Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин

«Известия» от 3 сентября сокрушенно констатировали:

«Дело свободы защищало лишь активное меньшинство, причем в основном состоящее из молодежи. По самым оптимистическим подсчетам, вокруг Белого дома сгруппировалось около ста тысяч человек, это более чем из восьми миллионов москвичей!»

Но, во-первых, больше половины москвичей – дети и старики. Во-вторых, если в Москве нашлось порядка ста тысяч человек, готовых рискнуть головой ради свободы, не сулящей в обозримом будущем особых материальных благ, значит, дело прочно.

Путч потерпел отнюдь не военное поражение. В ночь с 18 на 19 августа сила была на стороне путчистов. Они не прибегли к крайним мерам в Москве (Крым далеко, Горбачева рано или поздно они надеялись уговорить) именно из боязни крайнего же противодействия. Отсюда явная установка на видимость законности. Воля к действию мятежников растворилась и увязла в новом политико-психологическом контексте, как бронемашины с растерянными экипажами увязли в толпе возле баррикад. Отсюда непоследовательность и нерешительность действий таких привыкших к решительности учреждений, как КГБ, МВД…

Новым политико-психологическим контекстом, насыщенным энергией сопротивления, объясняется решимость другой стороны – защитников демократии.

Утром 21 августа перед Ленсоветом группа молодых людей – от 20 до 30 лет – обсуждала план борьбы с возможной атакой БТР и танков. Дело даже не в профессионализме этого обсуждения – все они служили в армии, водили БТРы, прекрасно знали их слабые стороны – дело в том, что стояло за этой спокойной, жесткой беседой. Их политическое мировосприятие энергично сформулировал тридцатилетний рабочий:

«Красные без крови не уйдут. В России полстраны обученных, знаем, куда патрон закладывать. Надо создавать народное ополчение, вооружаться. Красные без крови не уйдут».

За несколько месяцев до этого утра высокопоставленная дама из Ленинградского обкома, выступая на партсобрании одного из вузов, сказала:

«Если для защиты социализма понадобится гражданская война, мы на это пойдем».

Это было ложью. Противники партократии оказались готовы взять в руки оружие. Партократы – нет. И не потому, что на одной сторона сплошь трусы, а на другой – храбрецы.

В 1730 году сторонники конституционных реформ, среди которых были два фельдмаршала, Долгорукий и Голицын, формально контролировавшие оба гвардейских полка, не решились прибегнуть к силе. Сторонники же самодержавия, совершившие переворот 25 февраля, действовали с безоглядной решимостью. Вектор их усилий был направлен в прошлое, путь, на который они толкали Россию, был в перспективе катастрофичен, но политико-психологический контекст оказался органичен для них. И князь Михаил Михайлович Голицын, прославленный храбрец, герой Лесной, Полтавы, Гренгама, не решился ничего предпринять. Он дышал чужим воздухом.

Клубень, из которого растут две главные линии российских переворотов, – вооруженный переворот 1689 года, когда молодой Петр I и его энергичные соратники вырвали власть у правительницы Софьи и князя Василия Голицына, с его либеральными замашками и мечтами о представительном правлении. «Весь корень русской жизни сидит тут», – сказал о петровской эпохе Толстой. Отсюда пошла переворотная традиция, к коей принадлежат перевороты 1740 и 1741 годов, когда гвардейские гренадеры во главе с фельдмаршалом Минихом сбросили Бирона и отдали власть Брауншвейгскому семейству, а затем другие гренадеры сбросили Брауншвейгов и возвели на трон Елизавету. Сюда же относятся захват престола Екатериной II, убийство Павла I. В этой же традиции две отчаянные, но неудачные попытки: 14 декабря 1825 года и корниловский мятеж. При всей несомненной разнице эти два события роднит главная задача – не допустить кровавый демонтаж государства снизу. Все перечисленные деяния удачно или неудачно пытались реализовать одну из тенденций петровской эпохи – стремление к динамичному и целесообразному реформированию страны, другое дело, что плоды даже удавшихся переворотов погибали, столкнувшись с косностью и коварством военно-бюрократической системы, запрограммированной тем же Петром.

Вторая линия – перевороты 25 февраля 1730 года, 25 октября 1917 года и 19 августа 1991 года. То, что последний путч, идейный наследник двух победоносных переворотов, провалился, свидетельствует не о дилетантизме его организаторов, – пусть этой идеей тешат себя другие дилетанты, – но об исторической изжитости почвы, по которой могла бы, не пробуксовывая, пройти бронетехника.

Инстинкт самосохранения большой общности – народа – трансформировался в осознание исторической реальности и реализовался в решимости активного меньшинства, общественного авангарда. Все встало на свои места.

Эпохи не кончаются в одночасье. Границы их размыты, они захлестывают одна другую, поэтому рецидивы 19 августа возможны, хотя и маловероятны. Но это будут в любом случае конвульсии умирающей эпохи. Эпохи от дворцовых переворотов до путча 19 августа.

Сталин – отец поражений

Известно, что Сталин, оправившись от шока, в первый же месяц войны взял на себя всю ответственность за просчеты и грамотно, как стратег, руководил сложной государственной машиной и Красной армией. Умело поправлял ошибки генералов, допускавших неоправданные потери живой силы в результате неграмотных действий.

Сталинский миф, которому был нанесен мощный удар докладом Хрущева на ХХ съезде и который был будто бы окончательно разрушен бесчисленными публикациями 1980–1990-х годов, оказался поразительно живуч.

Мы не будем сейчас вдаваться в социально-психологические причины этого уникального явления. Мы не будем касаться остро дискуссионных вопросов, поднятых в последние два десятилетия историками, вопросов, посвященных пакту Молотова – Риббентропа, соответственно роли Сталина в развязывании Второй мировой войны, основательной гипотезы об агрессивных намерениях Сталина в отношении Германии и Европы вообще.

Не будем рассматривать причины катастрофы первых недель войны, которые достаточно исследованы и ясны.

Мы рассмотрим один только аспект общей проблемы, суть которой тяжелые и неоправданные потери Красной армии 1941–1942 года, потери, которых могло не быть…

В исследовании «Память строгого режима» историк Н. Е. Копосов, анализируя процесс регенерации сталинского мифа при Брежневе, пишет:

«Главным способом частичной реабилитации Сталина стал акцент на его позитивной роли в войне»[116].

Эта составляющая сталинского мифа оказалась главной и наиболее убедительной для значительной части нашего общества. Огромную роль здесь сыграли кино и телевидение. Спокойный и мудрый полководец с трубкой в руке давал указания маршалам и генералам, обеспечивая неизменный успех Красной армии.

Между тем в реальности дело обстояло совершенно иначе.

Не будучи специалистом по истории Великой Отечественной войны, обладая военным образованием командира стрелкового отделения (полковая школа отдельного стрелкового полка в/ч 01106), я не собираюсь теоретизировать на заявленную тему и самостоятельно выявлять истинную роль Сталина. За меня это сделали участники войны, в первую очередь два маршала – Жуков и Василевский, постоянно находившиеся в непосредственном контакте с Верховным Главнокомандующим и имевшие возможность и право оценить его стратегические решения.

Оба они писали свои воспоминания в условиях жесткой цензуры и тем не менее сумели сказать очень многое.

Но прежде чем вести речь собственно о войне, необходимо вспомнить о событиях предвоенных.

В последние годы стало дурной привычкой забывать о тотальном истреблении Сталиным профессиональных кадров командования Красной армии. Более того, появились рассуждения о том, что таким образом Сталин избавился от «героев Гражданской войны» с их безнадежно устарелыми взглядами и отсталостью от мирового военного уровня.

Не говоря уже о безнравственности самой постановки вопроса – оправдывать палаческие методы достижения любых целей это несомненная подлость, – точка зрения не выдерживает проверки реальностью.

Во-первых, строительством новой Красной армии занимались такие крупные военные теоретики, как А. А. Свечин, в прошлом генерал-майор царской армии, и В. К. Триандафиллов, штабс-капитан царской армии, служивший во время Первой мировой войны под командованием Свечина.

Свечин был расстрелян в 1938 году, а Триандафиллов избежал этой участи, погибнув в авиакатастрофе.

Во-вторых, по утверждению вполне авторитетных свидетелей – Жукова и Василевского, полководцы времен Гражданской войны в 1920–1930 годы являлись носителями самых передовых идей в военном деле.