Нострадамус - Алексей Пензенский

Технические новшества – огнестрельное оружие и артиллерия – «обезличивали» смерть. Пули и осколки пушечных ядер прилетали как бы неизвестно откуда, от противника, которого не видишь в лицо, и отразить их не было никакой возможности ни новичку, ни старому опытному воину. Перед свинцом все были равны, и офицеры вместе с редкими солдатами-дворянами вынуждены были принимать новые правила игры. Отныне их поведение, а стало быть, и приказы уже не определялись «благородными» рыцарскими обычаями войны, бытовавшими в Средневековье. Новые традиции были весьма негуманными. Обычным делом стала беспощадность, доходившая до крайней жестокости к врагу, его мирному населению, а очень часто – и к своему собственному.

Надо сказать, что такое одичание армий имело конкретные причины. В войсках не было амбулаторного лечения, как и санитарной службы. Очень часто раненому на поле боя не обеспечивались элементарные уход и лечение; сплошь и рядом солдаты добивали как раненых врагов, так и своих собственных боевых товарищей. Военно-полевая хирургия находилась в самом зачатке, до открытия анестетиков и антисептиков любая операция – от зашивания раны до ампутации – превращалась в пытку с сомнительным исходом. Став инвалидом или просто состарившись, солдат не имел права на какую-либо социальную защиту – ни пенсии, ни крыши над головой. В монастыри военных брали крайне неохотно из-за дурной репутации и «отягощенности грехом убийства». Впрочем, что говорить об инвалидах – даже здоровые и крепкие воины после заключения мира и роспуска армии оказывались обездоленными.

Все это стало причиной новой солдатской психологии – «живи сегодняшним днем и бери от жизни все, что можешь». В Средние века этим принципом руководствовались разве что пираты и разбойники; в Новое время разбойниками стали едва ли не все солдаты регулярных армий. Их небрежное отношение к жизни, своей и особенно чужой, приводило к эксцессам, ввергавшим в ужас даже привыкших ко многому современников. В 1541 году в стычке у местечка Мопа в Италии солдаты французского маршала Блеза Монлюка, разозленные гибелью одного из их боевых товарищей, сожгли заживо солдат противника, загнав их в дома. В 1551 году в местечке Мобер капитан Гурд и 25 его солдат (преимущественно дворяне), попав в плен к имперцам, были заживо изрублены на куски. 28 октября 1552 года в бою у Невшателя бургундцы и ландскнехты принца Альбрехта Бранденбургского перерезали 200 французских дворян из роты д'Омаля, в том числе сдавшегося в плен принца крови герцога Рогана. В битве при Ренти в июне 1553 года французы устроили резню отступавших противников, невзирая на происхождение; герцог Эммануил-Филиберт Савойский и испанский принц Фернандо чудом спаслись, спрятавшись в лесу.

Испанский маркиз де Гуаст, осаждавший город Мондови в Пьемонте, пообещал честью дворянина сохранить жизнь, свободу и оружие защитникам города. Однако после капитуляции де Гуаст нарушил слово и велел перебить весь гарнизон – более 1200 человек швейцарцев, французов и итальянцев. 10 марта 1555 года герцог Альба взял замок Фрасинет; его комендант был повешен, французских солдат сослали на галеры, а итальянцев просто перерезали. Французы, мстя за гибель капитана Ракана, повешенного испанцами после штурма города Сан-Мартин, при взятии замка Гравезан вздернули испанского капитана и шестерых солдат, а остальной гарнизон перебили. 31 октября 1554 года маршал Монлюк, оборонявший Сиену, выпустил из города несколько тысяч стариков, женщин и детей, чтобы спасти их от голода. Испанцы устроили им резню, сопрождавшуюся актами беспрецедентного садизма, от которых становится не по себе даже современному историку, знакомому с жестокостями Второй мировой войны.

Вероломство, резня мирного населения и пленных, жестокие военные хитрости – все «прелести» новой войны – не ушли от внимания Нострадамуса. Его «Пророчества» в полной мере отразили страх и отвращение, которые испытывали мирные европейцы перед бесчинствами армий – как своих, так и чужих. Эти зверства особенно контрастировали с расцветом культуры и учености, являя собой один из трагических парадоксов позднего Возрождения.

Вот, например, катрен 1—30:

La nef estrange par le tourment marinAbourdera pres de port incongneu,Nonobstant signes de rameau palmerinApres mort, pille: bon avis tard venu.

Иноземный неф из-за морской буриПричалит у неизвестного порта.Несмотря на знаки, подаваемые пальмовой ветвью,После – смерть, грабеж; добрый совет опоздал.

Неф – одномачтовый грузовой и транспортный корабль, достигавший длины 20–23 метров и 200 тонн водоизмещения. В XVI веке пальмовая ветвь уже была символом мира; нередко она использовалась в том же значении, что и белый флаг в наши дни. В этом катрене моряки махали пальмовой ветвью, чтобы уверить порт в своих добрых намерениях и бросить якорь для ремонта и отдыха, им позволили войти в порт, после чего морякам пришлось раскаяться в своей доверчивости… Синтаксис катрена допускает и иное прочтение – моряки обманули горожан и устроили резню и грабеж мирных жителей; однако логика подсказывает, что с командой блудного нефа, вдобавок потрепанного непогодой, жители города справились бы без труда.

В катрене 1—33 описана характерная для эпохи Итальянских войн тактика взятия города: артиллерия размещается на господствующих высотах, и после первого же обстрела город сдается, чтобы артиллерия не уничтожила его целиком:

Pres d'un grant pont de plaine spatieuse,Le grand lyon par force CesareesFera abbatre hors cite rigoreuse,Par effroy portes luy seront reserees.

Около большого моста, у просторной долиныВеликий Лев при помощи сил цезаряОбстреляет из орудий упрямый город.Из страха ворота перед ним будут распахнуты.

«Цезарь» здесь – император Священной Римской империи, а «Великий Лев» – вероятно, крупный полководец, как и в катрене 1—35:

Le lyon jeune le vieux surmontera.En champ bellique par singulier duelle,Dans caige d'or les yeux luy crevera:Deux classes une, puis mourir, mort cruelle.

Молодой лев победит старогоНа ратном поле в одиночном поединке.В золотой клетке выколет ему глаза.Из двух флотов – один, затем умрет жестокой смертью.

Этот катрен, как уже говорилось, был без особых оснований принят за предсказание гибели короля Генриха II на турнире. В нем изображен поединок двух воинов, молодого и старого, причем старый носит золотой (или золоченый) шлем. На щитах обоих воинов изображены львы. Глаза, слабо защищенные щитком забрала, считались во времена Нострадамуса самой уязвимой частью тела закованного в латы воина: при попадании туда копьем тяжелая травма была почти неминуема. Фраза «из двух флотов – один» подразумевает, что из двух флотов победит один. Сравните: «…море наполовину наполнится различными кораблями и флотами как христианскими, так и варварскими: из двух флотов – один» (Alm. 1563, PQ avril). Вероятно, здесь продолжается тема аллегорических миражей-сражений: поединок двух воинов в небе предрекает победу одного из флотов. Остается добавить, что золоченый шлем ассоциируется с имперскими знаками достоинства. Не исключено, что предсказание имеет патриотический смысл и означает победу французов над имперцами.