело. — Может, Перк избавился от них. Или их не слишком тщательно искали… — Он посмотрел ей в глаза. — Я сказал вам правду. Можете сами спросить у Перка. Он один из вас.

— Рабен…

— Это он выстрелил в меня.

Она захлопнула блокнот.

— Почему вы так думаете?

— Я помню его!

— Вы же сами говорили, что ваши воспоминания не очень четкие. Чуть раньше вы Сконинга тоже приняли за Перка. А тот человек, которого вы захватили в заложники два года назад? Он вообще был библиотекарем…

— Теперь я вспомнил точно!

Лунд нахмурилась:

— Точно? Все до последней детали?

На лице Рабена отразилось отчаяние.

— Не все, нет. Но я знаю, что Перк — он. Он убил всех тех людей. Я видел это своими глазами. У него на плече должна быть татуировка. Он…

— У Сконинга тоже есть такая татуировка. И у многих других офицеров.