Записки прижизненно реабилитированного - Ян Янович Цилинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В статье «Из прошлого нашего института» рассказывалось про медицинского корифея и основоположника, имя которого носил институт. Основоположник был материалистом, сочувствовал декабристам и подвергался гонениям со стороны царского правительства. О том, что корифей служил лейб-медиком и лечил царскую семью, в статье не упоминалось.
Бросив прощальный взгляд на институтское здание, Василий отправился к дому. Первоначальную часть по пути до Смоленской площади он решил пройти пешком. Дорога шла по Труженикову переулку к Плющихе. В Тружениковом переулке Иголкин настроился на практический лад:
«Пора налаживать семейную жизнь с Татьяной. Теперь мы студенты. С сентября она идет в театральный институт, а я в медицинский. Денег хватит. Наш доход: моя повышенная стипендия 350 рублей и приработок. Устроюсь санитаром. Это принесет в месяц рублей 600. Еще 700 рублей зашибу на такелажке. Да и родители не оставят в нужде. Балерина пусть себе учится на актрису и ни о чем не думает. Наследство ее сохраним. На него можно только любоваться. Такая красота! С жильем все в порядке. Правда, Тане не нравится у тетки. С соседями не ужилась. Но это бабьи глупости. Пройдет. Главное, что есть свой угол и крыша над головой».
Иголкин пребывал в совершенной самоуверенности. Жилья на Рождественском бульваре у них больше не было.
На имя начальника отделения милиции поступил сигнал:
«Обращаю ваше внимание на факт вопиющего нарушения паспортного режима и правил социалистического общежития. На площади нашей соседки А.В. Погодиловой (фамилия тетки Василия по мужу) с ее попустительства и без прописки вселился некто В. Иголкин. Налицо потакательство и корыстный интерес. Не исключено и враждебное озлобление. Муж А.В. Погодиловой был разоблачен как враг народа и получил по заслугам. Она от него не отреклась и замуж снова не вышла, хотя и имела достойные предложения (от брата анонимщика — он служил в железнодорожной прокуратуре). Иголкин — темная личность. Нигде не работает. По виду амнистированный уголовник. Волосы еще не успели отрасти после тюрьмы, а он водит в нашу квартиру женщин легкого поведения, устраивает пьяные оргии, дебоширит, оскорбляет жильцов, нарушает в ночное время общественную тишину и отказывается платить по счетам за коммунальные услуги. Его подруги тоже из уголовниц, с короткими волосами. Жильцы запуганы и молчат. Прошу вмешаться и навести справедливый советский порядок в нашей квартире».
Под текстом стояла подпись «Пронзительный прожектор». Сосед-анонимщик хотел начертать другой псевдоним, «Доброжелатель», но передумал, решив, что он меньше подходит к случаю. Псевдонимов в запасе у анонимщика было достаточно: «Скорбящий», «Внимательный», «Неравнодушный», «Негодующий», «Теперь не молчащий», «Верный сталинец», «Простой советский человек», а также чужие инициалы «П. У. П.».
Милиция приняла сигнал к делопроизводству. Тетку Василия ожидали крупные неприятности, а ему самому путь на Рождественский бульвар был заказан.
На Плющихе прогромыхал трамвай. Набежавший шум рассеял житейские мысли Василия. Он подумал с досадой:
«Какая проза приходит в голову! Вспоминать об этом даже не хочется!»
Его захлестнула волна нежности. «Таня, моя милая! Мы нашли друг друга в равнодушном и пустом мире. Наша встреча и любовь — такое чудо!
Родная! Ты совсем извелась без меня и измучилась в одиночестве. А я часто бывал таким невнимательным».
Он вспомнил ночь, недавно проведенную с Татьяной. Василий пришел на свидание с экзамена по физике, и время дальше принадлежало им. Утихли ласки. Он лежал опустошенный и усталый. В окно врывалась ночная тьма бульвара. Рассвет еще не наступил. Шел август. На плечи наседала осень. Татьяна была рядом, но ласковые руки не трогали его виски, а губы не целовали в глаза и лоб. Он слышал недовольный голос:
— Вася, я больше не могу так! Одна, всегда одна! Бросай свою противную медицину. Только дураки учатся. Люди живут! Мы столько мучились в лагере и заслужили право на счастье! У нас есть все — и деньги, и любовь. Целое царство любви! Денег нам хватит, хватит! Я богатая невеста. Уедем на месяц из Москвы. Будем вдвоем, всегда вдвоем! Вася! Васенька!
В нем поднялось раздражение:
«Опять свое запела!»
Почувствовав, что не достигает цели, балерина прибегла к испытанному средству:
— Вася! Разве тебе плохо со мной? Любимый, иди ко мне! — Она прильнула к Василию своей влекущей грудью. Он не остался равнодушным и отозвался на зов любви. Кружилась голова. Пришла минута счастья. Ее венцом был сладкий стон Татьяны. В прошлые дни этот звук не раз оглашал комнату. Он вырывался сквозь приоткрытое окно и разгонял на миг ночную мглу бульвара. Потом звучали слова любви, мольбы и клятвы. Василий отгонял их и погружался в сон.
Иголкин вспомнил, что в то утро он долго спал и сам не пробудился. Его трясла Татьяна:
— Вася, как не стыдно столько спать! Сейчас же вставай и отправляйся жарить яичницу!
Василию не хотелось подниматься. Распоряжение балерины вызвало протест:
— Сегодня готовить яичницу твоя очередь. Иди! А я еще поваляюсь.
Татьяна была обескуражена. Она не знала, что очередь готовить пищу может приходить и к ней. Надувшись, балерина отправилась на кухню. Она не задержалась там.
— Вася, у меня не зажигается примус! — От ее рук шел запах керосина.
— Ты не можешь научиться делать самые простые вещи! — с досадой ответил он, поднимаясь с постели.
Иголкин не хотел больше вспоминать о происшедшем. Было стыдно за свои мысли и поступки. Он опешил:
«Я никогда ее больше не обижу! Буду всегда внимательным и добрым!»
На секунду Василия охватила тревога: «Тане не нравилась затея с поступлением в медицинский институт. Как она отнесется к тому, что я буду заниматься медициной? — Но И голкин отбросил сомнения. — Она все поймет и обрадуется. Я добился своего и победил. Женщины любят сильных и преклоняются перед победителями!»
Вася представил себе, как он войдет в комнату и, ни слова не говоря, поднимет Татьяну в воздух и возьмет на руки. Она прильнет к нему, обнимет за шею и скажет без всякого желания изменить свое положение:
— Вася, ты сумасшедший! Сейчас же отпусти! Тебе же тяжело.
А он будет целовать свою балерину в губы и приговаривать:
— Ты
