Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир

я ломаю, ломаю тебя точно так же,

как чужих и любимых всечасно ломаю,

как меня обломали уже не однажды,

как мы все, улыбаясь недоуменно,

словно с неба упавшие метеориты,

по миндальной дороге проходим колонной

невиновных убийц и невинно убитых.

1990

Дороте Жакен. Моя мама. Перевод Александры Васильковой. — “Иностранная литература”, 2012, № 7.

Прежде чем я приведу финальное предложение из маленького рассказа современной французской писательницы и журналистки, следует сказать, что этот номер “Иностранки” целиком посвящен “эротической литературе на французском языке XV — XXI веков”. Составляла его Мария Анненская (в номере немало и ее переводов). Книжка журнала поделена на девять частей, у каждой — название-цитата. Рассказ Жанен находится в части, названной “Совершенно свободно говорить о самых непристойных явлениях…” (Жан-Клод Болонь). Рассказ из XXI века, входит в сборник “Микки Маус Розенбергер и другие заблудшие” (2010). В редакционном предисловии сообщают, что “в наше время тема смены пола довольно часто встречается в кино и в литературе. Вероятно, грядущие поколения будут относиться к этой проблеме спокойно, как поколения второй половины ХХ века научились невозмутимо относиться к свободной любви”.

Итак, на протяжении двух с небольшим страничек тринадцатилетний мальчик с нежностью описывает свою красивую маму и их с мамой нынешнее ухоженное жилье (они из Сальвадора бежали во Францию, когда выбранному мамой — из приюта — мальчику было два года). Он немного рассказывает об их миновавших испытаниях, трогательно хвастается вечной маминой элегантностью, вкусом и даже — ее “потрясающими ногами”, от которых “балдеют” приходящие в гости одноклассники-мальчишки (“девчонкам особенно нравится ванная с бежевыми мраморными стенами, с огромным зеркалом”).

Ну а в финале рассказа мальчик трогательно же признается, что обнаружил в квартире мамин потайной сейф, откуда он никогда не брал денег, лишь однажды — рубиновое ожерелье для игры в “клад”. Впрочем, одно из сокровищ сейфа он любит показывать иногда своим приятелям, дабы их удивить. Трудно удержаться. Драгоценность стоит в дальнем углу, это банка с желто-зеленой жидкостью. А в ней находится то самое нечто, “похожее на зародыш, которого нам показывали на естествознании” (“две кругленькие ляжки”, “крепкое тело”, “большая голова с дыркой”).

“…Да, мои друзья, можно сказать, совсем офигевают, когда я показываю им мамин член”.

И еще раз из редакционного вступления: “Вероятно, грядущие поколения…”

Да ладно вам, все уже давно привыкли. Эка невидаль, “мамин член”.

У нас вечерами по НТВ и не то показывают.

Бахыт Кенжеев: “Жена утверждает, что мне от роду пять лет”. Беседовал Санджар Янышев. — “Новая Юность”, 2012, № 3 (108).

“ — А каковы критерии оценки чужого, тех стихов, которые, единожды услышав или прочитав, ты навсегда включаешь в „ пантеон ” ?

— Ну, определение хорошей поэзии дать невозможно. Все, что я могу по этому поводу сказать, будет лишь приближением. Например, поэзия должна трогать, читай — брать за живое. Она должна предлагать свой собственный, только данному автору свойственный, взгляд на мир. Наконец, она должна быть служением чему-то неназываемому, высшему. Ну, и кроме того — быть красивой, но тоже по-своему, как никто другой не умеет.

— Изнашиваются ли с годами „ рецепторы ” восприятия этого чужого — в пользу своего? Когда все, что ни переживается, служит уточнению чего-то давно известного или нащупываемого?..

— О да! По Мандельштаму: „Все было встарь, все повторится снова, И сладок нам лишь узнаванья миг…” Или — из того же автора: „Мне с каждым днем дышать все тяжелее <…> И рождены для наслажденья бегом / Лишь сердце человека и коня…” В наше время живут долго, а открывать в жизни что-то новое, двигаться дальше, продолжать свое противостояние миру (а это одно из определений поэзии) — все труднее и труднее. Не на этом ли в свое время погорел великий Баратынский? „Но нет уже весны в душе моей, / Но нет уже в душе моей надежды...” — и это в сорок с небольшим!

— Как твои стихи проживают с тобой твою повседневность? Требуют ли регулярных упражнений языковой мускулатуры? Поэт „ должен писать много ” ?

— Приходит вдохновение — радуюсь, не приходит — тоскую. Насильно его заманивать не удается. По поводу „писучести”: поэт должен писать хорошо. И до сих пор нет поэта, от которого осталось бы больше одного тома хороших стихов. В иных случаях это толстый том, в других — совсем тощенький. Но на три тома еще никого не хватило…”

В номере, помимо прочего, публикуется пьеса Самюэла Беккета “Монолог”, замечательно переведенная Михаилом Бутовым.

“Позднего Беккета часто называют минималистом, и дело тут не только в минимальных предполагаемых в его пьесах сценических средствах, но и в постоянном его обращении — по крайней мере в английских текстах — к смысловой емкости самых простых и коротких, часто односложных, английских слов. Рабочим названием и рефреном этого монолога было слово „Gone”. Куда более протяжный и многосложный русский за поздними беккетовскими вещами не вполне поспевает. Думаю, абсолютно точных переводов тут в принципе не бывает” (из предисловия М. Б. к своему переводу).

Бахыт Кенжеев. Царская химия. Стихи. — “Знамя”, 2012, № 8.

Стихотворение памяти московского поэта Аркадия Пахомова (1944 — 2011).

Сколько зим — смехотворен и невесом —

меж высоковольтными звёздами я

проскитался, каким-то образом

(православным ли, пиитическим — Бог судья)

заслоняясь от зарева их слепящего,

но соскучился и устал, хоть плачь.

Пропиши мне, пожалуйста, успокаивающего,

доктор Грицман, похмельный врач,

чтобы я воспрял, а потом внимательно

засмотрелся в стакан, как кролик в ручей.

Юркие пескари, осторожные головастики,

лёгкие водомерки. Кто знает, чей

был он раб, но пьяные ссадины ляписом

прижигал, и чёрное серебро

кровь сворачивало. А дневниковым записям

верить не нужно. Без пятака в метро

проходил, душным войлоком

и дерматином обивал двери. Открыл — и неподъёмный свет

рухнул на плечи. Вой, муза, над алкоголиком

пожилым. Прощай, золотой поэт.

Полина Матвиец. “Поэт живописи”. — “Петровский мост”, Липецк, 2012, № 1.

О судьбе гениального художника Петра Нилуса (1869 — 1943), большое собрание картин которого было передано в середине 1990-х в Воронежский музей изобразительных искусств из Парижа. В этом литературном журнале публикуются и фотографии многих неизвестных работ художника разных лет, вплоть до последней большой картины “Шоссе де ля Мюэтт” (1942). Петр Александрович долгие годы дружил, кстати, с Иваном Буниным (стихотворение “Одиночество” посвящено именно Нилусу).

Добавлю еще, что я не знаю лучшего портрета Антона Чехова, нежели неоконченное нилусовское полотно: уже совсем угасающий, несколько отрешенный, с чахоточным румянцем, вжавшийся в угол огромного кожаного дивана.

Зоя Межирова. Веяние идеала. Еще раз о знаменитом стихотворении Александра Межирова. — “Знамя”, 2012, № 8.

“Коммунисты, вперед!”, конечно. О поэтическом и духоподъемном веществе этого мощного текста. З. Межирова приводит тут и неожиданные отклики благодарных и памятливых читателей.

Юрий Пелевин. Первая протестная демонстрация в России. — “Вопросы истории”, 2010, № 8.

“Митинг у собора (1876 года в Петербурге, организованный деятелями будущей “Земли и воли”. — П. К. ) впервые в стране провозгласил требования прав человека и демократических свобод: тех социальных институтов, при которых лишь и возможно прогрессивное развитие общества. <…> Основной контингент демонстрантов 6 декабря составили студенты, курсистки, низшие слои интеллигенции. Поэтому считать выступление у Казанского собора рабочей демонстрацией неправомерно. Это было вполне интеллигентское протестное выступление с попыткой привлечь рабочих . В советское время историческое значение „казанского” выступления было истолковано как первая рабочая демонстрация”. Указав, что “в самодержавной стране отсутствовали юридические нормы, защищавшие интересы личности и общества”, автор закончил свой исторический очерк словами о переломе в тактике борьбы революционных народников и “террористическом походе против царского правительства, который закончился убийством императора Александра II”.