Новый Мир ( № 10 2012) - Новый Мир Новый Мир

Илья Риссенберг. “Поэзия как язык молчания”. Беседу ведет Андрей Краснящих. — “Лехаим”, 2012, № 8, август.

“Да, лидерство Харькова бесспорно в Украине, однако не посягает на российские просторы. Такие их столичные проекты, как всемирная антология „Освобожденный Улисс” Дмитрия Кузьмина, как непрерывная пульсация печатных изданий, фестивалей (выделю проект „Русский Гулливер”), джентльменский набор премий, — обо всем этом нам трудно и мечтать”.

“Вот же и энтузиазм харьковчан Константина Мациевского, Юрия Цаплина, Константина Беляева — весьма значительных литературных индивидуальностей — смог сдвинуть горы: журнальное дело (высококлассные современные издания „©оюз Писателей” и „Харьков — что, где, когда”), другие средства популяризации... Что кроме? Книжная ярмарка, Чичибабинский фестиваль: не тот масштаб, динамика; хотя вот издательство „Фолио”… Достаточно стабильны и „знакомые все лица” поэтов: Ирина Евса, Сергей Шелковый, Станислав Минаков. Моложе их Анастасия Афанасьева (еще один наш лауреат „Русской премии”), Влад Колчигин, Анна Минакова. Интересны Олег Петров, Александр Ходаковский, Вениамин Ленский — многократные лауреаты „Молодой Слобожанщины” (есть такой ежегодный фестиваль при Харьковском отделении Союза писателей Украины), мои ученики из клуба „Песнь песней””.

“А что мне думать о харьковской поэзии в целом как о феномене? До такого уровня обобщений, до которого доходят Алексей Цветков, Вадим Месяц, Андрей Тавров, Михаил Айзенберг, Олег Дарк, Линор Горалик, Наталия Черных, Герман Лукомников, Александр Любинский, когда письмена горнего ума действительно горят и жгут, у наших харьковских мыслителей и ручки коротки, и мыслишки далеки”.

Ирина Роднянская. “Свой багаж мы набрали „из-под глыб””. Беседу вел Михаил Майков. — “Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books ”, 2012, 7 июля < http://morebo.ru >.

“В середине 1960-х. С первой же прочитанной книгой Бердяева (это было „Миросозерцание Достоевского”), с первой же статьей Аверинцева, с первым же соприкосновением с Беллем и Грэмом Грином совершенно ясно стало, что все еврокоммунисты и их симпатизанты в России для меня люди совершенно чуждые. Что дело не в плохом Сталине, что Ленин и даже Маркс — все едино. А чем отличается синий черт от зеленого меня, в полном соответствии с заветами Ильича, не интересовало. И я была не одна такая, нашлись и другие, думавшие похоже. Я познакомилась с Ренатой Гальцевой — она всегда была такой, даже в комсомоле не состояла. Хотя я прекрасно понимаю, что если бы не было советских либералов, иной раз сочувственно открывавших нам двери печатных изданий, то прорваться было бы совсем невозможно”.

“Это был очень короткий период, когда все сошлось. Я прочитала Евангелие. Я очень любила эпос, читала Гомера, ирландские и исландские саги, „Песнь о нибелунгах”, обожала „Песнь о Роланде”. Меня поразило, что это совсем непохоже на все перечисленное, поразила Нагорная проповедь. Я поняла, что не могу отдать две рубашки, когда у меня просят одну, или подставить вторую щеку — но Тот, Кто это говорил, сказал то, чего я хочу до глубины души, пусть и не могу исполнить, душа опознает это как искомую Истину. Это был первый толчок. Вторым был Белль, „И не сказал ни единого слова” и „Хлеб ранних лет” — и еще „Суть дела” и „Сила и слава” Грина. Одновременно я начала читать Бердяева. Все сошлось вместе. Я поняла, что про Церковь я ничего не знаю, но раз Он сказал, что Он ее основал, значит, мое место там. Отец Николай Эшлиман потом спросил меня: „Через какое лицо Троицы вы пришли к Богу?”, я ответила: „Через Второе””.

“ Рухнуло противостояние добра и зла”. О массовой культуре, герое и насилии Андрей Архангельский беседует с философом Виталием Куренным. — “Огонек”, 2012, № 30, 30 июля < http://www.kommersant.ru/ogoniok >.

Говорит Виталий Куренной: “Любые новости в конечном итоге сообщают вам, что вы живете в мире доминирующего зла”.

“Кризис выражается также в том, что Голливуд производит сейчас очень странные в этом отношении фильмы. Например, „Схватка” ( The Grey ) Джо Карнахана. Классический фильм-катастрофа: с какого-то там американского Нарьян-Мара на Аляске взлетает самолет, который терпит катастрофу, а уцелевшая компания оказывается в ледяной пустыне, окруженная волками. Вначале все идет в соответствии с голливудским социальным каноном — гибнут негодяи и сомнительные личности, но главный персонаж фильма — профессионал, охотник на волков, и беспокоиться о хеппи-энде, казалось бы, не стоит. Но потом гибнут все, и даже главный герой. Это все равно, что на дне ведра с попкорном в конце сеанса обнаружить семечки — настоящий шок! Развязка для Голливуда совершенно необычная, так как согласно канону в таких ситуациях один-двое выживают, потому что они вели себя правильно, в соответствии с добродетелями. А здесь человек ведет себя правильно и все равно обречен. По сути, происходит отмена конвенции о хеппи-энде”.

Ольга Седакова. Памяти Евгения Пастернака: Смерть можно будет побороть Усильем Воскресенья… — “Православие и мир”, 2012, 31 июля < http://www.pravmir.ru >.

“Мне выпало счастье многие годы знать Евгения Борисовича, заходить в их дом, говорить по телефону, ходить вместе на концерты, выставки, лекции, встречаться в храмах. „Какой болван придумал, что в споре рождается истина? В споре ничего не рождается!” — заметил он в одну из наших последних встреч. Мальчиками и девочками он помнил моих учителей — С. Аверинцева, Н. Трауберг, Вяч. Иванова”.

“Он давно был старшим. Он был старше нас не только на свои года. В нем было напоминание о другой России, другой жизни, другом обществе, где, словами его отца, „любить было легче, чем ненавидеть”. Где великое было близко, как Лев Толстой на домашнем музыкальном вечере в доме его дедушки, а гнусное и жестокое — совсем далеко, „не с нами”, в каких-то книгах про злодеев”.

“Сам Евгений Борисович не жил в эту докатастрофическую эпоху, самое просвещенное и творческое время в российской истории. Но он был создан этой эпохой, и ее правила, „правила нового благородства”, оставались для него необсуждаемой нормой. Там были бы дома такие странные в нашем быту свойства: его благородная простота, миролюбивая искренность, „почтенье к уму”, словами Цветаевой, какое-то родственное отношение к проявлениям человеческого гения разных веков и стран. Жестокость была ему отвратительна. Вычурность и умничание тоже”.

См. также: Евгений Пастернак, “Опыт Шаламова — последний круг ада” (беседовал Сергей Соловьев, главный редактор сайта Shalamov.ru) — “Новая газета”, 2012, № 67, 20 июня < http://www.novayagazeta.ru >.

Сергей Солоух. “Любое время ассоциируется у меня со смертью”. Беседу вел Александр Чанцев. — “Перемены”, 2012, 9 июля < http://www.peremeny.ru >.

“Я презираю и ненавижу кинематограф — высокобюджетную сестрицу цирка. Понимаешь, литература — наверное, единственное ненасильственное искусство. Мало того, что книгу можно читать в любом нужном тебе темпе, с любого места, в любом направлении, когда угодно, но как при этом свободно и вольно главное по сути — воображение читателя. Только нам, людям, присущее свойство воображать и фантазировать, творить, доделывать, домысливать. А кино всегда подчиняет, насилует и ведет строем. Ать-два. Дает всему единственный, законченный и мертвый вид. Выедает, уничтожает мозг. Делает придатком аппарата. Поэтому по природе своей людоедство — жульничество, ложь и пакость. Механический антипод культуры слова. Между прочим, ты почитай ЖЖ, о чем пишут люди литературы, о кинематографе, чаще и больше всего, а ведь это по сути своей готовый анамнез и диагноз, желания и страстной готовности самоуничтожиться. Не перековаться даже, а перевариться”.

Александр Храмов. Русские негры: три столетия внутреннего колониализма. — “АПН”, 2012, 26 июля < http://www.apn.ru >.

“Сложно представить, чтобы англичане получили бы право избирать парламент позже, чем ирландцы или индусы. Однако в Российской империи Царству Польскому конституция была дарована еще в 1815 году, а княжество Финляндское получило регулярно созываемый сейм уже с 1863 года, в то время как русские губернии смогли “дорасти” до парламентаризма лишь спустя несколько десятилетий. <...> Для российского правящего класса, назначившего себя на роль воспитателя „вечных детей”, неполноценность основной массы великорусского населения была аксиомой”.