Три сердца в унисон (СИ) - Ангор

Т/И выглядела не лучше: бледная, отрешённая, смотрящая в пол. Она походила на копию себя, поэтому Малфой сразу обратил внимание на состояние девушки.

Серый галстук на шее был развязан и просто свисал вниз.

Услышав вопрос, девушка, слегка вздрогнув, пожала плечами.

— Мне не о чем говорить.

Драко вдруг понял. Всё и сразу. Его глаза в ужасе расшились, а он сам испустил судорожный вздох, смотря в бледное лицо и пытаясь поймать взгляд бывшей когтевранки.

— Он… Они сделали это?

Т/И почувстовала, как в глазах появились слёзы, которые стремительным потоком потекли по щекам, капая на ткань юбки. Ей было плевать на то, что тушь потечёт, а сама одежда станет мокрой. Девушка вдруг захотела высказаться. Но… не успела.

Холодные руки схватили её, а потом притянули к себе, прижимая к твердой груди.

Т/И чувствовала биение чужого сердца, чужое медленное дыхание. И… Не хотела говорить.

За неё, на этот раз, говорил Драко:

— Всё будет хорошо. Т/И, я знаю, что это глупо, но… Мы выживем в этой битве. Поверь мне.

И она верила. Потому что в этот раз говорил он, а не она.

* * *

— Я не буду этого делать, — сказала Т/И звенящим от ненависти голосом.

Кэрроу снова заставлял её испытывать Круциатус на младшекурсниках.

И она снова сопротивлялась.

— Что ж, раз так, тогда вместо него будешь ты. Круцио!

Девушку скрутило настолько невыносимой болью, что стало невозможно дышать. Хотелось кричать, кататься по полу, сделать всё, что угодно, ради того, чтобы эта пытка прекратилась. Но она лишь сжала зубы до зубного скрежета и впилась ногтями в ладони. Нельзя показывать страха и боли, иначе будет только хуже.

Вскоре это прекратилось, хотя ей показалось, будто прошла целая вечность.

Лекций сегодня больше не было, поэтому волшебница, делая вид, что ничего не произошло, побрела в гостиную факультета. Никто не знает, чего ей это стоило.

Т/И села на одно из кресел у камина. Сегодня Круциатус вышел особенно сильным, и это стало выливаться через молчаливую истерику. Она закрыла лицо руками. Ни всхлипов, ни вздохов, ничего, только слёзы текли без остановки.

Как же она устала от всего этого!

— Т/И, — кто-то подошёл к девушке и положил руку на плечо.

Это был Невилл. Потом Симус, Луна, Джинни, Парвати. Вскоре весь курс стоял перед камином, вокруг кресла, на котором сидела бывшая когтевранка. Слёзы резко высохли.

— Мы должны это выдержать, ребята, — сказала Т/И хрипловатым голосом. — Мы обязаны пережить этот год.

* * *

Драко осел на пол, вспоминая, как Пожиратели уводят девушку. Он увидел её через пару дней. Она была такой бледной, что у Малфоя до сих пор замирало сердце.

Он должен был помочь ей.

Глава 2

Каменная леди, ледяная сказка

Вместо сердца — камень, вместо чувства — маска

И что? Больно всё равно.

Слова улетали из головы, когда, казалось бы, самое время всё высказать.

Но…

Но это он.

Это всё — он.

Малфой.

Он безжалостно рвал шаблон, созданный им самим же.

Он говорил ей не ломаться.

Он говорил быть сильной.

Он недавно был сломан сам и всё ещё помнил, как это.

Он говорил, что ей необходимо сохранить всю свою силу внутри.

Что если все эти годы она терпела его мерзкий характер и все гадости — выдержит и всё, что происходит вокруг сейчас.

Что все вершины и падения неизбежны, но она должна держаться, потому что он знает, что она это может.

И что никому не под силу сломать её крылья, если не смог он.

Что самая главная волшебная вещь в её жизни — это не любимая палочка, не метла и не бесконечные книги заклинаний.

А она сама.

В его жизни — тоже.

Он говорил, что она должна — обязана — понять это, и сейчас самое время для осознаний.

Что она не стала бы той, кем является, не будь у неё всех её шрамов и ранок.

Что они делают Т/И самой собой.

И что он знает, что слова временами сродни пуль, но если она увернулась от всех обойм, выпущенных им, то она сильнее всех их, вместе взятых.

Он говорил, что она сильнее, выше, лучше, чище.

Он говорил и говорил, и слова будто не кончались.

Он так много хотел успеть ей сказать и донести.

Так много хотел вложить в её голову.

Столько всего хотел поставить, наконец, на места, спустя все эти годы, которые сам он проживал в каком-то тумане, пока не повзрослел в одночасье.

Он говорил и говорил, жалея обо всех своих ошибках.

Говорил и говорил, и в глазах его — раскаяние.

И пока он говорил она могла лишь разглядывать его лицо вблизи, впитывая, будто губка, всё сожаление, которым он пропитан.

Вдыхать один на двоих воздух и выдыхать одновременно.

Всматриваться в светлые глаза и следить за движением губ.

Он говорил ей не ломаться, но уже поздно.

Она уже сломалась.

Эта дурацкая война и Пожиратели её сломали.

Но он говорил, что она справится, и она верила ему.

Она справится.

* * *

Страшно.

Урок трансфигурации на секунду прервался, когда из соседнего кабинета донёсся раздирающий внутренности острыми когтями крик боли, и Т/И видела, как на одно краткое мгновение профессор Макгонагалл потеряла самообладание, видела, как её лицо исказилось от гнева и страха, видела, как побелели костяшки её пальцев, со всей силы сжатых в кулак…

Но вот крик прекратился так же резко, как он начался, и урок возобновился, словно ничего не произошло. А Т/И сидела, не смея поднять глаза и посмотреть на сокурсников, скованных собственным страхом и мучительной беспомощностью — ведь если даже профессор не в состоянии прекратить тот ужас, что творится в школе, и вынуждена мириться с чужими правилами, то что могут сделать они?

Страшно.

Мастер-класс от самого директора Хогвартса, убийцы величайшего мага современности, правой руки Того-Кого-Нельзя-Называть — это дорогого стоит, правда?

Т/И чувствовала, как к горлу комом подкатывает тошнота, и отчаянно пыталась удержать в недрах своего желудка то немногое, что успела съесть за завтраком. Ненависть смешалась с текущей по её жилам горячей кровью, с каждым новым витком оседая на её сердце злобой и отчаянным желанием мести.

Директор Снейп в сопровождении своего верного помощника, сально ухмыляющегося Амикуса Керроу, весьма доходчиво показывал юным волшебникам и волшебницам, что Тёмная магия не ограничивается одними лишь непростительными заклинаниями. Когда очередной взмах палочки и сопровождающие его хладнокровные, монотонные объяснения закончились лужей крови и вырывающимся